Сирена (ЛП)

- Уес, - позвала она, чувствуя, как проваливалась в сон.

- Что, Нор?

Я люблю тебя, подумала она, но не произнесла этого вслух.

- Спасибо за ванну. 

Глава 28

К тому времени, когда на следующее утро Нора скатилась со своей кровати, Уесли успел уйти. Утро? - подумала она и глянула на часы. Было уже после полудня.

Выпутавшись из простыней, Нора подошла к шкафу и окинула взглядом его содержимое. Сегодня она сделает то, что делала только раз в году – оденется консервативно. Нора достала свою единственную юбку ниже колена, свою единственную пару туфель на низком каблуке, и свою единственную блузу, фасон которой не предусматривал выставление на показ каждого дюйма ложбинки между ее грудей. Она даже нашла нить жемчуга, когда-то преподнесенную ей бабушкой в качестве подарка, и надела ее. Нора собрала волосы наверх, изо всех сил усмиряя волнистую шевелюру, и нанесла лишь половину обычно используемой косметики. Сегодня она собиралась в церковь. Направляясь туда, Нора противостояла двум демонам – желанию и страху, которые именно в этот день, из года в год ее посещали.

В начале четвертого, она припарковалась у Католической церкви "Пресвятое Сердце". Здесь ее крестили, когда она была еще младенцем, здесь проходило ее Первое Причастие, и более восемнадцати лет назад, здесь она впервые увидела Сорена.

Под его наблюдением, церковь процветала. После Сорена, количество прихожан "Пресвятого Сердца", едва составлявшее порядка сотни человек, утроилось. Только прибывший, красивый, двадцатидевятилетний полиглот, являл собой полную противоположность обычному священнику, будучи эрудированным, остроумным и обворожительным. В течение последних двадцати лет, двое предыдущих священников из соседней епархии, освобождались от обязанностей из-за обвинений в сексуальных домогательствах. В эту же церковь, родители-католики возили своих детей толпами. Они знали, что Отцу С. можно доверять. И, несмотря на то, кем был Сорен за закрытыми дверьми, Нора не сомневалась в правильности поступков таких родителей.

Пройдя через ворота "Пресвятого Сердца", она нашла забавным, как мало из проведенного здесь детства ей помнилось. Даже Отец Грег, предшественник Сорена мелькал в ее сознании лишь мимолетным воспоминанием о доброте старца. Но в одно воскресенье, когда ей было пятнадцать, явился ОН, словно Благовещение; казалось, будто Сам Господь Бог окликнул ее по имени.

Остановившись в фойе, Нора оглянулась. Фойе… Сорен всегда поправлял ее, когда она его так называла.

- Это нартекс, Элеонор, - говорил он, скрывая улыбку, - не фойе.

В следующие раз, в его присутствии, она назвала это место "вестибюлем".

Посмотрев по сторонам, Нора попыталась пробраться сквозь тысячи, обрушившихся на нее, картинок из прошлого. В углу прохода она увидела небольшую раку Девы Марии с горящими под ней свечами. Встав возле раки, Нора закрыла глаза, и вспомнила…

Ей было шестнадцать, почти семнадцать, и у нее была лучшая и единственная подруга по имени Джордан. Замкнутая и робкая, она даже не представляла, что обладала потрясающей красотой, которая не бросалась в глаза. Они ходили в одну католическую школу, и посещали почти одни и те же занятия – кроме английского в заключительный год. Нора занималась в продвинутой группе, тогда как Джордан, в отличие от будущей писательницы, довольствовалась менее требовательным учителем. Она никогда не забудет мертвецки-бледное лицо своей подруги, после очередного учебного дня. Норе потребовалось трое суток, чтобы вытянуть из нее причину – учитель Джордан по английскому, женатый мужчина, разменявший пятый десяток, оставив ее после занятий, сунул руку ей под юбку. Он предложил Джордан отличный балл по своему предмету, в обмен на очевидное. Придя в ярость, Нора грозилась до смерти забить его своими голыми руками. Но Джордан рыдала, боясь того, что ей никто не поможет, никто не поверит. Ко всему прочему, учитель также являлся баскетбольным тренером, у команды которого намечался лучший сезон в году. Джордан заставила свою подругу поклясться, что она не сообщит об этом в школу, в ответ Нора заставила ее поклясться, что она расскажет обо всем Отцу С. По сегодняшний день, она не знала, что Сорен сказал или сделал. Единственное, что было известно Норе, что в пятницу он отправился в их школу, а в понедельник учителя уже не было.

В тот день, после занятий помчавшись в церковь, она нашла Сорена молящимся возле раки Девы Марии. Нора рассказала ему, как благодарна была Джордан, как потрясена была вся школа, и что никто не знает, по какой причине тренер уехал так внезапно. Сорен не улыбнулся и только зажег свечу.

- Было очень сложно? - Нора помнила, как стояла на этом самом месте, задавая ему данный вопрос. - Сказать, чтобы он оставил ее в покое.

- Вселить в него страх Божий было пугающе просто, - ответил Сорен, - и почти приятно. А почему ты спрашиваешь, Элеонор?

Застегнув свою толстовку с капюшоном, она стала нервно дергать за поношенные рукава.

- Я думала, что для вас это будет нелегко. Ну, поскольку вы меня любите.

Сорен посмотрел ей прямо в глаза, и Нора увидела, что она, по-настоящему, застала его врасплох - один из нескольких раз за восемнадцать лет.

- Элеонор, смертницы в Секторе Газа, гораздо менее опасны, чем ты.

Он направился в свой кабинет, и она, практически, бегом последовала за ним, поспевая за его широкими шагами.

- Значит, приму это за "да", - заявила Нора, когда они подошли к нужной двери.

- Мне всегда импонировали цистерцианские монахи, - Сорен шагнул в свой кабинет, - особенно их обет молчания, - и закрыл дверь перед ее носом.

Следующие две недели, Нора безостановочно улыбалась.

Открыв глаза, она отошла от раки, и от своего воспоминания. Ее каблуки стучали по деревянному полу, с годами ставшему блестящим и скользким. Нора думала, что застанет Сорена работающим в его кабинете. Она остановилась, услышав мелодию, доносящуюся через толстую, деревянную дверь. Поглотив приглушенные звуки, она скользнула в притвор и тихонько пошла в сторону алтаря, где за роялем сидел Сорен. Он не поднял взгляда, когда приблизившись к нему, Нора положила ладони на черный, полированный инструмент. Закрыв глаза, она позволила тонким, вибрирующим волнам пробраться сквозь и внутрь нее. Заключительная нота, поднявшись по ее рукам и опустившись по ее ногам, эхом разнеслась по всему притвору, и вернулась к алтарю. Нора открыла глаза.

- "Лунная Соната", - произнесла она, - моя любимая.

Улыбнувшись, Сорен проиграл последнюю часть.

- Я знаю.

Нора вернула улыбку и, наклонившись, провела по гладкой, блестящей поверхности.

- С годовщиной, Сорен.

Он снова улыбнулся, одной из редких, искренних улыбок, коснувшейся его глаз. У Норы что-то сжалось в груди, и ее улыбка сникла.

- С годовщиной, малышка, - произнес он голосом, таким же нежным, как последняя нота произведения.

От этих трех слов нахлынули тысячи воспоминаний. Они с Сореном никогда не были и не будут женаты, никогда не встречались в традиционном смысле этого слова, но никогда не сомневались в том, какой день символизировал начало их совместной жизни.

Ее первое избиение и лишение девственности пришлось на Страстной четверг, канун Страстной пятницы – дня возлегания Иисуса на Его трапезу во время Тайной Вечери. В тот день, Иисус, Сын Божий, встав на колени, омыл ноги ученикам Своим. Тринадцать лет назад, то же самое Сорен сделал и с ней. Даже с изменением литургического календаря, им ни разу не пришла мысль праздновать их годовщину в любой другой, кроме этого, незаслуженного позабытого церковного праздника день, последний день свободы Иисуса до Страстей, день, спокойствие которого Он разделил с теми, кого Он любил.

Сорен снова заиграл памятную мелодию, и Нора неотвратимо отдалась на волю настойчивого ритма. Она следила за его руками - его идеальными руками профессионального пианиста, слишком хорошо помня, насколько интимно она их знала, насколько интимно они знали ее. Один бесстрашный локон безупречных светлых волос Сорена грозился упасть ему на лоб. Норе до безумия хотелось протянуть руку и смахнуть его назад.