Золотое солнце

Остановились недалеко от меня. Десятница отправила мясо с баграми побегать по бережку, отыскивая... что? Да понятно что — лазутчика, который, быть может, высажен пиратским кораблем. То есть вольным. Это для них — пиратским. Не зря же у берега маячила бирема. Ищут, наверное, повсюду. Твари. Убью. Кого? Кого из двух?

Маг’гьяр сейчас ко мне спиной. Пока что не видит меня. Если его лопатки поймают мой нож, эта магическая стерва достанет меня жезлом. Да и потом... не хочу я его убивать. Его кровь вроде моей: течет нелениво. Убью жрицу, из лука меня подстрелит десятница. Не желаю принимать смерть от женской руки. Вольные братья будут хохотать надо мной в раю на дне морском или в аду под самым морским дном. «Ты! — скажут, — ты! Смеешь называть себя воином? Поди прочь!» Я кину нож в зеркальную, а потом камень в десятницу. Есть тут подходящий камень... Она замешкается, не успеет вовремя добраться до лука. Тогда наемник убьет меня. Он — успеет. Да, так. Это достойная смерть.

Жрица вышагивала по песку, отыскивая какие-то неведомые следы. Моя кровь! Она приведет прямо ко мне... Но нет, прилив, оказывается, подбирался прямо к моей голове, полной снов. Добрый друг, прилив, слуга Милькара-иля, ты все смыл! Первая пойманная мною рыба — тебе. Не гневайся, если я уйду в придонную Бездну, не выполнив обещанного, верь, когда б не это, я даровал бы тебе рыбу...

Маг’гьяр беседовал с десятницей, его гортанные выкрики мешались с ее тягомотиной. Внимание обоих было отвлечено. Гадина из песка, кажется, добралась до моей десны. Жрица тревожно озиралась, что-то явно не нравилось ей. Мужчинам в кольчугах она велела еще раз пробежаться. Один из них... помесь черепахи и дерьма... чуть не напылил мне в единственное зрячее око. Но ничего не заметил. Должно быть, я очень хорошее бревно. Мою кору уже полюбили грызть.

У них там началась перебранка. Кажется, жрица желала прочесать здесь все в третий, в четвертый раз, а десятница почтительно дерзила ей... Степняк, отворотясь, презрительно усмехался. Я затаил дыхание. Должно быть, зеркальной не нравилось на морском берегу. Должно быть, она запыхалась ходить по песчаным волнам. Должно быть, Нергаш все еще держал надо мною свою руку. Вышло так, что одолела десятница. Видно, их военные не очень ладят с их магами. Наверное, она наговорила: вот, мол, выполнили задачу, надо возвращаться, нечего, мол, напрасно терять время.

Словом, рыбья моча. И ничего другого. Наши бы давно нашли меня да вспороли брюхо. А эти пошли-пошли, довольны, сделали дело. Уходят! Надо же, уходят! С тридцати шагов не заметили!

Может, мне выпало счастливое число? Нас было семеро: пять дозорных, я и тварь, до сих пор не отпустившая меня.

Нет. Не так. Маг’гьяр пошевелил пальцами у себя за спиной. Я знал этот язык от брата. Брат научил меня разбираться в языках... «Ты-не-друг. Но-мы-не-враги. Живи-и- забудь!»

Настоящий.

Когда они отошли достаточно далеко, я, особенно не разглядывая, вмиг раздавил пакость, пытавшуюся причинить мне боль все это время. Что там у тебя? Жало? Такое длинное? Какая разница...

Серебряная хроника Глава 2. Невеста мертвеца

Если кто-то спросит, зачем вообще мне понадобилось проникать на тайную мистерию в Древнейшем Храме, я рассмеюсь ему в лицо и скажу: «Исключительно от скуки». И это будет правдой, ибо лгать ниже моего достоинства — но лишь малой частью правды...

Двадцать два года назад наследник дома Исфарра совершал ритуальное паломничество к нам на Лунный остров — на историческую родину, так сказать. Разумеется, моления в Доме Лоама и Серенн никак не могли целиком заполнить его время, и для плотских радостей ему выделили красивейшую из знатных девушек Хитема, столицы острова. Вот в результате этих радостей я и появилась на свет.

Маменьку свою после этого я видела раз пять или шесть. Без сомнения, флиртовать с мужчинами или носиться на белой кобыле по морскому берегу не в пример интереснее, чем менять пеленки орущему дитяте. Говорят, ее не было даже на моем наречении имени... С самого рождения меня скинули на руки няне, женщине по имени Ситан — она-то и была мне матерью, если вообще есть на этом свете какая- то женщина, которую мне было бы не зазорно обозначить этим словом.

Папенька же вспомнил обо мне, когда мне исполнилось полтора года — как раз тогда, когда сам стал королем после скоропостижной смерти своего отца и моего дедули. Вскоре после этого был заключен договор о дружбе и границе с Наалем, царем Имлана, и я, за неимением другого потомства женского полу, превратилась в товар. Меня торжественно доставили на континент и обручили с семилетним сыном царя. Этот факт и определил всю мою последующую жизнь.

Поскольку росла я болезненной и к тому же не была даже хорошенькой, вскоре было решено вернуть меня на Лунный остров, где климат мягче, и забрать во дворец лишь к двенадцати годам. Военному делу меня учить даже не пробовали, да я и не казалась пригодной для него. Так, показали основные приемы самообороны длинным кинжалом... В шесть лет Ситан отвела меня к своему двоюродному дяде Салуру, хранителю хитемской библиотеки, и тот за какой-то год выучил меня чтению, письму и счету. После этого меня учили только танцам, хорошим манерам и немного верховой езде — в самом деле, зачем живому товару какое-то другое образование?

Хотя нет — наложницу все-таки учат большему, чтобы поднять ее цену в глазах покупателя. Моя же цена была раз и навсегда определена кровью, текущей в моих жилах.

В остальном я была вольна заниматься чем угодно. Ограничений было только два — не играть с детьми низкого происхождения и не касаться храмовых тайн. Ну, храмовые тайны в те годы интересовали меня очень мало, а вот что до игр с детьми... Не знаю, как так получилось, но среди тех детей, что считались достойными меня, не было ни одной девочки моих лет — либо на четыре года старше, либо на пять лет моложе, а в промежутке — лишь шестеро мальчишек и я.

Назвать наши отношения хотя бы приятельскими было весьма непросто. Всех их готовили к государственной службе, и они отчаянно завидовали моей свободе — в самые жаркие часы, когда я плескалась в море или собирала цветы в прибрежных рощах, они были обязаны сидеть в школе и зубрить математику, историю и законодательство. Зато уж после уроков они отыгрывались на мне. Девочки растут быстрее мальчиков, но все равно отбиваться одной от шестерых — никому не пожелаю. Однако куда страшнее синяков и ссадин были насмешки, на которые я совершенно не умела отвечать. Особенно бесили меня утверждения, что мой будущий муж обязательно будет бить меня и что в Имлане все едят собак, а значит, и мне придется.

На их уроки я поначалу начала ходить из чистого упрямства, с единственной целью доказать этим маленьким мерзавцам, что ничуть не глупее их. Их учитель, Орин, не препятствовал мне — не в его власти было запрещать что-то принцессе крови. Но очень быстро то, что рассказывал Орин, сделалось интересно мне само по себе. Я пожелала знать больше, и это желание снова привело меня в библиотеку старого Салура...

Однако моя тяга к знаниям лишь возвела новый непреодолимый барьер между мной и мальчишками. Если раньше они время от времени все же принимали меня в свои игры, то теперь... Как-то незаметно я сделалась у Орина первой ученицей, и этого мне простить уже никак не могли. А с другой стороны, я и сама преисполнилась величайшего презрения к своим соученикам. С огромным интересом прочитав три книги о правлении королевы Маллах, я не могла понять тех, кому не под силу запомнить даже даты ее войн с Имланом. С легкостью решая запутанные задачки на вычисление площади земельного участка, не желала подсказывать тем, кто и в устном-то счете постоянно путался. А тут еще и Орин, не зная, чем расшевелить нерадивых учеников, взялся постоянно ставить меня им в пример...

Годам к одиннадцати я и сама оставила всякие попытки сдружиться со сверстниками. Зато полюбила сидеть у Салура в библиотеке, возясь со старыми книгами и беседуя обо всем на свете. До моего предполагаемого отъезда в столицу оставалось три луны, когда пришло известие, что мой жених, имланский царевич, погиб в бою со степными варварами.