Страница 26 из 44
— Антиоксиданты, — сказал мой брат. — Нина говорит, нужно пить три стакана зеленого чая в день. А еще есть тофу[17] и мисо[18]. Она их большая поклонница.
Вид у брата стал совершенно счастливый, как в тот вечер у них дома. Из-за одного упоминания о ней. При одной мысли. Он даже вдруг весь посветлел. Воспрянул. Он разлегся в моем шезлонге и стал смотреть в небо. Луна была то ли красная, то ли серая — понятия не имею.
— Ты знаешь, что тут у тебя есть летучие мыши? — спросил Нед.
— Очень смешно.
Теперь, когда брат полысел, он выглядел старше, но только на первый взгляд; если присмотреться, он был все тот же.
— Я серьезно. Крыланы[19]. Вон, за гибискусом.
Среди прочих кустов в изгороди рос высокий куст с крупными белесыми цветами.
— Так вот что это там у меня такое. Гибискус.
Я тоже подняла голову. На фоне темного неба там висело серое облачко. Мыши.
— Черт. Действительно.
— Теперь тебе нечего их бояться. Теперь у тебя нет волос. Длинных волос, — поправился брат, когда я бросила на него сердитый взгляд.
— А сам-то, — сказала я. Очень было мило с моей стороны. — У тебя еще меньше.
Нед не ответил. Он никогда не отвечал мне на грубость, и я всегда оставалась при своих.
— К тому же ты не носишь желтого и красного. А их только эти цвета и приманивают.
Я взмахнула руками.
— Кыш!
Бабушка говорила, что их так прогоняют. Что мыши боятся шума. Но те летучие мыши, которые висели в моей изгороди, и не подумали улетать, а, наоборот, как будто переместились ближе.
— Они думают, ты их зовешь, — объяснил Нед. — Для них шум все равно что любовная песнь. Потому они иногда и попадают в самолетные двигатели. Думают, будто их пытается соблазнить огромная голосистая мышь из металла, а там — бамс-бумс — столкновение, их размалывает в фарш, и конец.
Хорошее подтверждение моей теории: любовь разрушительна.
Невольно мне вспомнились Нина, книга, стукнувшая в металлическом ящике, ночная рубашка, босые ноги, невидящий взгляд.
— Если бы я вдруг узнала какую-нибудь тайну, — спросила я, — ты хотел бы, чтобы я с тобой поделилась?
— Загадки, значит?
Нед хмыкнул. Он любил всякие головоломки. Особенно математические.
— Нет. Ну правда, Нед. Мне действительно нужно знать. Хотел бы?
Брат задумался. Он был в спортивной рубашке и дешевых брюках из хлопка. Я не была на свадьбе у них с Ниной. Бабушка тогда уже заболела, и я боялась ее оставлять, а сейчас мне стало жалко, что не была.
Брат наконец надумал.
— Тайна есть сокрытое знание, — заявил он. — Следовательно, тайна не имеет отношения к фактам, она лишь незнание.
— Тьфу, — фыркнула я и отвернулась к гибискусу.
— Речь о твоем здоровье? — спросил Нед. — Если да, то, наверное, лучше было бы знать.
Мы посмотрели друг на друга. Мы были оба в высшей степени осмотрительны. Научились еще в детстве. Хочешь спросить — спрашивай, но далеко не лезь. Хочешь прыгнуть — смотри куда. Меняй резину. Выбирай собеседника.
— Нет, я просто прохожу мониторинг. Ради спокойствия кардиолога. Я в полном порядке. Одна экстрасистола. Ну и что? Утром все это снимут.
Нед с облегчением вздохнул. Наверное, он до сих пор чувствовал за меня ответственность. В его ответственности не было никакой нужды, но он все равно чувствовал.
— Ну, теперь, когда я знаю, что с тобой все в порядке, — сказал он, — я хотел бы просто молча поглазеть на небо.
Сидя рядом с братом, я вдруг поняла, до чего мало его знаю: мы были вроде двух незнакомых людей, которых война, жестокая и кровавая, столкнула в одном окопе, но после ее окончания каждый пошел своей дорогой. На мгновение мне захотелось плакать. Когда мама уезжала в гости к какой-нибудь из подруг, Нед мне читал. Я всегда клянчила, чтобы непременно сказки, которые, как он тогда говорил, он презирал. Я всю жизнь думала, что он соглашался, чтобы я заткнулась и не ныла. А теперь подумала, что, быть может, он и тогда чувствовал ответственность за меня или, может, и сам хотел их почитать. Может быть, он их тоже любил.
— Если бы она вдруг вернулась, мы бы узнали ее или нет? — спросил брат.
Странно было слышать это от него. Вот не знала, что и он тоже думает о таких вещах.
— Мы бы узнали ее где угодно.
Голос мой прозвучал твердо. Хотя на самом деле я не была уверена. Если бы вдруг она сейчас появилась из-за кустов, была бы она такой же, как раньше, — тридцатилетней, светловолосой, в тех же ботинках на высоких каблуках, в длинном голубом шарфе?
«Что ты там делаешь в потемках? Ты ведь не читаешь, нет? Ты так испортишь глаза. Ты так не уснешь».
Я вытянула ноги, трава кололась. Газон у меня был кошмарный.
— Узнали бы, — сказала я. — Наверняка.
— Я тоже так думаю, — согласился мой брат.
— Значит, ты точно не хочешь знать никаких тайн?
Что означал этот мой вопрос, о чем я тогда говорила? О том, что для меня не секрет, что мы узнали бы свою мать, покинувшую нас много лет назад, или о себе, о том, какая я на самом деле, или о том, какие книги читает его жена по ночам, когда добрые люди спят?
— А ты?
— А у тебя есть тайны?
Я удивилась. Нед всегда казался мне абсолютно понятным, ясным, логичным и как стекло прозрачным.
— Неизвестные факты, — хмыкнул мой брат. — По крайней мере, для тебя неизвестные. А для меня известные. По крайней мере, теоретически. Насколько я могу судить о том, что знаю и чего не знаю.
— Ладно, забудь.
Я на него разозлилась, потому что в детстве мне всегда казалось, что его больше интересуют не живые люди, а муравьи, мыши, звезды, мухи и теоремы. Я поднялась и сложила свой шезлонг.
— Спасибо, что заехал. Мой кардиолог велел мне сегодня хорошенько выспаться. Возможно, сегодня стоит его послушаться.
— Я сегодня думал весь день про Дракона, — сказал мой брат. — Никогда с ним не беседовал.
— Ты про старика в Джексонвилле? Того, который два раза умер?
Во мне вспыхнуло чувство вины за то, что тайно живу с умершим. Но если брат не хотел ничего знать, то, значит, он не хотел знать и про Лазаруса Джоунса.
— Было бы неплохо… Просто как факт. Я трижды пытался с ним связаться, когда хотел собрать материал. У него нет телефона. Наверное, лучше было отказаться от этой затеи и оставить его в покое. Сэма Уаймена он прогнал с ружьем.
Говорить о Лазарусе мне было приятно.
— Значит, ты поедешь знакомиться с Драконом? Ты ведь не из тех, кто отказывается от своих решений. Никогда не отказывался. Я тоже.
— Правильно, — сказал мой брат. — Ты права, мисс Поганка.
— Сам ты мистер Поганец, — парировала я.
Мы так разговаривали всегда, и грубость наша была нам приятнее, чем вежливость. Она возвращала нас в детство. В этом дело и было. Я повернулась к веранде. Мне не очень хотелось обсуждать человека, который умер, потом воскрес. Не с братом.
— Беги-ка ты лучше. — Брат хмыкнул и показал на стайку летучих мышей. — У-у-у! Щас как налетят!
— Фу какой!
Я припустила к дому рысцой, и шезлонг колотил меня по ребрам. Честное слово, я до сих пор боялась летучих мышей. Нед поднялся, сложил шезлонг и тоже следом за мной направился к веранде, где у меня была горка из садовой мебели, и аккуратно водрузил свой шезлонг наверх. На веранде, как и во всей моей жизни, царил полный беспорядок. Не веранда была, а помойка. Садовые инструменты, оставшиеся от прежних жильцов. Зонты. Старый ящик из-под апельсинов, в котором любила спать Гизелла. Брат углядел обувную коробку. Он был глазастый.
— А тут что?
Он открыл коробку, в которой лежал, свернувшись, будто старый лист, крот. Высохший и потускневший. Крохотный.
— Ты хотела его спасти?
Я рассмеялась. Надо же так во мне ошибаться. Бедный братец.
— Дурак. Ты что, не видишь? Я его убила.
17
Тофу — соевый творог.
18
Мисо — в японской кухне паста из ферментированных соевых бобов и ячменного или рисового солода.
19
Крыланы — плодоядные рукокрылые. В отличие от летучих мышей могут достигать крупных размеров.