Страница 29 из 61
Вот маленький браслет из белой пластмассы, который надели ей на руку в момент рождения, на нем обозначены имя и дата появления младенца на свет. Анжела берет его и поглаживает пальцами, глядя перед собой. Уже собравшись положить браслет в сумку, она вдруг колеблется, сжимая вещицу в кулаке. Потом, приняв решение, кладет ее в карман.
Есть еще старый плюшевый медвежонок, сильно потертый, окривевший на один глаз, во многих местах зашитый нитками. Ее самый верный друг, разделивший с ней безрадостное детство. Анжела берет игрушку, прижимает к себе, в последний раз вдыхая знакомый запах своих детских горестей. Она расстается с тенью маленькой девочки, чьи безутешные слезы впитала до блеска вытертая шкурка любимой игрушки. С невыразимой тяжестью в душе Анжела откладывает его в сторону. Ее решение окончательно: больше ничто не должно связывать ее с тем ребенком, каким она была когда-то.
А все остальное? Остальное — ерунда. Одежда, косметичка со всем содержимым, несколько фотографий, две-три книги: когда-то Анжела прочла их залпом и с тех пор время от времени перечитывает. Ничего существенного.
Потом она встает, открывает ящик стола и достает оттуда листок бумаги, исписанный аккуратным почерком. И в сотый раз перечитывает старательно составленное ею послание: каждое слово тщательно обдумано, каждая фраза взвешена, каждая мысль выстрадана. Она должна остаться как можно ближе к правде, только это откроет ей путь к воплощению своей мечты о счастье.
«Люси, моя сестра, моя дорогая.
Как я тебе уже сказала, я уезжаю. Уезжаю, чтобы прожить вдалеке отсюда свою собственную жизнь, отличную от той, какой она могла бы быть здесь, о чем я, признаюсь, уже сожалею. Счастье обошло меня стороной. Разыскивая тебя, я полагала, что наконец-то найду в жизни место, предназначенное только для меня. Сегодня признаюсь себе, что это были иллюзии. Прости меня. Я не сумела сказать тебе об этом в глаза, поскольку не смогла смотреть, как ты будешь мучиться от той боли, что я тебе причиню. Я струсила, признаюсь, не найдя в себе мужества посвятить тебя в свои планы: я не вернусь… А если и вернусь, то это случится не скоро. Жить рядом с тобой для меня невыносимо: твое счастье лишь сильнее оттеняет ту очевидную истину, что моя жизнь не удалась. И мне все тяжелее носить в себе свою тайну. Моя рука дрожит, выводя эти строки: я чувствую, какое зло готовлюсь тебе причинить. Но мое решение принято: я должна тебе сознаться в тех чувствах, которые испытываю по отношению к Иву. Ты, наверное, уже поняла: да, я люблю твоего мужа. Мои чувства к нему — это не родственные чувства, я люблю его по-женски, изнывая от желания и страсти. Поэтому видеть вашу любовь — для меня нескончаемая пытка, у меня больше нет сил. Мне очень жаль. Я надеюсь, ты сумеешь найти слова, чтобы объяснить мой отъезд детям, не открывая им всей правды. Скажи, что я люблю их всей душой и буду думать о них всегда. Не пытайся разыскивать меня.
Я люблю тебя, несмотря ни на что.
Анжела».
И это — все. Не слишком много и не слишком мало. Не раскрывать истинных мотивов своих действий, но оправдать их выражением самых подлинных чувств. Таким образом, причина ее исчезновения станет более понятной, но в то же время не слишком конкретной. Подпустить небольшое облачко тайны, чтобы было о чем поговорить во время воскресных семейных обедов. Вопросы останутся без ответов, и это ее устраивает. Дети? Конечно же она им все объяснит. И они быстро все забудут, поскольку в семье будет царить самое безоблачное счастье.
Ну вот, кажется, она предусмотрела все.
Анжела ложится на кровать, чтобы еще раз прокрутить в голове сценарий завтрашнего дня. Все должно пройти как по маслу. Она не может допустить ни одной ошибки.
Полдень. Воскресенье. Вся семья в сборе. Она объявляет о своем отъезде Мирей и Жаку и обещает, что будет часто навещать их. А дальше все пойдет как всегда: игры с детьми, комплименты Люси по поводу вкусного обеда, незатейливая беседа с Жаком и выслушивание глубокомысленных глупостей, изрекаемых Мирей…
Она должна выглядеть печальной и подавленной, поэтому будет сидеть, погруженная в свои мысли, участвовать в общем веселье лишь вынужденно, поминутно и без особых причин обнимать детей, как бы впитывая окружающую атмосферу семейной идиллии, которой — они это поймут позже — наслаждается вместе с ними в последний раз. Часам к пяти она откланяется. На прощание крепко всех обнимет, глаза ее будут полны слез, сердце сожмется. Позже, вспоминая между собой момент ее ухода в подробностях, они поймут, что Анжела прощалась с ними навсегда. Она между тем отправится к себе. Пройдет через ресторан, чтобы проститься с Жаном-Мишелем, Мирандой и Дотти, если, конечно, она будет здесь… После этого останется только одно: ждать.
Внезапно, как бы охваченная сомнениями, Анжела садится на краю кровати и сует руку под матрац. Вытащив оттуда кошелек Люси, украденный из сумки сестры утром, она лихорадочно его ощупывает. Все в порядке, он здесь. Для большей надежности она сует его во внутренний карман пальто. Вот была бы глупость, если бы умудрилась забыть его под матрацем… Покопавшись в дорожной сумке, она убеждается, что флакон с хлороформом, платок и небольшая склянка с бензином тоже здесь, в маленьком боковом кармане.
Да, все готово.
Значит, завтра…
К семи часам Анжела соберет вещи и выйдет из гостиницы через боковую дверь — так, чтобы ее не было видно из ресторана. Прощальное письмо останется лежать в комнате на самом видном месте — на постели, чтобы Миранда, когда придет прибраться, увидела его сразу. Дальше Анжела пойдет по разработанному маршруту: по направлению к пустырю, облюбованному ею пару недель назад. Место абсолютно идеальное, хотя и довольно удаленное: темное, скрытое за высокими заборами соседних домов, выходящее на безлюдную улицу и вдобавок заваленное всяким хламом, вплоть до остовов старых автомашин. Так что если даже какой-то любопытный прохожий и забредет туда случаем, от него можно легко спрятаться. Анжела направится на пустырь не прямиком, а сделает небольшой крюк, чтобы дойти до телефонной кабины, расположенной двумя улицами дальше. Оттуда в восемь часов вечера она позвонит Люси.
— Мадам Жилло?
— Да…
— Добрый вечер, извините, что беспокою, но сегодня утром я нашла кошелек. По-моему, он ваш.
Люси конечно же очень обрадуется: даже если она успела заблокировать банковские счета, ей все же не придется ввязываться в долгую и нудную процедуру по переоформлению многочисленных документов. Не говоря уже о том, что она снова обретет все эти милые пустяки, которые носила в кошельке: фотографии детей, чей-то номер телефона, нацарапанный на клочке бумаги, маленькие талисманы, которые должны обеспечить благополучие семьи.
Ей будет предложено встретиться через полчаса — на том самом пустыре.
— Я буду ждать вас в половине девятого, — услышит она. — Но приходите сама, я отдам кошелек только в ваши руки. Мало ли что… А вас я узнаю по фотографии на удостоверении личности.
Может, это и покажется Люси странным, но ей все же придется пойти на встречу самой. Не хватало еще, чтобы она явилась на свидание с Анжелой в сопровождении Ива.
А потом… Потом надо сделать все очень быстро. Воспользоваться удивлением Люси и быстро усыпить ее, прижав ко рту и носу платок, смоченный хлороформом. Когда сестра потеряет сознание, придется затащить ее на середину пустыря и спрятать за остовом автомобиля или в зарослях сорняков, чтобы там переодеться: надеть одежду Люси на себя, а ее переодеть в свою. Затем взять ее сумку и положить туда кошелек, не забыв оставить возле тела чемодан с именем Анжелы Массо. И наконец последняя деталь, которая только что пришла ей на ум: надеть на запястье Люси белый пластмассовый браслет со своим именем и датой рождения. Посмеяться таким образом над судьбой, которая тридцать пять лет назад подсунула ей чужую жизнь.
Вот так.
После этого останется лишь облить бензином бесчувственное тело Люси и поджечь. Обугленные останки, в которые она превратится, будет невозможно опознать. Даже если с помощью каких-то современных методов полиции удастся установить имя жертвы, то это будет имя Анжелы. Что вполне естественно, поскольку Люси окажется живой, здоровой и будет спокойно и счастливо жить в кругу своей семьи.