Страница 36 из 54
Толпа не расходилась. Передавался странный, нелепый слух. Люди возбужденно переговаривались.
— Видишь, Тата, — говорил Щапов крохотной блондинке с серыми глазами, — твой психиатр никак не может мне пригодиться. Я не сомневался в научной объективности фотопленки и был совершенно прав.
Кто-то предложил пойти и проверить, как обстоит дело. Толпа ринулась на третий этаж, где находились комнаты Арефьева и Мираковой. Но по распоряжению Ермолова вход в коридор был перекрыт, и жаждущие сенсации остались ни с чем. Напрасно всматривались они в матовую поверхность дверных стекол. Ни малейшего движения за ней не обнаруживалось.
В это время в кабинете Ермолова шло бурное совещание. Ермолов обрел свой обычный деловой вид.
— Конечно, мы выглядели смешно, — сказал он, — спасаясь бегством от… этой милой девушки. Но у нас были основания для тревоги. Факт смерти Мираковой еще не нашел своего объяснения. Мне представляется, что причина в этом проклятом излучателе, который и посейчас работает в комнате Арефьева. Так что наше бегство было своевременным. Иначе… иначе могло бы случиться несчастье, размеры которого трудно себе вообразить. Но мы ученые, и совесть ученого обязывает нас исследовать это загадочное явление. Однако проводить такое исследование надо осторожно, соблюдая, если можно так выразиться, основные правила техники безопасности, хотя нам, конечно, неизвестно, какие меры предосторожности здесь можно предпринять.
После долгих споров решили передать тело Мираковой медикам. Много противоречивых мнений вызвал излучатель Арефьева. Одни предлагали немедленно уничтожить его, другие — поместить в изолированную камеру. Не придя ни к какому твердому решению, договорились оставить все как есть, но вызвать из отпуска Арефьева. Пусть он сам разбирается в причудах своего аппарата.
Институт гудел, как потревоженный улей. Люди не принимались за работу, до хрипоты обсуждая проблему призрака Мираковой. Некоторым удалось прорваться на третий этаж и увидеться с Руженой. Они возвращались расстроенные и молчаливые.
…Стены института рухнули, и за ними обнаружился прекрасный черный мир. Камни выли звериными голосами, а колба Вюрца стала двоиться и троиться, как заурядная хромосома. Солнце потухло, словно его отключили от городской сети, и Земля заняла его место. Люди чувствовали огонь под ногами и поэтому ходили босиком. Природа была распластана на столе исследователя, подобно лягушке, и откупалась бриллиантами за свое освобождение. Счастье имело форму волчка, которым пренебрегали даже пеленашки…
Сумасшедший день Ермолова на этом не кончился. В конце дня ему принесли письма от Карабичева. Иван Иванович вскрыл заграничный конверт и быстро заскользил по строчкам.
Карабичев писал, что жену свою он отыскал в очень тяжелом и жалком положении. Подробности обещал рассказать по приезде. Винер Риоли, которого рекомендовал Лахутин, оказался чудесным человеком. Сейчас Карабичев заболел и валяется в больнице, надеется скоро выйти. Письмо он пишет с одной целью — ему хочется поделиться с Ермоловым очень важными соображениями.
«У меня сложилось твердое убеждение, — писал Карабичев, что наш многоуважаемый Иван Павлович, составивший карту распространения «эффекта дубль-ве», не прав. Дело в порочных предпосылках. Побывав здесь, в Бессано, я провел ряд наблюдений, которые навели меня на мысль о возможной ошибке в рассуждениях Ивана Павловича. Как он рассуждал?
Он считал, что главным параметром, характеризующим взаимонаводку, является ее мощность. И эту мощность он измерял расстоянием, на котором два человека начинали ощущать друг друга. Чем оно больше, тем, дескать, и мощность больше. На первый взгляд правильно. А в действительности все наоборот. В Бессано, по расчетам Ивана Павловича, «эффект дубль-ве» раз в пять больше, чем в Москве. И правда, здесь начинаешь чувствовать другого на расстоянии в два-три метра, а в Москве только — с полуметровой дистанции.
Но дело не в одном расстоянии. Важна еще интенсивность ощущения. В Бессано эффект возникает на большом расстоянии, зато он слабее московского ровно в пять раз. Таким образом, мощность излучения следовало определить, измеряя интенсивность его, а не дальность действия. Это соображение заставило меня пересмотреть карту Ивана Павловича.
Дорогой научрук, я пришел к потрясающим выводам! Источник излучения находится не в Тихом океане, возле мыса Горн, как думали мы раньше. Он расположен на юго-восток от Москвы, примерно в полутора тысячах километров от нее…»
ГЛАВА VII
Высоко вверху возник огромный диск. Он распался на тысячи хрустальных, вложенных друг в друга кругов. В центре диска родился огонь, ослепительный, сверкающий и нежный. Преломляясь в бесчисленных гранях, он наполнился тончайшими оттенками невиданной красоты. Отраженные мириадами зеркальных плоскостей лучи слились в единый радужный поток света, который упал на Сергея, подхватил его и куда-то понес на упругих теплых волнах.
Он нес его к славе, признанию, безоговорочной победе. Сергею грезились долгие часы совещаний и обсуждений, когда стоишь на трибуне с поднятой головой, скромный, горделивый, все понимающий. Затем долгие месяцы снисходительного разъясняющего отношения к другим, долгие годы почета, прочного уважения, непоколебимого авторитета…
Сергей взглянул на Эрика. По лицу того нельзя было сказать, слышит ли он фанфары славы, гремевшие в ушах Сергея. Вертикальная складка меж бровей показывала, что Эрик чем-то озабочен. Сергей вопросительно хмыкнул. После долгого молчания Эрик поднял глаза.
— Вообще это смешная штука, — задумчиво сказал он.
— Ты о чем?
— Ну посуди сам. Это какая-то сложнейшая и вместе с тем простая, как дважды два — четыре, система. Природа отражена в человеке, она «записана», если позволительно так выразиться, в виде чувств, мыслей, воспоминаний…
— Не путай, память и мысль — категории, свойственные только живому. Мертвой природе они неведомы.
— Ну хорошо, в форме ощущения. Природа отражена в человеке, в его чувствах. Это как бы первая ступень. Человек отражен в биотозе в виде импульсов, переданных каким-то субквантовым биополем. Это уже вторая ступень. Возможно, что…
— У нас будет столько хлопот со второй ступенью, что до третьей мы не доберемся, — беспечно отмахнулся Сергей.
— Да, конечно, но ты меня не понял, — сказал Эрик. Его глаза, казалось, совсем растаяли на бледном лице. — Чем выше ступень отражения, тем выше самостоятельность воспринимающего объекта. Вот в чем штука. Например, человек по отношению к камню…
Сергей напряженно всматривался в Эрика.
— Для этого нужно, чтобы биотоза была способна самостоятельно перерабатывать информацию. Кодировать сигналы, помнить, сравнивать и так далее, — сказал он.
— А почему ты думаешь, что она этому не может научиться? — заметил Эрик. Он говорил равнодушно и негромко; казалось, все это очень мало его занимает. Только по странной прозрачности глаз Сергей догадывался, что его друг пробивается сквозь какую-то мучительную умственную преграду.
— А зачем ей это нужно? — подумав, спросил Сергей.
— Такой вопрос не имеет смысла. Это то же, что спросить у природы, зачем она создала мыслящего человека. Здесь играет роль автоматика необходимых и случайных процессов…
Эрик помолчал. Он смотрел в окно, и Сергей смотрел туда же. Там, как маяк, светилась биотоза. Сергею свечение биотозы казалось ослепительным, обжигающим, как лучи экваториального солнца. Эрик смотрел и будто не видел мерцающего сияния, проникавшего сквозь стекла.
— Я боюсь, — сказал он, ворочаясь на своем ложе, — боюсь, как бы биотоза не стала по отношению к человечеству…
— Чем? — спросил Сергей.
— Тем же, чем люди стали по отношению к мертвой природе.
Доктор, утонувший в кресле и дыму, встрепенулся:
— Возможно ли это? Биотоза, создана людьми, и ее существование определяется общим потенциалом напряжения вашего гипотетического биополя, генерируемого человечеством…