Страница 2 из 9
– Зачем ты написал эту чушь?
Я сказал, что это вовсе не чушь: так написано в Адином дневнике. Она моя старшая сестра, значит, гораздо умнее и знает, что говорит.
Тут синьор Капитани почему-то встал, взял шляпу и ушёл, ни с кем не прощаясь.
Ну и манеры!
А мама вместо того, чтобы рассердиться на него, стала кричать на меня, а Ада, дура такая, давай реветь.
Вот и помогай после этого старшим сёстрам!
Ну всё, хватит! Лучше пойду спать. Кстати, я исписал целых три страницы моего чудесного дневника – неплохо!
21 сентября
Я просто рождён для несчастий!
Дома все на меня злятся! Только и разговоров, что из-за меня сорвался завидный брак, что такого жениха, как синьор Капитани, с доходом в 20 000 лир по нынешним временам ещё поискать, что Ада теперь обречена остаться старой девой, как тётя Беттина, и так без конца.
Ну что я такого сделал, а? Подумаешь, списал несколько строчек у сестры из дневника!
Отныне, клянусь, свой дневник – хорошо ли, плохо – я буду всегда писать сам, потому что эти девчачьи глупости действуют мне на нервы.
После вчерашнего все домашние вели себя так, будто случилось большое горе. Уже перевалило за полдень, а никто и не думал садиться за стол завтракать. Я уже изнывал от голода, так что прокрался в гостиную, взял с буфета три куска хлеба, большую гроздь винограда, горсть инжира и с удочкой под мышкой отправился на берег реки, чтобы там спокойно поесть. Позавтракав, я забросил удочку. Вдруг леска резко дёрнулась, я не удержался и – бултых в воду! Удивительно, но в ту секунду в голове пронеслось: «То-то родители и сёстры обрадуются, что я больше не буду мешаться под ногами. Уже не скажут, что я бич семьи. Не будут больше обзывать этим дурацким прозвищем Джанни Урагани!»
Я уходил всё дальше под воду, в голове помутилось, и вдруг чьи-то стальные руки вытащили меня из воды. Я вдохнул полной грудью свежий сентябрьский воздух, мгновенно пришёл в себя и спросил, додумался ли мой спаситель достать и мою бедную удочку?
Уж не знаю, чего мама так плакала, когда Джиджи принёс меня домой. «У меня всё отлично», – твердил я, но без толку, слёзы всё катились у неё по щекам.
А всё-таки здорово, что я свалился в реку и чуть не утонул! Иначе, конечно, никто бы не стал со мной так нянчиться! Луиза тут же уложила меня в кровать, Ада принесла чашку обжигающего бульона – в общем, все домашние суетились вокруг меня, пока не пришло время обеда. Тогда все ушли и оставили меня одного, укутав в одеяло по самые уши. Велели вести себя хорошо и не шевелиться.
Но разве может девятилетний ребёнок не шевелиться? Угадай, дорогой дневник, что я сделал, как только остался один? Встал, достал из шкафа свой новый клетчатый костюм, оделся, тихонько спустился по лестнице, чтоб меня никто не слышал, и спрятался за занавеской в гостиной. Вот бы мне влетело, если б они заметили!.. Но тут я заснул, сам не понимаю, как так вышло. То ли не выспался, то ли устал. Проснувшись, я увидел сквозь щёлку Луизу и доктора Коллальто: они сидели на кушетке и о чём-то вполголоса переговаривались. Вирджиния в углу бренчала на пианино. Ады не было: видимо, ушла спать, раз синьор Капитани всё равно не приходит.
– Ну год по крайней мере, – говорил Коллальто. – Ты же знаешь, доктор Бальди уже не молод и обещал взять меня в помощники. Ты ведь подождёшь немного, любовь моя?
– О да, а ты? – спросила Луиза, и оба засмеялись.
– Только никому ни слова, – продолжал он. – Прежде чем мы объявим о помолвке, я хочу добиться положения в обществе.
– Правда? Будет глупо, если…
Сестра замолчала на полуслове, резко вскочила и пересела в другой конец гостиной, подальше от Коллальто. В комнату вошли сёстры Маннелли.
И вот они расспрашивают, как там бедный Джаннино, и вдруг врывается бледная как полотно мама и кричит, что я исчез, что она повсюду меня искала и что меня нигде нет.
Чтоб она поскорее перестала беспокоиться, я, конечно, с криком выскакиваю из своего укрытия.
Как же все перепугались!
– Джаннино, Джаннино! – запричитала мама со слезами на глазах. – Ты сведёшь меня в могилу…
– Что? Ты всё это время был за занавеской? – воскликнула Луиза, заливаясь румянцем.
– Ну да. И, кстати, вы же сами меня учили говорить правду, почему вы тогда не хотите всем рассказать, что помолвлены? – обратился я к Луизе и доктору.
Сестра схватила меня за руку и поволокла вон из комнаты.
– Пусти меня, пусти! – кричал я. – Я сам пойду. Почему ты вскочила, когда позвонили в дверь? Коллальто…
Но я не смог договорить, потому что Луиза зажала мне рот рукой.
– Так и хочется тебя поколотить, – за дверью она расплакалась. – Коллальто этого не переживёт.
Она так ревела, бедняжка, будто потеряла самое дорогое в мире сокровище.
– Не плачь, сестричка, – сказал я. – Если бы я знал, что доктор такой пугливый, я бы не стал так страшно кричать.
Тут пришла мама и отвела меня в кровать, умоляя Катерину не отходить от меня ни на шаг, пока я не засну.
Но я же не могу спать, мой дорогой дневник, не поведав тебе все злоключения сегодняшнего дня! Катерина так зевает от усталости, и как у неё только голова ещё не отвалилась?
Прощай, дневник, на сегодня всё.
6 октября
Вот уже две недели я ни слова не писал в дневнике. А всё потому, что с того злосчастного дня, когда я сначала чуть не утонул, а потом весь потный вылез из кровати и бегал по дому, я совсем расхворался. Коллальто заглядывал ко мне по два раза на дню и был таким милым, что я почти пожалел, что напугал его в тот вечер. Когда же я наконец выздоровею?.. Сегодня утром я услышал, как Ада с Вирджинией о чём-то разговаривают в коридоре, и, само собой, стал подслушивать. Похоже, у нас дома намечается настоящий бал.
Вирджиния сказала, хорошо, что я лежу в постели, так ей спокойнее, есть надежда, что праздник не сорвётся. Она, мол, надеется, что мне придётся проваляться не меньше месяца. Не понимаю, почему старшие сёстры так не любят своих младших братишек… А я-то всегда так ей помогаю… То и дело бегаю на почту отправлять и забирать её письма (когда здоров, конечно). Сказать по правде, два-три письма я потерял, но Вирджиния-то об этом не знает, и не за что ей на меня дуться!
Сегодня мне стало лучше и даже захотелось встать. Около трёх я услышал на лестнице шаги Катерины, которая несла мне полдник. Я выскользнул из постели, закутался с головой в мамину чёрную шаль и притаился за дверью, а когда горничная шагнула в комнату, с лаем бросился на неё… И что же натворила эта гусыня?.. Со страху уронила поднос! Ужасно обидно: голубой фарфоровый кувшинчик вдребезги, кофе и молоко льются на новенький ковёр; да ещё эта бестолковая Катерина так громко вопила, что сбежались все: папа, мама, сёстры, кухарка и Джованни…
В жизни не видел большей дурёхи… А досталось, как обычно, мне… Вот выздоровею и сбегу из этого дома, да куда-нибудь подальше, тогда-то они научатся обращаться с детьми!..
7 октября
Сегодня я наконец встал с постели. Мне разрешили перебраться в кресло, но не могу же я весь день сидеть, укрыв ноги шерстяным пледом! Так и со скуки умереть недолго. И вот, как только Катерина вышла, я сорвал с себя плед и бросился в Луизину комнату посмотреть, что за фотокарточки она прячет в ящике стола (сёстры как раз были в гостиной со своей подругой синьориной Биче Росси). Когда Катерина принесла мне стакан подслащённой воды, она, конечно, попыталась меня найти, но не тут-то было… Я ведь уже сидел в сестринском шкафу.