Страница 25 из 26
– Вот так штука! – пробормотал Эплби и стал копаться в стопке конвертов на письменном столе Поунолла. Вскоре он вернулся к ковру с маникюрными ножницами.
III
В номере «два-шесть» в Суррейском дворике собралось извечное студенческое братство. Мистер Дэвид Пеннифезер Эдвардс, студент-старшекурсник колледжа Святого Антония и хозяин апартаментов, расположился напротив горящего камина вполне удобно, по его словам, на огромном томе «Второй аналитики» Аристотеля, наблюдая за приготовлением простого утреннего напитка, состоявшего главным образом из молока и мадеры. Мистер Мишель де Германт-Креспиньи, тот самый херувим-псаломщик из трапезной, разлегся на просторном подоконнике с перевернутой «Англосаксонской литературой» Свита на животе. Мистер Хорас Китченер Бакет, стипендиат колледжа, довольно рассеянно раскладывал пасьянс, используя при этом четыре колоды карт и все свободное место на полу вокруг стульев и столов. Все трое развлекали себя беседой.
– Устранение начальствующего паразита, – заявил мистер Эдвардс, – наводит на массу любопытных размышлений. Например, что бы вы сделали, инспектор, если бы знали, кто совершил этот полезный и оздоровительный акт?
Мистер Бакет, прозванный «инспектором» по аналогии с бессмертным шедевром Чарлза Диккенса, прополз несколько сантиметров по полу, чтобы положить десятку червей, и помотал головой.
– Не знаю, Дэвид. Думаю, надо подождать, объявят ли награду.
– А я решительно полагаю, – пробормотал мистер Креспиньи с подоконника, – что наш инспектор столь одержим мелкобуржуазной страстью к презренному металлу, что безо всяких угрызений совести примет цену крови. Хорас, ты меня просто шокируешь… Как там питье?
Хорас, заглянув за диван в надежде пристроить туза, хладнокровно ответил:
– Аристотель или, возможно, Платон был лавочником. Или его сыном, точно не помню. А твой тезка, Майк, мудрец из Перигора, торговал рыбой. А сам ты являешься бесполезным, неудачливым, деградировавшим и вообще ничтожным наследником давно исчезнувшего привилегированного сословия. А твои не блещущие приятством привычки, твое бессвязное и непонятное бормотание, твоя шаркающая походка, а паче всего дурацкая и бесящая неспособность говорить по существу давно уже убедили нас с Дэвидом, хотя мы это и скрываем, что ты уже неизлечимо болен тяжким недугом, посланным тебе в воздаяние. А твой портной, чей вкус, позволь добавить, всегда повергает меня в ступор, будет благодарен за любую цену крови, которую ты выручишь за Амплби. Она поможет прокормить восемь детей, которых твои долги лишают пропитания.
Задолго до того, как Хорас закончил эту тираду, он потерял к ней всякий интерес. Слова машинально слетали с его губ, пока он ловко раскладывал карты вокруг ведерка для угля. Однако вскоре он спросил:
– Так кто же убил Амплби?
– Амплби, – предположил Майк, – заколол неверный слуга, соперник в его непристойных утехах, и его жертва умерла с проклятьями на устах. Тебе не кажется, Дэвид, что это, скорее всего, скрытый семит Слотуайнер? Они оба воспылали страстью к прачке миссис Танк. Но тщетно, ибо миссис Танк навеки суждена нашему неразборчивому и развратному Хорасу.
– Однако что предпримет тот, – начал Дэвид, внезапно вскочив, чтобы разлить разбавленную мадеру, – что предпримет тот, кто знает наверняка?
Услышав это, Майк тотчас же сел прямо на своем подоконнике, захлопнув Свита. Хорас поднялся с пола, уронив карты. Все трое внимательно смотрели друг на друга поверх своих кружек. Чуть раньше правила игры требовали вялого интереса и ленивой пикировки. Теперь же живой интерес дозволялся. Они напоминали стаю птиц, внезапно взмывшую в небо, словно получив какой-то таинственный сигнал.
– Зависит ли это, – поинтересовался Хорас, – от того, насколько плох был Амплби, по нашему разумению?
– Или насколько хорош был убийца, по нашему разумению? – добавил Майк.
– Что значит «насколько хорош»? – сердито спросил Дэвид. – Если он хороший человек и убийством Амплби совершил зло, его добродетель не может являться значимым фактором в нашем решении. Не так ли? Ему нужно быть добродетельным в качестве убийцы, а не просто добрым по характеру, прежде чем мы начнем рассуждать о его добродетельности. Я хочу сказать, что если в основе убийства лежит этически чистый мотив, то тогда можно начинать разговор.
– А разве можно убить по этически чистому мотиву? – возразил Хорас.
– Ну, предположим, Амплби был плохим человеком, однако не с точки зрения закона. Положим, он совершал и намеревался и далее совершать нечто, что неизбежно привело бы к тому, что люди бы стали накладывать на себя руки, душить своих детей и делаться жертвами наветов. Стало бы его устранение этически чистым поступком?
– Будет ли этически чистым мотив, но не деяние? – спросил Майк, не искушенный в подобных диспутах, но всегда вставлявший словечко.
– Но предположим, что Амплби хороший человек, – предложил Хорас. – Преимущественно хороший, однако… с некоторыми отклонениями. Допустим, у него раздвоение личности. Да, именно так, что он из тех, кого изучал Мортон Принс: сегодня один человек, а завтра другой.
– Доктор Джекилл и мистер Хайд, – очень уместно заметил Майк, но на его реплику не обратили внимания.
– Предположим, в нем соседствовали две личности, А и Б. А был, скажем, шантажистом. И А знал о существовании Б, но Б не знал об А. А теперь представим, что его убийца тоже страдает раздвоением личности или даже «растроением». Икс знает об Игреке, но не о Зете. Игрек знает…
– Так, стоп! – прервал его Майк. – Ближе к телу и к тому, кто сделал Амплби телом. Когда мы все выясним, тогда будет масса времени на дебаты, имеем ли мы моральное право вникать в дело и пожинать лавры. А почему бы нам действительно все не разузнать, если этого не сделает Готт?
– Что значит «не сделает Готт»? – хором спросили оба его товарища.
– Готт мог бы раскрыть это дело, если бы хотел, – настаивал Майк, безгранично веривший в своего наставника. – Только, похоже, он вовсе не горит желанием.
– Очень похоже, что убийца именно Готт, – заявил Дэвид. – У него, очевидно, очень нездоровое воображение, если он может писать такую муть. Человек, написавший «Убийство среди сталактитов» и вычисливший, сколько времени нужно упитанному мужчине средних лет, чтобы тот превратился в камень, способен на все. Я говорил вам, что вчера вечером пытался вызвать на откровенность Кёртиса, который сказал, что ректора убили «при чудовищных обстоятельствах»? Как вы думаете, что бы это значило? Уж не распотрошил ли Готт свою жертву?
Майк, не обращая внимания на оскорбительные предположения, стоял на своем.
– Не понимаю, почему бы нам не раскрутить это дело хотя бы забавы ради. У нас нет фактов, но я считаю, что их можно вычислить посредством чисто интеллектуальных выкладок. Мы с тобой интеллектуалы, Дэвид, и даже у Хораса бывают просветления.
Хорас, уверенный в превосходстве человека с классическим образованием, не отреагировал на колкость.
– Безусловно, мы умнее полиции, – сказал он. – Однако этот тип из Скотленд-Ярда, кажется, тоже не лыком шит. При этом мы точно уступаем Дейтону-Кларку или Титлоу, к тому же у них в распоряжении больше фактов. – Хорас, в свою очередь, придерживался мнения о недосягаемости интеллектуального уровня наставников. – Они скорее все разгадают, нежели мы.
Наступило недолгое молчание. Затем Дэвид произнес:
– У меня есть факт.
И после возникшей паузы добавил:
– Но что куда интереснее: у меня есть идея.
В любой небольшой компании всегда есть лидер, здесь лидером был Дэвид. Он тотчас завладел вниманием остальных.
– Об этом никто бы не додумался, и это дает нам версию. Я сейчас вам все расскажу.
Что он и сделал.
Глава 8
I
Поунолл, раздраженный и бледный после долгого допроса у инспектора Додда, внезапно остановился на пороге своей гостиной и побледнел еще больше. Ведь из кресла у камина поднялся, чтобы поприветствовать его, коллега инспектора Додда – мистер Эплби из Скотленд-Ярда.