Линия судьбы

Левитин явился в суд по первой же повестке. Оба не собирались публично поливать друг друга грязью и разошлись мирно, не пожелав принять предложенного судьей срока на примирение. Сын оставался с матерью, Михаил не думал возражать. В его бурной, насыщенной делами и развлечениями жизни не было места и времени на воспитание ребенка. Шура была благодарна ему хотя бы за то, что он не стал чинить ей препятствий. Понимая, что он делает это исключительно из безразличия к происходящему, Шура наблюдала за тем, как Левитин прощается с сыном, фамильярно треплет его за щечку, не замечая на лице уже бывшего мужа и тени грусти. Ей же достался легкий кивок и усмешка серо-голубых глаз, в которых читалось: «Надеюсь, ты довольна?»

Сам он решил, что теперь только и начинается настоящая жизнь. Никто не требует отчетов, никому не должен объяснять своих поступков, можно распоряжаться собой по собственному усмотрению, ни на кого не оглядываясь. Эйфория обретенной свободы сопровождалась многодневным запоем. Левитин приходил на работу с отекшим лицом, едва ли вникая в дела. Его помощникам приходилось туго, потому что хозяин вдруг стал неоправданно груб и резок с ними. Он срывался на всех, кто пытался говорить с ним о делах фирмы. Для сотрудников настали тяжелые времена. Раньше закрывавшие глаза на его редкие выходки, люди взбунтовались, и однажды Левитину легло на стол несколько заявлений об уходе. Он читал четко сформулированные фразы, посмеиваясь: ему никто не нужен. Крысы бегут с корабля! Прекрасно. Он подпишет все эти чертовы бумажки. Пусть не думают, что им можно манипулировать, его можно запугать. Он — работодатель, а тех, кто хочет устроиться работать, вокруг очень много. Напрасно Сергей, оказавшийся рядом, как добрый ангел-хранитель пытался образумить его. Левитин был в угаре от собственной значимости и никчемности окружающих. Он был уверен в собственной правоте и силе.

Неприятности не заставили себя ждать. Новый бухгалтер, которого нанял Михаил, оказался некомпетентным, это не могло не сказаться на работе фирм. Первая же аудиторская проверка нашла массу несоответствий в счетах, проводках. Фирме грозили штрафы. Левитин был в ярости. Кроме того, новичкам явно не хватало прилежания и ответственности прежних сотрудников, с которыми Левитин начинал. Быть может, Михаил попросту придирался, вымещая на них раздражительность и разочарование, однако работа стала приносить ему не только радостные эмоции. Деньги перестали быть легкой добычей — они стоили слишком больших нервов. С каждым днем Левитин все чаще отгонял от себя навязчивые мысли о том, что он сделал много ошибок и что они скоро обернутся против него. Началось медленное пробуждение, каждый день которого приносил все новые неприятности.

Несмотря на то что работы было невпроворот, Михаил не отказывался от своих привычек: шумные застолья по вечерам, ночные походы в сауну. Одно «но»: его перестали интересовать женщины. Красивые, пышногрудые, готовые доставить ему удовольствие, они отпугивали его своей доступностью. Друзья прозвали его «кающимся монахом», иронично относясь к тому, что Левитин предпочитал лишнюю рюмку расслаблению с девушкой. Он отшучивался, что его личная жизнь находится в его руках, что свое драгоценнейшее тело он бережет для самой обаятельной и привлекательной. Но слыть белой вороной становилось все труднее. Тогда Левитин сдался и после очередного кутежа вернулся домой не один, а с девушкой, весь вечер оказывавшей ему знаки внимания.

У них ничего не получилось — Левитин оказался несостоятельным. Как ни старалась разочарованная спутница расшевелить его, все ее попытки не принесли успеха. Михаил пытался шутить, выглядеть более пьяным, чем был на самом деле, понимая, что завтра девица разболтает всем о событиях этой ночи. Сбывались слова Шуры: он перестал быть мужиком. Девица не пожелала провести остаток ночи в его доме, презрительно сжимая губы, натягивала чулки, демонстративно переодевалась, ничуть не стесняясь его. Михаил смотрел на ее обнаженное тело, не ощущая никакого желания. Он сунул ей деньги под резинку чулок. Она поцеловала его в щеку, назвала «пупсиком» и поспешила закрыть за собой дверь. Левитину стало тошно. За год с небольшим холостяцкой жизни это был самый неприятный день. Развал Семьи казался ему в этот момент менее трагичным, чем то, что он не смог удовлетворить женщину, доставить удовольствие себе самому, наконец. Напившись до беспамятства, он уснул прямо на кухне, уронив голову на стол и безвольно свесив руки.

На следующий день с раскалывающейся головой Левитин сел за руль своего недавно приобретенного «oneля». Обычно он вызывал такси, потому что не хотел приключений на дороге. Но в это утро в него вселился другой человек, целью которого было доставить как можно больше неприятностей Михаилу Александровичу Левитину. Как будто невидимый подстрекатель проводил эксперимент на рекордное количество ошибок за сутки, которые способен совершить мужчина. Можно сказать, что эксперимент удался, потому что Левитин до работы не доехал — попал в аварию. К счастью, больше пострадал автомобиль, чем его хозяин. Отделавшись легким сотрясением мозга и парой сломанных ребер, Михаил лежал в палате, с завистью глядя на тех, к кому приходили домашние. Ему вдруг захотелось, чтобы открылась дверь и вошла Шура с Мишкой. Чтобы мальчишка подбежал к его кровати, принялся расспрашивать о том, как он себя чувствует. Левитин бы держался мужественно и отмахивался, говоря, что пару ссадин для мужчины — пустяки, дело житейское. Журил бы Шуру за то, что нанесла столько еды, а ему ведь совершенно не хочется есть. Ничего не хочется — вот и определил для себя диагноз: полное отсутствие желаний на фоне затяжного алкогольного отравления всего организма.

Михаилу было не по себе. Он, по сути, впервые остался один на один со своими проблемами. Чуть было не дошел до того, чтобы позвонить Шуре. Уже достал мобильник и набрал номер, но остановился и, ругая себя на чем свет стоит, засунул телефон с глаз долой, под подушку. Однако человек, который не мог не навестить Михаила, нашелся. После первой бессонной ночи в больничной палате появление Сергея показалось Левитину чудом.

— Ну, ты как? — осторожно присаживаясь на край кровати, спросил Сергей. Положив на тумбочку апельсины, пакет сока, печенье, он внимательно посмотрел на Михаила. — Выглядишь хреново. Что дальше-то будет, Саныч?

— Не знаю, — отводя глаза, ответил тот. Он увидел, как друг расправляет складки на его одеяле, и почувствовал, что глаза наполняются слезами. — Я совсем запутался, Серега.

— Вижу.

— Что мне делать? — Левитин ожидал обвиняющих фраз, нападок, но Сергей только покачал седой головой.

— Ты ведь взрослый человек. Сам должен понять, что делать дальше. Кроме тебя, в твоей жизни никому не разобраться. Если ты хочешь дожить до рождения внуков, по-моему, нужно серьезно задуматься.

— Каких внуков, Серый… Я теперь импотент с сотрясением мозга и двумя еще не сросшимися ребрами.

— Дурак ты с мозгами страуса. А у них не бывает сотрясений, я уверен. Тебя скоро выпишут — диагноз не подтвердился.

— Не хочу выписываться. Я здесь словно после амнезии: ни о чем не думаю, ни о чем не вспоминаю. Только… Чуть было Шуре не позвонил…

— И чего ты от нее ждешь? Очередной порции жалости?

— Не знаю.

— Ты сегодня отвечаешь, как двоечник: «не знаю, не знаю». Приди в себя! Дел валом, жизнь идет. Давай вычухивайся и будем работать над ошибками.

— Спасибо тебе, — на прощание Михаил пожал Сергею руку.

— За что?

— За то, что обошелся без нравоучений.

— Мне слишком много лет, чтобы пытаться переучивать такого упрямца, как ты. Я все-таки продолжаю надеяться на остатки твоего благоразумия, — Сергей посмотрел на часы. — Извини, опаздываю на поезд.

— Привет семье.

— Спасибо.

— Миша, с врачами я все уладил, голодать тоже не будешь. Душевный комфорт от тебя самого зависит. Не спеши выписываться, лечись. На фирме порядок.

— Когда ты столько успел? — улыбнулся Михаил.