Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 33 из 44



— А когда я должен был сказать тебе, Кейт. Тебя никогда нет рядом.

Она хмурится еще больше.

— Мы живем вместе.

— И даже когда ты дома, ты все равно где-то не здесь.

Она отводит взгляд и проводит рукой по волосам. Долорес наблюдает за ними — обеспокоенно — словно ребенок разведенных родителей, которые как раз ссорятся.

— Я не могу… — начинает Кейт. — Я не могу сейчас переезжать в Калифорнию.

Билли уставился на свою бутылку пива.

— Да, я знаю. Вот поэтому я и еду сам.

Кейт выглядит ошарашенной — обиженной и немного злой.

— Но… у нас были планы. Ты поддерживал меня, когда я была в школе, а теперь я… моя очередь сделать то же самое для тебя.

Билли отодвигает стул назад. Защитная реакция и некое отчаяние заставляет его сжать кулаки и напрячься.

— Ну что ж, планы меняются, Кейти. Ну, правда, ты вообще хотя бы заметишь, когда я уеду? Мне вот так не кажется.

Она собирается спросить, что он имеет в виду. Видно, как это вертится у нее на языке. Но она сдерживается и говорит:

— Я не хочу ругаться.

А это раздражает Уоррена еще больше.

— Конечно, ты не хочешь ругаться. Последнее время ты ничего не хочешь делать со мной! Ты слишком занята, чтобы куда-то пойти…

— Я работаю!

Он ее игнорирует.

— Ты не хочешь спорить, не хочешь разговаривать, не хочешь заниматься сексом…

Щеки Кейт вспыхивают, но я не могу понять, то ли это от смущения, то ли от злости.

— Все, что ты хочешь делать, это просматривать свои чертовы документы и решать, какой же костюм надеть на работу.

— Это не так!

— Я знаю, что бизнес — это мужской мир, но я не знал, что ты должна была одеваться, как мужик.

Вскакивает Долорес.

— Не будь придурком, Билли.

— Не вмешивайся, Ди-Ди.

С яростным взглядом, Кейт говорит своему жениху прямо в лицо:

— Да пошел ты на хрен.

Он как-то горько засмеялся.

— Интересно, а на чей хрен последнее время ходила ты? Уж точно не на мой.

Кейт резко встает и дергает свою сумку со спинки стула.

— Я иду домой. До свидания, Мэтью. Ди, я тебе позвоню.

Когда Кейт выходит за дверь, Уоррен поднимается чтобы пойти за ней, но Ди хватает его за руку.

— Билли! Не надо… не надо говорить то, чего ты уже не сможешь вернуть назад… то, чего ты на самом деле не думаешь, и мы оба это знаем.

Он просто кивает. А потом тоже уходит.

Ди делает большой глоток своего мартини.

— Ну вот, это произошло.

— Думаешь, у них будет все нормально? — спрашиваю я.

— Нет. Я уверена, что они помирятся, останутся вместе — будут сохранять отношения через расстояния. Их отношения, как морг… безжизненные. И Билли прав. Не могу вспомнить, чтобы они ругались и спорили до сегодняшнего вечера.

— Разве это плохо? — интересуюсь я, заканчивая свое пиво.

— Для них да. Они не спорят, не потому что счастливы — они не ругаются, потому что, мне кажется, в глубине души никто из них не хочет признаться, что ругаться больше не о чем.

Самые удачные браки и отношения — между лучшими друзьями — которые еще и хотят трахнуть друг друга. Самыми близкими друзьями, которые доверяют друг другу, и которые не могут отвести друг от друга глаз. Когда ты проводишь много лет с одним и тем же человеком — это должно быть комфортно. Они притираются друг к другу. Как заношенная пара штанов.



Но еще должна быть страсть — непреодолимое влечение. Необузданное желание. Иногда, как у Стивена и Александры, накатывать волнами. Они балуют себя этим, если в суете жизни им выпадает такой шанс. Но если страсть ушла, и ты даже не думаешь о том, чтобы возобновить этот огонь — все, что тебе остается — это дружба. Партнерство.

В восемьдесят лет, этого может быть вполне достаточно. Но в чертовы двадцать пять? Ты просто плывешь по течению.

— Ты готов идти? — спрашивает меня Ди.

— Ага. Кажется, на вечер мы остались с тобой вдвоем.

Она тыкает в меня кулаком.

— Воины уик-энда… в среду. Давай, пошли.

***

Следующие несколько часов, мы ходим по барам. Играем в дартс и бильярд. Она сделала меня на пятьдесят баксов в нашей последней игре, потому что я не сразу понял, что имею дело с опытным жуликом.

А следовало бы знать.

В конце концов, мы оказываемся в клубе — прижимаясь, потираясь друг о друга в толпе людей на танцполе. Но все это время Ди более податливая, чем обычно. Она кажется какой-то подавленной. Встревоженной. Не та непредсказуемая и бунтарская девчонка, которую я знал последние несколько недель.

Я завершаю вечер — намного раньше, чем это бывало в прошлые года — и мы возвращаемся к ней домой. Там мы просто заваливаемся на диван и болтаем ни о чем… и обо всем. Постепенно, мы заговариваем о домашних питомцах, и я рассказываю ей все о Кинге, огромном черном Датском Доге, с которым я вместе рос. Я искренне любил этого здорового волосатого засранца, поэтому был вроде как в ужасе, когда Долорес сказала:

— У меня никогда не было собаки.

— Правда? Никогда? Даже… чихуахуа?

Она машет головой.

— У меня был хомячок — они довольно самостоятельные. Моя мама никогда не хотела брать на себя ответственность за собаку. Плюс сюда еще и слюнофобия.

Я улыбаюсь, потому что чувствую, что это будет забавно.

— Что?

— Слюнофобия. У меня стойкое отвращение к любому человеку или животному с чрезмерно продуктивной слюнной железой.

— Ты сейчас шутишь.

— Я еще могу терпеть слюнявые поцелуи — ну ты это уже знаешь. Это довольно возбуждает, в определенные моменты. Но слишком много слюней — это мерзко. А харкание, распускание слюней — это просто недопустимо. Прям тошнит.

Долорес не волнует грязь или пот или неопрятность. Она не боится грызунов — даже крыс размером с кота, которые рыщут по городу и довольно-таки ужасны, я вам скажу. Она влюблена в мой мотоцикл и на самом деле любит змей. Ничего не могу поделать, но такой бзик — это прореха в броне «мне на все похрен» — кажется мне прикольной. Смешной.

И мне хочется прям поиздеваться над ней немного на эту тему.

Девятилетний мальчишка, сидящий во мне — тот самый, который махал длинноногим пауком у лица Александры, не смотря на последствия, которые следовали за этим — вылазит наружу. Это единственное объяснение того, что я делаю дальше.

— Значит… тебе не понравится, если я сделаю вот так?

Я громко очищаю свой нос и скапливаю на задней стенке горла большой шарик слизи.

Долорес отклоняется назад, с отвращением закрывает глаза и поднимает руки в знак протеста:

Не делай так больше.

Я сглатываю слюну и насмехаюсь:

— Думаю, ты, на самом деле, не захочешь, чтобы я тут перед тобой изобразил Джона Бендера.

Джон Бендер — это из «Клуба «Завтрак». Если вы не понимаете, о чем я, посмотрите и узнаете.

Она, и правда, выглядит немного так, будто в панике.

— Даже не смей!

Я широко улыбаюсь. Потом наклоняю голову назад, открываю рот и выпускаю в воздух огромный харчок. Он пролетает какое-то расстояние, на мгновение зависает, а потом снова приземляется в мой раскрытый в ожидании рот. Прежде чем я успеваю сказать «вкусно», Ди уже орет, вскочив на ноги.

— Ааа! Как противно!

Она скачет, пританцовывая, будто ей под платье заползли муравьи, и тычет в меня пальцем, когда орет:

— Ты больше не Мальчик-Клитор или Бог! Ты Человек-харчок и ты мне противен! Больше никогда не буду с тобой целоваться!

— Ты бросаешь мне вызов?

Она нервно смеется и отходит назад.

— Нет… нет, ты и твой грязный язык держитесь от меня подальше!

В один миг, я соскакиваю с дивана и хватаю ее за талию. Ди старается вырваться и мы оба с визгом падаем на пол, катаемся по нему и смеемся. У меня получается оказаться сверху. Сцепляю вместе ее запястья и завожу ее руки над ее головой. У нее просто нет шансов сбросить меня, но это не останавливает ее от попыток.

И, может, это трение от того, что она извивается под моим телом. А, может, от того, что мне так весело. А, может, это такое фантастическое сексуальное влечение, которое мы испытываем, находясь именно в этом позе. Но какая бы ни была причина, я тут же, ужасно возбуждаюсь.