Любовная паутина

Неотвратимая потребность в нем была неразумной, но разум покинул Эланну. Подгоняемая алчной, нестерпимой страстью, она изгибалась, все крепче прижимаясь к нему. Запустив пальцы в его волосы, она снова притянула его рот к своему. Их жаркие, скользкие, влажные тела слились в одно.

Они соединились так, будто оба разом стали дикарями. Эланна впилась ногтями ему в бедра, когда он с такой силой вошел в нее, что она закричала. Потом она почувствовала, как начала наполняться, наполняться до того отчаянного момента, когда взрыв уже был неизбежен. Не в силах остановиться, он продолжал возносить их все выше и выше, к высотам, казавшимся недостижимыми. Возносить в пределы, где воздух разрежен и дыхание невозможно. И в тот момент, когда она подумала, что выше подняться уже не сможет, она внезапно достигла края света. Все галактики взрывались и вихрились вокруг нее, превращаясь в слепящие сферы пламени. И даже долгое спиралеобразное падение на землю потрясало своей головокружительной силой.

Эланна долго не могла унять дрожь. Кости расплавились, растаяли. Никакие угрозы не заставили бы ее пошевелиться, даже если бы тело Джонаса и не придавливало ее к постели. Понадобилось огромное усилие, чтобы поднять веки и встретить его взгляд.

Глаза у него были непроницаемыми, будто затемненные окна. Ничего не изменилось, подумала Эланна. Совершенно не изменилось.

А Джонас смотрел на синяки, которые стали проступать на ее светлой коже, и проклинал себя. Даже в моменты исступления он раньше никогда не причинял женщине вреда. До Эланны. Единственной женщины, ради которой он скорей бы позволил изрезать свое сердце, чем нанести ей вред.

– Прости, – наконец проговорил он.

От его отстраненного тона у нее екнуло сердце.

– Я хотела этого так же, как и ты, – спокойно напомнила она.

– Я не об этом говорю, – возразил он. – Я говорю о том, что грубо себя вел. – Он показал взглядом на темно-бордовые тени у нее на груди, и лицо его исказила гримаса.

– Я не фарфоровая, Джонас, – сказала она. – Не разобьюсь... И не хочу, чтобы ты был нежным. Фактически, если хочешь знать правду, мне и не надо, чтобы ты был нежным. – Она пробежала пальцами по царапинам у него на спине. – Кроме того, ты не сможешь ходить без рубашки по крайней мере неделю.

Джонас сел и жестом отчаяния, которого она раньше никогда у него не видела, закрыл обеими руками лицо.

– Тебе лучше одеться, – пробормотал он. – Я отвезу тебя домой.

Она собралась было спорить, но потом передумала. Взяв платье и туфли – трусики были порваны, – она исчезла в ванной.

«Носовая часть судна», вспомнила она, застегивая платье. Джонас постоянно дразнил ее, говоря, что если она хочет быть женой моряка, который каждый уикенд уходит в плавание, то должна знать морские слова.

По дороге домой они не проронили ни слова. А когда остановились у дверей, Джонас вдруг сунул ей в руку деньги. И только тогда было нарушено молчание.

– Это за что? – Она непонимающе взглянула на него. Конечно, он не имеет в виду?.. Нет, он не мог бы так жестоко оскорбить...

– За кружева, которые я порвал.

– О, трусики. Ты мне ничего не должен, Джонас. Если хочешь знать правду, меня это даже радует.

– Меня тоже. Я сам куплю тебе другие. – Улыбка тронула его губы. Первый раз с тех пор, как он оставил ее дом несколько часов назад.

– Ты? – Мысль о том, что Джонас и вправду входит в «Виктория-Сикретс» и выбирает белье, чтобы заменить порванное, заставила улыбнуться и Эланну. – А почему бы тебе не послать с этим маленьким поручением одну из сестер?

Не часто случалось, чтобы Джонас краснел. Но сейчас был один из этих редких моментов. Хотя он и проклинал краску, предательски разливавшуюся вверх от воротника, но его неловкость смягчила напряжение.

– Это показывает, как мало ты меня знаешь, – сказал он. – У меня есть предложение. Мы пойдем вместе, и ты покажешь все модели, какие тебе нравятся, а я решу, которая из них подходит для замены.

– Боюсь, сегодняшний вечер показал, что раньше, чем мне удастся получить замену, нас арестуют за неприличное поведение.

На этот раз улыбка тронула и его глаза. Маленькие искорки заплясали в их теплой глубине. Он провел ладонью по ее взъерошенным волосам.

– Сегодняшний вечер показал, что, пожалуй, стоит рискнуть отсидкой в тюрьме. – Он смотрел на нее и думал, что никогда не видал такой красивой женщины. Губы расцвели от страстных поцелуев, волосы взбились пышной каштановой шапкой, кожа сияла молочной белизной. Ему хотелось отнести ее наверх и провести остаток ночи, медленно и нежно занимаясь любовью.

Но он не мог. Нет, он этого не сделает. До тех пор, пока спальня наверху принадлежит Митчу Кентреллу.

– Я лучше пойду. – Голос охрип от вновь вспыхнувшего желания.

– Не хочешь зайти и выпить кофе?

– Не стоит. – Он покачал головой. – Уже поздно. И тебе утром на работу.

– А тебе? – Теперь, когда он отказался от другого заказа, не собирается ли он вернуться и доделать ее дом? Откровенно говоря, чего она больше всего хотела, так это возвращения Джонаса под ее крышу. В ее жизнь. Где и есть его настоящее место.

– Я собираюсь на несколько дней уйти на яхте в море.

– О... – Ей не удалось скрыть своего разочарования. – Ты позвонишь мне, когда вернешься?

– Нет, не думаю. – Ну вот, все-таки он смог решиться.

– А как же мой дом? У нас же контракт! – При чем тут дом? Но в ней вдруг проснулась гордость и предъявила свои права. Не могла же Эланна признаться, что ее ужасает мысль потереть его.

– Я позабочусь, чтобы все работы были выполнены. Но не думаю, Эланна, что сделать все самому – удачная идея.

– Но я люблю тебя, – запротестовала она.

– И я люблю тебя. – Он обвел большим пальцем ее дрожащие губы. – Но вроде бы это не всегда имеет решающее значение, правда? – пробормотал он. – Спокойной ночи, Эланна.

Он повернулся и спустился по ступенькам. Она стояла при ярком свете фонаря на крыльце и смотрела вслед, пока красные огни машины не скрылись за углом. Потом ее начало трясти.

Она вошла в дом и поставила в воду розы, которые уже начали увядать. Когда она зашла в кухню, на автоответчике мигала красная лампочка.

Догадываясь, чей записан звонок, она со вздохом нажала кнопку.

– Привет, Элли. – Комнату наполнил знакомый густой голос Митча. – Ты, наверно, допоздна задержалась на работе. Я звонил в журнал, но там никто не ответил. Должно быть, на ночь отключили коммутатор. Жаль, не удалось поговорить. Я соскучился по тебе, но думаю, тебе приятно будет узнать, что я прилетаю завтра утром с потрясающими новостями... – Наступила пауза, словно он пытался решить, не рассказать ли сейчас. – Опишу тебе все в деталях, когда вернусь, о'кей? Люблю тебя, душа моя. Приятных сновидений.

Если судить по тону, дела в Нью-Йорке устроились как нельзя лучше. Только один раз она слышала у него такой взволнованный голос. Это случилось, когда Митч обскакал своего конкурента и получил сенсационную новость. И, готовясь лечь спать, она решила, что, наверно, в Нью-Йорке прекрасно встретили его как автора будущей книги.

Но, лежа на кушетке в нижней гостиной, одна в доме, пустынном, тихом, она снова и снова возвращалась мыслями к услышанному. Нет, видимо, Митча взволновало что-то более важное, чем контракт на книгу. Он снова собрался уезжать. Она предвидела это. Но беда в том, что Митч, если чутье ее не обманывает, надеется уехать вместе с ней. Хм, а почему бы нет? Разве однажды она уже не потащилась за ним в Ливан, ни секунды не колеблясь?

Но сейчас все совсем по-другому. Ей ужасно не хотелось ехать. У нее вызывала протест сама мысль о том, что придется бросить родных, работу, друзей и мчаться в какую-нибудь прифронтовую зону. Ей невыносимо было представить себя там. Она ненавидела ежедневные бомбежки, ее приводила в содрогание гибель невинных детей. Она ненавидела чувство, от которого узлом стягивало желудок, когда Митч куда-то исчезал, иногда на несколько дней. Ведь тогда доктор в американской университетской больнице предупредил ее, что если она не научится расслабляться, то к двадцати пяти годам ее ждет язва желудка!