Банка для пауков

– И как, обошлось без последствий?

– Да, фигня всякая, – отмахнулся Тенгиз, – кто-то там перепился, кто-то блеванул, у одной идиотки после этой ночи вообще крыша поехала. Да и они все там потом поувольнялись. Это всё мелочи! Главное не в этом, а в размахе! В полете фантазии! Вот этого у папы не отнимешь. Ну, признайся, ведь тебе тоже кажется, что это – класс!

Валико представил себе эту комнату, битком набитую перепуганными полуодетыми балеринами, в этих своих смешных накрахмаленных пачках, молча ожидающих своей участи. И каждая знает, что и в нее через несколько минут ткнут пальцем, и она выйдет вперед, и какой-то плюгавенький типчик в кепке-аэродроме поставит ее «в позу» на глазах у подруг или заставит облизывать у него «это дело». А девочки будут молча смотреть на нее, прихлебывая дешевое пойло из пластиковых стаканчиков, и лишь встречаясь с ее ошарашенным взглядом будут молча отводить глаза. Н-да… вот для чего служит могучий русский глагол «опустить», подумал он, это значит не просто «изнасиловать», или там… «в извращенной форме», в этом слове заложен гораздо более глубокий смысл, это значит растоптать, унизить, растереть в грязь в глазах друзей и близких. От такого немудрено съехать не только бабьей, но и крепкой мужской «крыше». Неудивительно, что все девчонки после этой ночи поувольнялись. Ведь каждая из них в глазах подруг теперь была «опущенной»…

Но вслух он подтвердил, что все это – да, действительно «класс»!

Тем временем молодой человек налил в стакан воды, бросил в него ручной кипятильник и спросил, меняя тему разговора.

– Что-нибудь произошло?

– Они появились. Сейчас укладываются спать.

Тенгиз подошел к окну и взглянул на стоянку.

– Какая ихина тачка?

– «Супермаз», вон, возле «мерса».

Тенгиз изучил машину в бинокль, затем осмотрел окрестности.

– Ничего подозрительного вокруг?

– Думаю, что пока нет.

– Вот и славненько. Никто не звонил?

– Нет. Думаю, они сейчас никак просохнуть не могут на шашлыке у твоего папаши.

Тенгиз рассмеялся.

– Пускай гудят, мы свое нагоним. На Бермудах.

– Где-где? В Мармудах?

– На Бермудских островах, слышал про такие, деревня? Там круглый год нет ни зимы, ни снега, все ходят в одних трусах и до хрена америкашек и негритосок.

Валико с изумлением покачал головой.

– Ну, ты-то, допустим, поедешь, а вот я…

– А ты как думаешь, я тебя брошу? Меня папа всегда учил – с друзьями надо делиться. Всем. И всегда. И раз мы с тобой за сегодняшнюю ночь получим пятьдесят косых, то надо распорядиться ими так, чтобы никому не было обидно. На эти деньги мы с тобой и поедем на Бермуды. Или на Багамы. Клянусь, я там натрахаюсь на всю оставшуюся жизнь.

– Пятьдесят тысяч? – с неподдельным восторгом протянул Валико. – Баксов?

– Ну не лари же! – рассмеялся Тенгиз.

– За обычное дело таких денег не платят.

– А дело у нас не обычное, – заявил Тенгиз назидательно помахав указательным пальцем. – С одной стороны, мы должны принять товар. Проверить его. Расплатиться с кем надо. Ты уже интересовался содержимым этой сумочки? Можешь ее расстегнуть.

– Я не из любопытных… – пробурчал Валико, не сделав и малейшего движения по направлению к сумочке.

Но Тенгиз сам подошел к ней и одним движением распахнул молнию. Внутри лежали деньги. В американской валюте. Очень много денег. Намного больше, чем Валико мог видеть за всю свою жизнь, даже если суммировать ее день за днем и каждый день иметь по сотне.

– Тут почти поллимона баксов, – гордо заявил Тенгиз. – Но они не наши. Нам следует их отдать.

– Поставщикам товара?

– Вот именно.

– Сколько же стоит сам товар?

– Сколько? – Тенгиз усмехнулся. – А если я тебе скажу – сто миллионов баксов – эта цифра уместится в твоем сознании?

– Такие деньги… – Валики замотал головой. – Таких денег на свете просто не существует.

– Ошибаешься. Миллион граммов. Каждый грамм стоит сто баксов.

– Это что – героин? Тонна героина?

– Метадон. Но его ровно тонна и стоит она именно столько. Это совместная операция чеченских ребят и наших профессоров. Сырье доставили мы, причем вполне официально, купили на фармацевтическим комбинате – здесь в Москве! Лаборатория располагается в Ачхой-Мартане, а химичили наши профессора и студенты. Сбыт мы взяли на себя, поскольку нигде не заработаешь на этом больше, чем здесь.

– Ничего не понимаю. Я знаю, что на наркоте делаются огромные деньги, но чтобы за поллимона получить сто лимонов…

– Видишь ли, это – не продажа. Это – гонорар.

– Гонорар?

– Оплата за жизнь одного человека.

– Одного человека?

– Очень непростого. И очень опасного человека. Его знаешь не только ты. Но и вся Грузия. Весь мир. Этот человек отчаянно цепляется за свою жизнь и уложил уже немало ребят, которые за ним пробовали поохотиться. Так что в самой Грузии охотников на него уже не найдешь. Но желающие увидеть его смерть еще остались. Они отсиживаются здесь, в Москве, и ждут своего часа. Именно поэтому всю операцию и предложили моему старику.

– Значит этим и объясняется вся эта таинственность – и то, что никто из команды не знает о происходящем, и что наркота не идет обычными каналами, и что ее встречаем лишь мы с тобой… – Валико покачал головой. – Но насколько я знаю, в таких делах вперед платится лишь половина суммы… Какова же вся сумма?

Тенгиз рассмеялся и, похлопав Валико по плечу, потянулся.

– А всей суммы гонорара даже я назвать тебе не смогу. У папаши с годами проявляются наполеоновские тенденции. Ты обратил внимание на то, что он начал курить трубку? А как тебе нравится его зеленый френчик вроде сталинского? Готов спорить на миллион баксов и Людку впридачу, что ему самому пообещали пост президента республики! – И оба молодых человека дружно расхохотались.

– Будешь трахаться? – движимый искренней симпатией к приятелю, спросил Тенгиз. – Пока я буду принимать душ, она в твоем распоряжении.

Валико покачал головой и осведомился.

– Ты заплатил ей за ночь вперед?

– Обижаешь! – возмутился Тенгиз. – Эта мне даёт по любви. – И скрылся в ванной.

Валико хотел было сказать ему вдогонку, что ни одна женщина не обходится дороже бесплатной, но промолчал, сочтя за лучшее, чтобы жизнь сама учила юношей горьким плодам познания.

Горьковское шоссе. 00:32

Несмотря на то, что Ирина Надеждина считала себя неплохим водителем, подобной нервотрепки она еще не переживала с тех пор как впервые с инструктором самостоятельно выехала в город. Хотя в эту ночь Горьковское шоссе было пустынным, джип, прилепившийся к ним, делал все, чтобы спровоцировать столкновение: подрезал их, резко тормозил и вообще вел себя так, словно за рулем сидел подросток, впервые в жизни державший ногу на педали газа.

Когда она выматерилась в третий раз, Саша Здобин забеспокоился.

– Послушай, Ирочка! – всполошился он. – Сверни, пожалуйста, куда-нибудь отсюда и едем домой.

– Сиди спокойно! – раздраженно бросила ему Ирина. – Я разберусь с ними сама.

В это мгновение джип резко затормозил и сдал назад, и «шестерка» въехала ему прямиком в задний бампер. Удар был несильный, но послышался звон разбитого стекла – у шестерки вылетел подфарник. Четверо парней мигом, как чёртики из коробки выскочили из машины.

– Послушай, дорогая! – приветливо улыбнулся юноша кавказской наружности, обнажив не менее десятка золотых зубов. – Ты как ездишь вообще, я не по-онял! Подрезаешь, дороги не даешь, конкретно, дистанцию не держишь…

– Молодой человек, – собрав всю свою выдержку и обаяние, улыбнулась ему Ирина. – Может быть, езжу я и впрямь не ахти – но не лучше же вас!

Второй подошедший, мало обращая внимание на ее кокетство, рывком распахнул дверцу ее машины и за шиворот вытащил Сашу Здобина наружу. После двух резких коротких ударов в живот оператор согнулся пополам и упал на обочину в горку грязного ноздреватого мартовского снега. Третий вышедший из джипа, ни слова не говоря, с размаху стукнул по дверце машины ногой, оставив на боку «шестерки» безобразную вмятину.