Страница 140 из 146
— Есть ли у вас какой-либо план для нашего спасения? — спросил я.
— Зачем? Я первый выгадаю от вашей смерти.
— В таком случае, ты первый и умрешь! — воскликнул сеньор, быстро становясь между Маттеи и входной дверью и подходя к нему с сжатыми кулаками.
Старик только усмехнулся.
— Если я не вернусь в совет, то они придут сюда и тогда…
— Найдут твою дохлую шкуру! — добавил сеньор.
— Может быть! Но от этого всего будет в выгоде моя дочь, которую я люблю больше жизни. Впрочем, я ведь не говорил, что у меня нет плана для вашего спасения, я только спросил, какая мне в нем надобность.
— Говорите скорее!
— Я не знаю, насколько он будет приятен Майе, но другого нет, и надо выбирать между ним и смертью. Ваша жизнь в моих руках, и если бы она была нужна для счастья моей дочери, то я бы не задумался ее взять.
— Если мы не примем твоего плана, то я сверну тебе шею! — с угрозой произнес сеньор, но старик, казалось, не обращал на него никакого внимания и спокойно продолжал:
— Тикалю удалось прекратить волнение обещанием, что совет старейшин разберет это дело в день подъема вод, сначала в святилище, а потом на глазах у всего народа. Слова Зибальбая крепко запали в память, и народ жаждет знать, что случится, если пророчество исполнится. Народ, многие сановники и даже некоторые старейшины думают, что безумие Зибальбая ниспослано свыше, с неба, и что небесный голос побудил его идти в далекое странствие… Я уже стар, давно служу богам и приношу им жертвы, но еще никогда не случалось, чтобы они исполнили те просьбы, которые к ним обращены, или чтобы бессмертные что-либо говорили смертным. У этих чужеземцев свои, не наши, божества… И вот я думаю, что, будь я на вашем месте, я нашел бы удобным вселить голос в безмолвные уста наших богов.
— Что это значит? — спросила Майя.
— Вот что: когда разъединенные части сердца соединятся в условленном месте на алтаре, то боги дадут какой-либо закон, который будет нам путеводным лучом в будущем. Я знаю, что древний символ на алтаре имеет внутри пустоту, и возможно, что там мы найдем какое-либо откровение, имеющее отношение к нынешним событиям. Может быть, там совершенно пусто… Недавно я нашел в храме письмена, которые, если бы они оказались в алтаре, имели бы большое значение для вас…
— Прочти! — сказала Майя.
Маттеи прочел:
«Это — голос безымянного божества, который его пророк слышал в год создания храма и начертал на золотой скрижали, которую вложил в тайник святилища, чтобы быть провозглашенным в тот далекий час, когда будет найдено утраченное, День и Ночь соединятся вместе. Голос говорит тебе, единственной дочери вождя, имя которой есть имя народа. Когда народ мой состарится, число его уменьшится и сердца очерствеют, возьми себе в супруги мужа из белого племени, сына далекой страны, которого ты приведешь из-за пустыни, чтобы мой народ мог возродиться, и вся страна будет принадлежать твоему ребенку, ребенку божества, — восток и запад, север и юг, подобно тому, как мои крылья раскинуты между восходом и заходом солнца».
— Ты сам составил эту надпись, — хладнокровно проговорила Майя, — и хочешь, чтобы я вложила ее в тайник святилища, потому что сам боишься проклятия, которое тяготеет над тем, кто совершит кощунство или скажет ложь перед жертвенником… Если ты не боишься мщения божеств, то опасаешься мщения Братства.
— Говоря правду, я опасаюсь и того и другого. Но у вас выбора нет.
— Что же делать? — обратилась к нам Майя. — Я не знаю, что ему ответить. Я больше не доверяю своему народу и склоняюсь в вашу веру. Если мы не поклоняемся здешним богам, то все-таки давали клятву, вступая в Братство. Пусть смотрит и говорит первый, умнейший. Игнасио, ваше мнение?
— Я против обмана. Я не признаю богов этой страны, но у себя на родине знаю Братство и не могу содействовать обману в его среде. И все-таки, так как тут затронута наша жизнь, я говорю, что если вы двое решите дело утвердительно, то я буду связан вашим решением. Но если ваши голоса разделятся, то пусть несогласный подчинится общему решению.
— Теперь, мой возлюбленный, что скажете вы? Что лучше: смерть и чистая совесть или обман и моя любовь в придачу…
— У меня нет выбора, — перебил ее сеньор. — Не боюсь умереть, но как человек, естественно желаю жить. Здешние боги мне ничто, но как член Братства я считаю себя связанным. Нужно совершить обман, а я еще никогда этого не делал. Но при этом я полагаю, что человек может выбрать жизнь и любовь вместо безропотной смерти и при этом не запятнать рук. Впрочем, в этом деле, как и во всяком другом, я исполню твое желание, и если ты предпочитаешь умереть, умрем вместе.
— Нет, будем жить! Нас ожидает счастье в другой стране. Боги не спасли моего отца и не остановили Маттеи от измены. Я готова подвергнуться их мщению, лишь бы хоть год прожить около моего возлюбленного!
— Пусть будет так! — произнес Маттеи, а из угла, где лежал Зибальбай, мне почудился сдавленный стон.
— Что же дальше? — спросила Майя.
— Идем в святилище… Надо взять талисман. Где же он?
— У меня половина, — ответил я, — другая у Зибальбая.
— Майя, возьми ее!… Ты должна!
Майя сняла с груди отца половину символа, говоря про себя:
— Мне кажется, что я граблю умирающего!
— Чтобы спасти живых, — добавил Маттеи.
Взяв светильники, мы двинулись в путь. Маттеи шел, открывая двери и не запирал их за собой. Я спросил его о причине, и он ответил:
— Потому что никто не может следовать за нами, и еще потому, что, если нам придется бежать, пройти сквозь открытые двери легче, чем сквозь закрытые.
— От чего нам бежать?
Маттеи только пожал плечами. Миновав несколько лестниц и дверей, мы дошли наконец до мраморной стены. Нажав где-то на камень, Маттеи указал на открывшийся вход, и мы один за другим очутились в самом храме. Нашим глазам представилось громадное изображение божества с человеческими чертами, из камня, подобно многим, которые встречаются в развалинах нашей страны, только лицо было у него из тончайшего алебастра и светилось от поставленного сзади светильника. Перед этим идолом стоял черный жертвенник. Сняв лежавшее на нем покрывало, Маттеи показал под ним нечто, похожее на человеческое сердце из красного камня с золотыми жилками. Посреди виднелось небольшое отверстие.
— По преданию, когда обе половины сердца будут опущены в это отверстие и соединятся, то сердце-футляр откроется и обнаружит то, что хранится внутри уже тысячу лет. Половина символа долго покоилась здесь, пока ее не взял с собой Зибальбай. Вокруг алтаря старинными письменами, которые я могу прочесть, сказано, что если талисман будет сдвинут с места, то сдерживающие внешние воды шлюзы откроются, воды затопят город и все жители погибнут… Теперь приступим к нашему делу. Чужеземец, передай Майе твою половину символа, чтобы она соединила их вместе и вложила в приготовленное место.
Майя колебалась. Ободряющие слова Маттеи на нее не подействовали, и он посмотрел на меня, но я тоже отказался. Тогда вызвался сеньор:
— Дайте мне. Я ничего не боюсь! Я до сих пор слышу звук от стука изумрудов о каменный футляр.
Наступили мучительные мгновения ожидания. Прошло около минуты, но мы ничего не замечали. Тогда Маттеи высказал предположение, что ржавчина могла изъесть пружину, и своим посохом сильно нажал в отверстие, так что, мне показалось, камни хрустнули.
Сердце медленно раскрылось, словно цветок, символические части выпали на алтарь, а под ними мы заметили какой-то предмет. Это оказался рубин, выточенный наподобие человеческого глаза. Рядом лежала золотая чашечка со старинной надписью.
— Что здесь написано? — спросила Майя.
— Не лучше ли не читать? — предложил Маттеи, но, уступая нашим настояниям, прочел:
«Око, спавшее и теперь пробудившееся, видит сердце и намерения нечестивого. Я говорю, что в час разрушения моего града все воды озера не смоют их греха».