Правосудие в Калиновке

— Это из-за Сереги…

Мое прежнее имя резануло слух, хоть теперь, пожалуй, не принадлежало мне. Так еще недавно звали Журавлева, но он остался лежать на морском дне. Если, конечно, шторм, наигравшись, не выбросил изувеченное тело на берег. Могло случиться и так…

Далеко, где-то над темной горной грядой на юго-востоке, пророкотало. Порыв ветра на секунду всколыхнул ветви у нас над головами и затих, словно первый вздох приближающейся бури.

— До сих пор не могу поверить… — молвила Ольга. Ее муж, которому, как мне показалось, не терпелось вернуться к остывающему мотору, коснулся подбородка тыльной стороной чумазой ладони, оставив грязное пятно размером с пятак. Буркнул с досадой, сквозь которую угадывалась горечь:

— Не одна ты не можешь…

— Что же теперь будет?..

Вопрос повис в воздухе. Мужчина, которому он был адресован, нырнул под капот. Спрятал голову в песок, промелькнуло у меня. Впрочем, иногда, ничего другого не остается…

— Бедный Сережа… все это так нелепо… — пробормотала Ольга. Ее пальцы, в растерянности блуждавшие по предплечьям, остановились, впились в кожу. В глазах блеснули слезы. Или, они мне только почудились в неверном свете двенадцативольтовой лампочки? Как знать…

— Нелепо, — устало согласился мужчина, снова появляясь на поверхности. К масляному пятну на подбородке прибавилась полоса сажи на правой скуле. На работоспособности двигателя это пока не сказалось никак. — Столько лет — коту под хвост…

— Как ты можешь так говорить?! — вспыхнула Ольга. — Ведь он был твоим другом! А теперь он погиб!..

— Теперь много кто погибнет, — мрачно парировал ее оппонент. Без малейшего намека на сарказм, просто, буднично, констатируя факт.

Никто больше не погибнет, — возразил я мысленно, подумав, что, пожалуй, мог бы пообещать им это вслух, если б только не боялся напугать до полусмерти. Если б не рассчитывал, что стану последней жертвой войны, которую они так долго вели вслепую. Если б только не надеялся пронести мимо них чашу, из которой они заставили меня отхлебнуть, пускай даже невольно.

А теперь уезжайте.

Не знаю, услышали ли они меня, мои губы оставались сомкнутыми. Впрочем, это порой не имеет значения. На юго-востоке опять громыхнуло, теперь гораздо ближе, чем прежде. Первые крупные капли, тяжелее свинца и студеные, словно из полыньи, обжигающие, ударили меня по спине, забарабанили по бетонке, но я, даже не вздрогнув, остался стоять как вкопанный, повторяя снова и снова:

УЕЗЖАЙТЕ.

Через мгновение непогода настигла и их, все еще колеблющихся у безжизненной машины в ожидании чего-то. Я знал, ЧЕГО они рискуют дождаться, промедлив еще немного. И не хотел этого. Всем сердцем не хотел.

Первые порывы бури оказались лишь впечатляющим вступительным аккордом, прелюдией симфонии, обещавшей быть — той еще. Мой бывший друг разогнулся, с грохотом захлопнул капот.

— Не починил? — с чисто женской наивностью осведомилась Ольга. Игорь лишь ожесточенно отмахнулся, быть может, хотел дать понять, это не так-то просто. А, может, что какая-то досадная поломка, задержавшая их в пути — чепуха в сравнении с прочими, свалившимися на голову неприятностями. Я, в отличие от него уже знал, он здорово заблуждается, но полагал, что сумею это исправить. За тем, собственно, и пришел.

Одно из двух, мои мысленные призывы или ливень, принудили их забраться в салон, уже, хотя бы что-то. Я остался снаружи, во власти тьмы, продолжавшей сгущаться, и урагана, стремительно набиравшего обороты. Деревья гнулись под натиском стихии, сверху ежеминутно сыпались обломки ветвей, но я не слышал ни треска, ни протестующих стонов древесины. Буря оглушила меня. Я даже не разобрал, как закашлял стартер, сообразил, что двигатель автомобиля заработал, лишь когда неожиданно ярко зажглись подфарники. Раньше Игорь выключил их, экономя заряд аккумуляторной батареи, та была на последнем издыхании.

Легковушка, покинув мгновенно раскисшую обочину, неторопливо выехала на дорогу. Вильнула кормой, сбрасывая глину, прилипшую к скатам, начала медленно разгоняться. Я молча смотрел, как они уезжают. Следил, как тают за разделившей нас пеленой огни габаритов, как становятся двумя крошечными рубиновыми звездочками, как проваливаются за него. Когда они совсем померкли, я двинулся следом. Нет, конечно, не в надежде догнать, наши пути разошлись без возврата, это я осознавал гораздо четче, чем хотелось бы. Теперь, когда они оказались вне опасности, я больше не знал, куда идти. Я сделал все, что мог. Ливень хлестал меня тысячами бичей, я давно промок до нитки. Мне было все равно.

II. Накануне

Эта история началась во второй половине лета нынешнего, две тысячи девятого года. Если уместно, конечно, говорить о начале. По большому счету, наш мир устроен таким образом, что в нем нет четко проведенных границ. Начало и конец — понятия относительные, это я в общих чертах представлял себе даже до того, как умер. Впрочем, как показал мой последующий опыт, даже смерти как таковой не существует. Прекращение жизнедеятельности биологического организма означает для составляющих его элементов всего лишь последовательность химических реакций. Что же до элементарных частиц, то им, как и кубиками из конструктора Lego, без разницы, в какие комбинации складываться. Атомы, из которых были сотканы Хаммурапи и Цезарь, по сей день на планете в неприкосновенности. Может, даже присутствуют персонально в вас. Чем это, спрашивается, не вечная жизнь? Все мы — лишь причудливые формы бессмертной энергии, проявляющей себя то так, то эдак. Однако, хватит об этом, к делу.

Итак, мы с женой Светой и нашей дочерью Юленькой сидели в столовой на черноморском побережье Крыма с вилками, занесенными над котлетами из папье-маше. Кто обедал в наших общественных столовых, пожалуйста, не дайте соврать. Первому, кто докажет, будто котлеты, которыми потчуют отдыхающих, из мяса, разрешаю бросить в меня камень.

Дочке они категорически не понравились. Вы же знаете, у детей, зачастую, вообще никудышный аппетит, хотя детвора отчего-то любит сами столовые. Быть может, просто из-за перемены обстановки? Все-таки Юлька откусила кусочек и теперь жевала его с таким несчастным лицом, словно пыталась разгрызть мочалку. В любых иных обстоятельствах ей бы немедленно влетело от жены, но Светлане было не до дочки. Все дело в том, что мы ссорились. Как можно ссориться в самом начале отпуска, сидя у моря, о котором только и мечтаешь круглый год, глядя в хмурое небо мегаполиса, откуда на опостылевшие до тошноты крыши обязательно что-нибудь сыплется, то снег, то дождь? Как это можно, спросите вы? Ну, очевидно, можно, если у нас получалось.

— Тебе обязательно нужно ехать?! — по тону жены чувствовалось, что она вот-вот либо расплачется, либо сорвется в крик.

— Ну, а какие еще есть варианты? — спросил я примирительно. Но лишь подлил масла в костер.

— Какие варианты?! — вспыхнула Света, сверкнув глазами. — Я тебе подскажу парочку. Например, ты мог бы послать своего дорогого шефа куда подальше!

Я уныло вздохнул. Меня всегда раздражало, когда жена принималась с апломбом утверждать, будто Земля имеет квадратную форму, небо обыкновенно белого цвета, а облака, напротив, синие. Конечно, я мог его послать, без проблем. А заодно показать палец банку, которому третий год погашал кредиты, за квартиру и новую машину, «Шкоду Октавию». Зарплаты, которую Светлана получала в своей научно-технической библиотеке после недавнего повышения, вполне бы хватило на бочку, из которой Диоген некогда отправил по известному адресу Александра Македонского. Впрочем, может, не отправлял, а фразу насчет Солнца, заслоненного царем, выдумали позже, в рамках PR-проекта по продвижению новой модели пляжных зонтов? Откуда нам знать? Современный мир не изобилует философами, разбрасывающимися грантами, на которые можно жить припеваючи. Кто сказал, что двадцать три столетия назад было как-то иначе?

— Ты же знаешь, как я обязан Юрию Максимовичу…