Страница 2 из 52
В любом случае они были очаровательной парой, и я напомнил себе, что уж лучше Эвис выйдет замуж за него, чем за Роджера, — не секрет, что не так давно Роджер добивался ее руки с той же бесцеремонной, неуемной энергией, которую привносил в любое дело. Эвис отвергла его, и какое-то время он очень переживал. Роджер не привык, чтобы ему отказывали.
Меня радовал такой поворот событий. Вспоминая об этой истории, я разглядывал Роджера. Он сидел у двери каюты, краснолицый и шумный, и даже сама мысль о его женитьбе на Эвис казалась кощунственной. Я знал, что Роджер становится знаменитым. Ему удалось занять прочное положение на Харли-стрит[1], и коллеги считали его лучшим специалистом своего поколения. Но этого недостаточно для брака. Роджер слишком — как бы это выразиться? — «груб» для Эвис. Они абсолютно разные, но, как ни странно, приходятся друг другу двоюродным братом и сестрой — факт, в который почти невозможно поверить. Насколько я знаю, история с их браком благополучно завершилась — по всей видимости, Эвис увлеклась Кристофером, а Роджер пришел в себя и обрел привычную жизнерадостность. Подозреваю, что наша прогулка на яхте затевалась для того, чтобы продемонстрировать: все снова в полном порядке.
Мои мысли прервал голос Роджера, совсем не похожий на голос страдающего человека с разбитым сердцем.
— Йен, ты похож на фаршированную рыбу, — заметил он.
— Я задумался.
— О чем же? — поинтересовался Роджер.
— О том, что наш хозяин продолжает увеличиваться в размерах.
Роджер оглушительно расхохотался.
— Похоже, я действительно толстею, — согласился он. — Результат спокойствия души. Кстати, тут есть новое лицо. Ты не знаком с девушкой по имени Тоня?
— Еще нет. Но надеюсь познакомиться.
— Вот она. — Роджер взмахнул пухлой рукой. — Ее привел Филипп. Тоня Гилмор.
Я так увлекся созерцанием Эвис, что толком не разглядел остальную компанию. Филипп приветливо улыбнулся мне, когда я вошел в каюту, но на девушку, полулежавшую на койке рядом с ним, я не обратил внимания.
— Позвольте вас познакомить, — сказал Роджер. — Тоня, это Йен Кейпл. Он очень, очень стар — ему не меньше шестидесяти. Я пригласил его в качестве образчика галантности времен короля Эдуарда.
— Думаю, мне пришлись бы по вкусу люди той эпохи, — сказала Тоня низким хрипловатым голосом, и я был благодарен ей за поддержку.
Эта девушка притягивала взгляд — но не утонченным очарованием, как Эвис, а яркой индивидуальностью. Круто изогнутые дуги бровей под шапкой волос, в свете лампы отливавших рыжиной, оттеняли миндалевидные глаза, один из которых, к моему изумлению, оказался карим, а другой — зеленым. На смуглой коже выделялись губы с темно-красной помадой. Стройное тело обтягивало ярко-зеленое платье, черный ремешок подчеркивал тонкую талию. Она забралась на койку с ногами, и Филипп гладил ее загорелые лодыжки.
— Вкус у Филиппа оказался лучше, чем мы могли предположить, — заметил я, и все стукнули бокалами о стол, потому что Филипп слыл всеобщим любимцем.
Единственным его занятием в жизни было заводить друзей; особо не утруждая себя, он закончил Оксфорд, немного сочинял стихи, немного играл на сцене и много болтал. Теперь, в возрасте двадцати пяти лет, Филипп фланировал по Европе, по-прежнему бездельничая и очаровывая окружающих. Состояние отца позволяло вести подобную жизнь, а сердиться на Филиппа просто невозможно — что бы он ни сделал или собирался делать.
Глядя на лежащего на койке Филиппа — пряди волос спадают на живое, подвижное лицо, руки гладят лодыжки Тони, — я приготовился смеяться над его эскападами, чтобы доставить удовольствие ему и обольстительной девушке, которую он привел в нашу компанию.
Филипп мгновенно отреагировал на мое замечание.
— Вкус? О каком вкусе ты говоришь, Йен, старый греховодник? Еще слово, и я расскажу всем о женщине с плоским лицом и свернутым набок носом.
Это было что-то новенькое. Я даже растерялся. Все прыснули. Между тем Филипп продолжал:
— Йен познакомился с ней в автобусе. Она читала книгу. Йен, парень не промах, подходит к ней, садится рядом и говорит: «Не хотите ли почитать другую книгу?» «Какую книгу?» — спрашивает женщина. «Железнодорожное расписание», — отвечает он. «Зачем?» «Чтобы мы могли уехать вместе», — заявляет Йен. У нее было абсолютно плоское лицо и кривой нос.
Все расхохотались, и громче всего Роджер. Мои попытки оправдаться утонули в общем веселье, и я присоединился к остальным. Затем послышался звучный и чистый голос Уильяма:
— Йен — воплощение вкуса, и эта история никак не могла произойти с ним. А Филипп начисто лишен воображения и поэтому не в состоянии сочинить ее. Из чего я делаю вывод, что это произошло с самим Филиппом.
Филипп бесстыдно улыбнулся, и Тоня легонько дернула его за ухо. Я отсалютовал бокалом Уильяму и сказал:
— Уильям, мальчик мой, вы меня спасли. Приветствую вас и благодарю!
Он всегда такой: молчит, пока не посчитает необходимым сказать что-то конкретное.
Уильям сидел в своей обычной позе: тень улыбки на бледном лице, ладонь обхватывает квадратный подбородок. Роджер познакомил нас четыре года назад, представив его как молодого многообещающего врача, и впоследствии я слышал, что Уильям потеснил самого Роджера. Признаюсь, это меня не удивило — Уильяму еще не исполнилось тридцати, но его отличали уверенность и стройность мышления, а бесстрастная внешность скрывала немалое честолюбие — залог достижения самых высоких целей, которые он перед собой ставил.
Его бледное умное лицо резко контрастировало с круглым красным лицом Роджера, позади которого он сидел, и я подумал, что если мне когда-нибудь придется выбирать специалиста по раковым заболеваниям — надеюсь, такой необходимости не возникнет, поскольку я испытываю страх перед врачами, как любой человек, который ничем серьезным в жизни не болел, — то я без колебаний обращусь к Уильяму.
Всемером мы занимали почти все пространство каюты. Я осушил бокал и с ощущением приятной расслабленности, которое приходит с последним глотком хорошего коктейля, окинул взглядом нашу компанию.
Чтобы лучше оценить их всех, я принялся мысленно описывать каждого, словно проводил инвентаризацию.
Мне нравится находиться среди молодежи — и среди друзей. Слева с сигаретой во рту сидела Эвис Лоринг и смотрела на меня взглядом, полным грустного очарования. Рядом с Эвис, между ней и дверью, устроился ее кузен Роджер Миллз, наш хозяин и преуспевающий врач; когда я перевел на него взгляд, он подносил к губам стакан с виски. Уильям Гарнетт один занимал дальнее сиденье в конце каюты и, подобно всем неугомонным молодым людям, сидел на самом краешке, подперев голову ладонями; я сказал себе, что скоро он будет самым известным из всех нас. На боковой койке дальше от двери лениво растянулась Тоня Гилмор, запустив пальцы в волосы Филиппа Уэйда. Сам Филипп закрыл глаза и являл собой воплощение счастливой праздности. Затем мой взгляд вернулся к ближнему краю каюты, где в другом углу расположился Кристофер Таррант: худое загорелое лицо наполовину скрыто в тени, глубоко посаженные глаза внимательно следят за руками Эвис.
Шестеро милых и приятных людей, подумал я, и жизнь показалась мне прекрасной. За исключением Тони, которую, насколько мне было известно, все, кроме Филиппа, видели впервые, мы хорошо знали друг друга. Мы познакомились три года назад на многолюдной вечеринке на вилле в Южной Италии, и теперь я очень дорожу завязавшейся дружбой — остается верить и надеяться, что остальные тоже. Окинув взглядом нашу компанию, я удовлетворенно улыбнулся.
— У вас самодовольный вид, Йен, — произнесла Эвис, наклоняясь ко мне.
— Дорогая моя, — ответил я, — самодовольство — одна из немногих компенсаций за старость. Мы все испытываем удовольствие от пребывания здесь, с людьми, которые нам нравятся. Но вы, молодые, склонны скрывать свои чувства. Я же просто радуюсь и открыто признаю это.
1
Улица в Лондоне, где находятся приемные ведущих частных врачей-консультантов. — Здесь и далее примеч. пер.