Страница 1 из 16

Последний день Славена. След Сокола. Книга вторая. Том второй

Самаров Сергей Васильевич

Сергей Самаров

Глава первая

Стук раздался требовательный.

– Сейчас… Да, сейчас же… Иду… Кого там ещё в такую пору несёт? – дворовый человек не сразу проснулся, и оттого ворчал больше, чем ему обычно позволялось. А ворчать-то вообще было бы не след, потому что положение города знали все без исключения, даже дети малые, а человеку пожившему вообще положено понятие иметь.

Дверь заскрипела с натугой, словно створки за ночь напрочно приморозило к косякам, и их пришлось с усилием, с увесистым тычком открывать.

– Воевода где?

– Почивает… – ответ сопровождался ленивым зевком. – Где ж ему ещё быть…

– Буди его быстрее… Да, быстрее же, рыло сонное! Встряхни старыми костями, не то я тебе их сейчас переломаю…

Не слишком и громкий, но внятный шум у входных дверей воевода Первонег услышал сразу, потому что спал всегда настороженно, а в эти опасные ночи особенно, если вообще можно назвать сном то, что, по сути своей являлось полудрёмой. Сначала стук, потом торопливый и возбужденный разговор – всё это будит сразу и окончательно. А когда раздались шаги на лестнице, ведущие к нему на второй этаж, воевода Славена был уже на ногах, и успел облачиться в плотные льняные одежды, которые и следует поддевать под доспех, чтоб в кровь не стереть кожу на плечах. Но сам доспех надеть пока не успел.

– Кто там? – хриплым со сна баском спросил Первонег через дверь ещё до того, как постучали.

– Первуша, от ворот дружинник… Торопит что-т… – дворовый человек всё ещё, похоже, не проснулся, и потому говорил лениво, с растяжкой, не слишком, кажется, угроз Первуши испугавшись.

– Сюда живо веди… И сам поторопись, рыло растопыренное… Поторопись!

Когда дворовый человек вернулся с городским дружинником Первушей, воевода Первонег уже пристегнул даже нагрудную пластинчатую броню, и мечом поверх кольчуги опоясывался. Он всегда был быстр и лёгок на подъём, на годы свои не смотря, а в такое тревожное время уж тем паче понимал, как может быть дорога потерянная минута и во что она может оборотиться для слабого городского войска.

Дружинник шагнул за порог, и остановился, давая возможность воеводе закончит сборы.

– Что там? – спросил Первонег сразу, одновременно взглядом отыскивая тёплый меховой подшлемник и стальные кольчужные рукавицы, которые одеваются поверх рукавиц меховых.

Только после вопроса Первуша вперёд шагнул.

– Гонец от Вадимира.

– Добро, что не забывает, княжич, пока сам, должно не прибыл к месту. Иль так скоро прибыл? Никак, летать научился…

– Не ведомо то нам. Но…

За тоном Первуши слышалось нечто тревожное.

– Что?

– Перехватили гонца в пути, еле вырвался. Без коня, у смердов в деревушке клячу забрал, и, раненый, пообмороженный, до нас добрался-таки. Весть, стало быть, недобрая. Варяги бьярминские, по времени, уже должны стать под городом. В пути они княжичу встретились.

– Эк же… – воевода себя нелёгким кулаком в ладонь тыкнул. – Этого-то я и ждал. Где гонец? – сонная хрипотца из голоса не ушла совсем, и оттого дружиннику казалось, что воевода сильно серчает, и в сердцах на него покрикивает.

Первуша кашлянул в кулак.

– У ворот, в сторожке. Пообморозился, говорю. Сухой крапивой его там отдирают, да салом барсучьим трут. Ни рук не чувствует, ни ног.

– Идём. А ты, – повернулся к дворовому человеку, – хватит спать, дом протопи, пора уже. Я под двумя перинами промёрз, каки в голой кольчуге.

Воевода на ходу прихватил меховой плащ, и набросил себе на плечи уже на лестнице. Торопился, потому что любая неторопливость могла быть губительной.

Черноусый Белоус сумел-таки пробиться сквозь заслоны, выставленные воеводой Далятой на всех дорогах. Не то, чтобы по-настоящему пробиться, потому что биться он, после встречи с гонцом Славера, ни с кем не в состоянии был, а пробраться, себя, боль, мороз, усталость превозмогая, и варягов обходами обманывая, сумел. Наученный первой встречей, и не надеясь найти во всём варяжском войске второго такого милостивого противника, как Волынец, Белоус присматривался к дороге впереди. И первый же попавшийся заслон заметил загодя. Хорошо ещё, до городских ворот было уже недалеко, как и до стен. Пришлось смердовскую клячу, что выкупил в деревеньке, заплатив за неё вдвое против обычного, бросить прямо на дороге. Благо, серебро в мошне было. Копил Белоус себе на свадьбу, что на будущую осень планировал – но серебра не пожалел. А вот смерда с детишками малыми пожалел, хотя мог бы клячу просто для княжеской службы забрать. Но бросил клячу посреди заснеженной дороги на корм волкам настоящим или волкам в обличии человеческом, и пустился прямиком через сугробы в сторону городской стены. Стену ещё видно не было, но главное – направление знать. Стена большая, захочешь – не промахнёшься. Где-то по-звериному на четыре конечности вставал, чтобы со снежным настом сравняться, и остаться незамеченным, где-то в полный рост шагал, прижав одной рукой вторую, может быть, с перебитой костью, боль в которой, как и в рёбрах, не проходила после схватки с Волынцом. Терпел, но шёл навстречу колючему ветру, зная, что кроме него сейчас никто не сможет город предупредить. Когда почувствовал вдруг, что ветер внезапно стих, подумалось, что силы кончились, и захотелось сесть, и отдохнуть. Но хорошо знал Белоус, что это ласковая Обманка[1] его тешит. В такой мороз только присядешь, только руки подмышки сунешь, чтоб согреться, и пошевелиться не захочешь, как тут же Обманка на всё тело тёплые оковы наложит, и уже не сможешь встать, боясь тепло растерять. И никогда уже не встанешь.

Он шёл, себя превозмогая. Когда ветер кончился, понял, что к стене уже близко. Стена его от ветра защищает. Так и оказалось. Вышел прямиком к тяжёлым брёвнам городской стены. Об них опёрся, перевёл рвущееся кашлем дыхание, отдающее болью в рёбрах, и снова двинулся вперёд. И добрался-таки до ворот, за которые его – ещё одна напасть, до слёз обидная! – падающего от усталости и боли, никак пускать не хотели, и долго выспрашивали. Но пустили, и, первые слова выслушав, побежали за воеводой Первонегом.

Первонег пришёл быстро. Белоус встать хотел, но воевода рукой махнул – сиди, коли увечный. Только тихо, словно голос свой оберегая, пожелал:

– Сказывай…

Гонец стал рассказывать, а ему в это время руки оттирали тягучим топлёным барсучьим салом – Белоус не заметил, когда потерял по пути к стене рукавицы. Рассказывал только то, что видел сам, и что княжич Вадимир передать велел. Про свой же путь, как до этого дружинникам городской стражи, воеводе не говорил. Разве ж у того своих забот мало!.

– Дороги, значит, перекрыли?.. – переспросил Первонег. – Со всех ли сторон?

– Того не знаю… Я с полуночи шёл…

– К чему такое – понятно… – не Белоусу, а неведомо кому, может, просто себе, сказал воевода. – Обложили.

Но больше Первонег спросить ничего не успел.

– Воевода! – раздался громкий крик откуда-то сверху, наверное, с привратной башни. – Где воевода? Сюда зовите.

– Здесь я, – используя свой голос, изнутри отозвался Первонег так, что его и на башне услышали, и только после этого вышел из жаркой сторожки в подступающую леденящую предрассветную темень. Даже после света лучины привратная площадь казалась совсем непроглядной. Подумалось, приказать бы, чтоб костёр развели, но крик сверху тревожным показался, потому Первонег торопился, и оставил приказ «на потом».

Лестница в башню крута и узка, но срублена крепко, ступени не пошатывались. Воевода тяжело дышал, поднимаясь, сказывались возраст и тучность тела. За ним спешил сотник привратной дружины.

– Что там? – ещё не поднявшись на смотровую площадку, спросил Первонег грозно.

Обманка – по верованиям славян, существо нечистой породы, сродни Домовым, Лешим, Кикиморам, Блазницам и прочей нечисти, но живущее в человеке, и вводящее его в искушение в самые трудные моменты.