Страница 3 из 33
– Конечно, этого нельзя ожидать, – подтвердил один из мужчин, вооруженных карабинами. – Не думаю, чтоб они прыгнули через костры, а все-таки…
Он был почти такого же роста, как белокурый, но отличался от него сложением, янтарными глазами, черным цветом волос и чем-то неуловимым, изобличающим в нем человека другой расы и иной культуры.
– Два десятка ружей и «максим»! – вмешался в разговор исполин с гранитными скулами, зеленые малахитовые глаза которого горели янтарем и поблескивали медью, когда на них падал отблеск огня. Волосы его были цвета львиной гривы. Звали его – Сидней Гютри. Родом он был из Балтиморы.
Оба льва-самца издавали согласное рычание, стоя пред, костром, пламя которого падало прямо на их головы. Человекоподобные смотрели на двуногие существа и, быть может, считали их пленниками огня.
Один из чернокожих выставил пулемет Максима. Сидней Гютри нарядил разрывными пулями свое ружье, годившееся для охоты на слонов. Уверенный в своей меткости, Филипп де Маранж намечал своей целью ближайшего льва. Ни один из этих людей в сущности не испытывал страха, но все трепетали от волнения.
– Когда у нас водились еще альпийские медведи, а во Франции и Германии встречались волки, – задумчиво промолвил Маранж,они были Лишь слабым отражением эры мамонтов, носорогов и бурых медведей. Здесь же еще пятьдесят или сто тысяч лет тому назад можно было встретить львов и человекоподобных вроде вот этих, наряду с хрупкими человеческими существами, вооруженных дубинами и ограждающих себя жалкими кострами.
Приближение львов заставило горилл медленно отступить.
– Жалкими! – возразил Айронкестль. – Ош лучше нашего умели разводить костры. Мне представляются грубые самцы, мускулистые и ловкие, заставляющие своими громадными кострами трепетать, львов… Быть может, им приходилось переживать жуткие ночи, но наряду с ними и другие, величественные… Мой инстинкт заставляет меня предпочитать ту эпоху кашей.
– Почему? – спросил четвертый собеседник, англичанин, лицо которого напоминало великого Шелли.
– Потому, что они уже испытывали людские радости, но еще не знали дьявольского предвидения, омрачающего каждый день.
– Мое предвидение не причиняет мне страданий, – возразил Сидней. – Это палка, на которую я опираюсь, а не меч, висящий над моей головой.
Его слова были прерваны восклицанием Гертона, указывавшего им на молодого самца-гориллу, незаметно приблизившегося ко львам. Он щипал траву вблизи папоротниковой заросли. Один из львов, самец, сделал трехсаженный скачок и, достигнув жертвы, одним ударом лапы свалил ее на землю, в то время как старый самец-горилла и две его самки подбегали, испуская хриплый рев:
– О, спасем его, спасем его! – вне себя кричала молодая девушка, белокурая и рослая, одна из тех, которые составляют гордость англо-саксонской расы.
Маранж пожал плечами. Слишком поздно: самец-горилла шел в атаку. Борьба была короткая, но дикая и страшная. Черные руки давили желтую шею хищника, в то время как последний, вытянув морду, рвал зубами грудь гориллы.
Чудовищные звери раскачивались из стороны в сторону, слышалось их прерывистое дыхание, хрип, хруст мускулов. Когти хищника вырывали клочья мяса из брюха гориллы; горилла, не выпуская добычу, всаживала зубы в шею льва, возле шейной артерии.
– Великолепно! – воскликнул Гютри.
– Ужасно! – вздохнула молодая девушка. Загипнотизированные зрелищем, увлекаемые той же страстью, какая владела римлянами в цирке, Гертон, Филипп, Сидней и сэр Джордж Фарнгем, не отрываясь, смотрели на широкие кровавые раны и прыжки колоссов. Звери тоже оставались зрителями: три льва и четыре самки-гориллы, из которых одна прижимала к груди раненого детеныша.
Лев задыхался. Зубы его разжались, и пасть широко раскрылась, когтистая лапа била наугад. Из прокушенной гориллой артерии текла на траву красная струя.
В последний раз когти впились в брюхо гориллы; вслед за тем тела зверей рухнули на землю, черные руки выпустили окровавленную глотку, оба колосса были недвижимы.
Охваченный яростью и страхом, Сидней Гютри выхватил горящую ветвь и бросил ее в направлении львов. Негры завыли. Смутный страх охватил душу хищников, потрясенных гибелью вожака, они побежали с прогалины и исчезли в глубине леса.
Удивленный сам тем, что он сделал, Гютри разразился смехом. Прочие оставались серьезными. Им казалось, что они только что были свидетелями борьбы не двух зверей, а льва с человеком. И как эхо того, что шевелилось в глубине сознания, прозвучали слова Гертона:
– Почему бы нашим предкам не иметь силы этого человекоподобного?
В это время молодая девушка воскликнула:
– Горилла как будто шевелится…
– Посмотрим? – сказал сэр Джордж Фарнгем. Гютри оглядел свое ружье, годное для охоты на слонов.
– Идем!
– Не забудьте взять факелы! – спокойно прибавил Айронкестль. Они взяли факелы и вышли из кольца костров.
Самки человекоподобных стали отступать перед существами, вооруженными огнем, и остановились лишь у края просеки. Оттуда с смутной тоской обезьяны смотрели на распростертое тело самца. Оно было недвижимо. Голова лежала на брюхе льва, грива которого была вся в крови,, а большие желтые глаза остекленели.
– Здесь больше нечего делать! – заметил Сидней. – Да и какая надобность в этом?
– Никакой, – ответил Маранж… – Но мне доставило бы удовольствие, если б он ожил.
– У меня такое чувство, точно это человек, – прошептала Мюриэль.
Гертон вынул из кармана зеркальце и приложил его ко рту гориллы.
– А ведь он еще жив, – решил он, указывая на чуть запотевшее стекло… – Но как бы он мог оправиться – ведь он потерял несколько пинт крови.
– А нельзя ли сделать попытку? – робко спросила молодая девушка.
– Мы ее сделаем, Мюриэль… Это зверье невероятно живуче.
Три негра перенесли гориллу в огненное кольцо, и Айронкестль принялся дезинфицировать и перевязывать раны.
Самки тоже вернулись за ними, и в мерцании звезд раздавался какой-то необычайный вой, точно стон.
– Бедные созданья! – промолвила Мюриэль.
– В памяти их все так смутно, и они быстро забудут, – сказал Маранж. – Прошлое так мало значит для них!
Айронкестль продолжал осматривать раны.
– Не исключена возможность, что он оправится, – заключил он, дивясь громадному торсу человекоподобного. – Это животное по меньшей мере дальний родич наших прапрадедов.
– Дальний родич! Я не верю, чтоб наши предки были обезьянами или человекоподобными.
Айронкестль продолжал перевязывать раны. Грудь гориллы слабо трепетала, но она оставалась в бессознательном состоянии.
– Если есть для него какие-либо шансы возвратиться к жизни среди деревьев, то только при нашем уходе. Если же покинуть его…
– Мы не покинем его! – воскликнула Мюриэль.
– Нет, милая, мы не покинем его, если только этого не потребует наша безопасность. Но все-таки, это – обуза.
Его прервал короткий, глухой вскрик. Старший из негров, человек с кожей цвета грязи, указывал рукой на север просеки. Рука его дрожала.
– В чем дело, Курам? – спросил Гютри.
– Коренастые! – простонал негр.
Просека казалась пустынной. Вой зверей доносился издали с разных сторон.
– Ничего не вижу! – сказал Маранж, смотря в зрительную трубу.
– Вон там Коренастые, – твердил старый африканец.
– А они страшные?
– Это люди, рожденные беспощадным лесом, хитрые и неуловимые!
– Вон они! – воскликнул сэр Джордж.
Он только что заметил двуногий силуэт среди папоротников, но тот уже стушевался, и за освещенным пространством можно было разглядеть лишь черный лес да серебрящееся звездами небо.
– Бедняги должно быть еле вооружены, – сказал, пожимая плечами, Гютри…
– У них есть отравленные стрелы, каменные топоры, копья. Их много, они искусно расставляют ловушки и пожирают… – Старый негр не решался продолжать.
– Пожирают? – нетерпеливо спросил Гютри.
– Побежденных, господин.
Костры шипели и трепетали, как живые существа; по временам слышался треск, как будто кто-то жаловался. Искры взвивались кверху, как рой светляков; лес испускал тихий вздох, полный тайной ласки и кровавой тайны.