Сквозь тернии

Тут следует сразу же оговориться о Стаськиных родителях. Точнее о погибшем отце и спятившей по этому случаю матери. Всё произошло три года назад – Яська отчётливо помнил тот вечер: крики во дворе, звон бьющегося стекла, звуки борьбы. Самая настоящая вакханалия, какой до этого был лишён их тихий дворик. Первобытный ужас, что не так-то просто забыть.

Отец Ищенко работал пожарным. Чего и говорить, нормальный Стасик – до того, как превратиться в злобного Децла – ходил, задрав нос. В особенности, если рядом находился отец. О том, что происходило с дворовой малышнёй, когда за отцом Стасика приезжала настоящая пожарная машина, не стоит даже упоминать – нужный градус эмоций выдержать всё равно не удастся.

Яська помнил, как однажды ему всё же удалось одним глазочком заглянуть внутрь сдвоенной кабины. В тот момент машина казалась звездолётом, прибывшим из другой галактики! Всюду лампочки, кнопочки, тумблеры, похрипывающая радиостанция. В общем, есть от чего потерять дар речи. Однако то было лишь началом представления. Пользуясь уважением в среде папиных друзей, Стасик однажды пробрался на место рулевого и включил сирену. Ухнуло так, что бездомные коты рассыпались по двору, будто шарики из разлетевшегося вдрызг подшипника по столу! Полосатые рожи потом ещё с неделю обходили недобрую подворотню стороной, злобно скрипя по соседним скверикам и люкам теплотрассы. Признаться, Яська и сам чуть не упал. Во всём был повинен шок – он как бы вырвал опору из-под ног. Уши естественно заложило, а Стасик долго смеялся, наблюдая за тем, как «несмышлёный Ясик» чудно открывает рот, силясь вернуть утерянный слух.

Но в один жуткий вечер веселье закончилось. Как Яська понял из отрывистых разговоров родителей, случилось что-то страшное.

В промышленной зоне города загорелся завод по переработке нефти. Естественно, все пожарные расчеты были брошены на борьбу с огнём. Хотя это было сложно назвать огнём. Яська отчётливо помнил ужасную картинку, что передавали по телевизору. Это было что-то огромное, всклокоченное, постоянно меняющее форму и очертания. Оно, в большей степени, походило на грозовое облако или на подводный вулкан, хотя на деле не являлось ни тем, ни другим. Оно в остервенении металось по земле, точно свора сцепившихся хищников, обволакивало здания и сооружения, проглатывало отдельные постройки, окружало автомобили, технику... людей. Оно было и впрямь живое! Точнее уподоблялось ему, чтобы чинить повсюду ужасную смерть.

Яське сделалось страшно, и он больше не смотрел. Однако уже увиденного с избытком хватило на всю ночь.

А ночью приснился огромный огненный шар, местами покрытый чёрными проплешинами, как Солнце – пятнами. Однако на этом сходство со светилом заканчивалось. На поверхности странного шара раскинулся необъятный океан лавы, атакующий огненным шквалом местами затвердевший гранит. Зрелище поражало, чего и говорить! Оно походило на гиену огненную. Затем картинка приблизилась, и Яська в ужасе различил на чёрном фоне мелькающие силуэты людей. Это были ни кто иные, как сгоревшие пожарники. Они боролись с огнём даже после смерти, помогали друг другу, силились пробиться сквозь пышущие жаром потоки, отступали, закрывая почерневшие лица обугленными руками, – но и думать не думали сдаваться! А когда картинка приблизилась настолько, что стало возможно вглядеться в отдельные лица...

Яська не помнил, чтобы хоть раз в жизни он просыпался посреди ночи от собственного крика. Вернее это был даже не крик, а самый настоящий визг. Так, наверное, вопит обречённый на верную смерть пленник в руках безжалостного палача. Тут уже не до приличий и совершенно безразлично, что можно по неосторожности причинить тяжкий вред самому себе. Хочется просто вырваться, любой ценой, кровь из носу, здесь и сейчас! Стряхнуть с плеч адские муки, чтобы хотя бы на одну единственную секунду, перед смертью, ещё разок вдохнуть пьянящий аромат свободы.

Так и Яська, насилу вырвался из огненных лап полуночного кошмара, после чего забился в угол между стеной и спинкой кровати, и просидел так до утра. Раньше он думал, что страшные сны вспоминаются лишь ближе к обеду, так что засыпая вновь, можешь быть уверенным, что дальше приснится что-нибудь другое, не столь жуткое.

Однако той ночью, Яська всецело убедился, что исключения случаются не только в грамматике по русскому языку. Оказывается и сны повинуются данному правилу, да ещё как! Впоследствии Яська назвал этот вид ночных кошмаров – «цветными снами». Он не мог объяснить, причём тут слово «цветные» – как-то само собой вышло, как и вся фраза. А как придумалось, так и повелось.

«Цветные сны» характеризовались жутким сюжетом, невозможностью проснуться усилием воли, а самое ужасное, – что по достижении кульминации приходила боль. Причём её реально можно было чувствовать на протяжении каких-то долей секунды, пока разум отходил ото сна и приспосабливался к условиям яви. Как будто соприкасались два разнородных измерения, в которых одновременно существовало Яськино сознание. Соответственно и чувства тоже сливались воедино, в результате чего начавшаяся во сне пытка, на какое-то мгновение оказывалась частью реальности. Затем ниточка всё же рвалась – или преломлялась некая грань обеих пространств, – в результате чего, явь всё же наступала, отсекая боль. И самое страшное, что явь эта несла в себе информацию: воспоминания, которых по законам жанра быть не должно! По крайней мере, до утра, когда в сознании обозначится запутанный сюжет, грязь, катакомбы, душегуб с клещами и прочее. А так как вся эта жуть оставалась в голове, она тут же возвращалась к Яське, как только он пытался заснуть заново. Причём начиналось всё с того самого момента, на котором прервалось мгновением раньше, точно сериал или реальная игра, придуманная кем-то невменяемым.

Яська принял данность, как что-то неизбежное, и стал с этим жить. А чего ещё делать, особенно когда неясно само происхождение творящегося безумия? Хотя нет, происхождение – вполне себе естественно, тут сомневаться не приходилось. Яська не мог понять другого. Почему он принял всё за факт? Как это вышло? По чьей воле? Ведь он не завизжал, когда видел по телевизору страшный пожар на нефтезаводе, – а тот был наяву. Не завизжал, когда стало известно, что отец Стасика погиб в огне, пытаясь вывести рабочих из объятых пламенем помещений. Он и вывел, а сам спастись не успел. Яська стерпел траурную процессию, заставил себя быть сдержанным на панихиде в церкви, куда его взяли с собой родители, вынес кладбищенскую стужу. Он даже сумел сохранить самообладание, когда сошла с ума мама Ищенко. «Наверное, от переживаний», – сказала Яськина мама, силясь унять нервную дрожь в голосе. А мама Стасика в тот вечер колошматила посуду, потом била оконные стекла, скребла ногтями штукатурку в подъезде и бросалась с куском битого стекла на приехавших санитаров.

Да, всё это ужасало, если не сказать больше, ведь являлось не чем иным, как частью реальности, но приснившееся в ночь после пожара – буквально шокировало. И в первую очередь потому, что в одном из пожарных Яська узнал Стаськина отца.

Да, той ночью он был уверен, что видит живых мертвецов, но на тот момент, думается, если кто и предвидел гибель Стаськиного отца, так это один Всевышний. Каким образом истина достигла Яськиного сознания прежде времени и почему – неизвестно.

13.

Яська почувствовал, как внутри у него всё холодеет. Он снова глянул на Децла – тот оставался на месте, размышляя о чём-то своём.

«Он думает, что сделать со мной. Как пить дать! Подобного он не простит. И принесла же нелёгкая Инессу Карловну!..»

Яська понял: его незавидное положение самым нелепым образом трансформируется в поистине плачевное. Так он бы огрёб лишь за то, что посеял смуту. Точнее решился дерзить, тем более, за кого-то вступаться. Подобного не терпели любые бандитские группировки, потому что хорек в сенях, известное дело к чему. Очнувшихся от спячки смельчаков необходимо сразу же ставить на место, дабы обезопасить незыблемую диктатуру от каких-то там шевелений несостоятельной оппозиции.