Страница 22 из 148
Далее, в колонии устремляется разный люд из метрополий. Новые поселенцы вступают в постоянный контакт с местным населением, приучая его к европейским товарам, и все вместе создает новый рынок сбыта для фабрикатов из метрополий наряду с рынком снабжения дешевыми местными товарами.
Совершенно неверно представление, будто источником обогащения метрополий было ограбление колониальных земель. Не потому, что не было грабежей. Скажем, в практике испанцев и португальцев XVI–XVII вв. насилие и грабежи в колониях были делом обычным. Но в том-то и дело, что ни Испания, ни Португалия не обогатились за счет заморских территорий. А обогатились такие народы, как голландцы и англичане, которые предпочитали метод торговых договоров и создания за морем постоянных поселений, а также предприятий по сбору, добыче и первичной обработке местного сырья.
На новоприобретенных территориях, если они оформлены как достояние короны, т. е. данного европейского государства, можно обеспечивать законодательным путем торговую монополию купцов метрополии. Во всех случаях крайне важно, чтобы внешняя торговля велась своими собственными купцами, тогда вся прибыль становится источником налогов для отечественной казны.
Наконец, еще один источник обогащения метрополий за счет колоний вытекал из предыдущего. Вспомним о правиле препятствовать вывозу сырья из страны и ввозу готовых изделий, а также о монополиях для купцов из метрополии на ввоз в нее готовых изделий. По отношению к собственным колониям все это можно было осуществлять прямыми административными мерами. Правительство или парламент в Лондоне могли запретить купцам, например, из Массачусетса вывозить готовые изделия не только на английский, но и на другие рынки. Тем самым искусственно сдерживалось развитие промышленности в колониях. Их намеренно держали в роли сырьевого придатка метрополий. Зато здесь, как говорили тогда, "в материнской стране", промышленность развивалась, не испытывая давления конкуренции.
Неудивительно, что при таком акценте меркантилистов на развитие промышленности сельскому хозяйству придавалось значение второстепенное. "Ведь 10 фунтов шерсти, перерабатываемой в промышленные изделия, — писал королю Якову I тот же Аноним, — дают работу большему числу людей, чем 300 фунтов шерсти на спинах овец, а прибыль на них одинакова. Серра утверждал: Более уверенным является барыш, когда он получается от занятия тем или иным ремеслом, чем доход крестьянина или других лиц, обрабатывающих землю или производящих продукты сельского хозяйства. Доход последних зависит не только от труда человека, но и от климатических условий и погоды. Земли нуждаются в различных атмосферных условиях, в одних случаях они требуют дождя, в других — солнца. Если нет необходимых условий или наступает непогода, то труд не только не приносит никакой выгоды, но зачастую люди теряют вместо того, чтобы выиграть. Напротив, в ремесле выигрыш всегда надежен".
Фортрей — едва ли не единственный, кто уделяет особое внимание средствам повысить продуктивность сельского хозяйства. Но и он считает, что только от промышленности "главным образом зависят богатство и процветание королевства".
Наконец, знаменитый Томас Ман пишет: "Так как людей, живущих ремеслами, гораздо больше, чем тех, кто добывает плоды земли, то мы должны старательнее всего поддерживать те усилия множества, в которых заключаются наибольшая сила и богатство короля и королевства".
Идеология меркантилизма впоследствии получала самые различные оценки. Одни, как Фридрих Лист (см. главу 20), видели существо ее в создании, развитии и укреплении производительных сил страны как залога национального богатства. Другие, как Карл Маркс, упрекали меркантилистов в том, что источник богатства народов они искали в сфере обращения (торговля), рассматривая отечественное производство лишь как средство для обеспечения притока денег в страну. Читая трактаты меркантилистов, нельзя не увидеть там оснований как для одной, так и для другой оценки. Так кто же судил о меркантилистах вернее?
Правильнее всего, пожалуй, сказать, что обе оценки односторонни и потому не вполне справедливы.
Действительно, первой заботой меркантилистов была забота о прибавлении в стране количества денег или денежных металлов. Но мы уже убедились, что золото не было самоцелью для этих авторов. Один из них, Давенант, особо отметил тот факт, что многие восточные народы крайне бедны, в то время как там имеются колоссальные количества серебра и золота. Причину он находил в том, что сокровища там обречены праздно лежать в сундуках князей.
Коль скоро деньги должны крутиться, а не "праздно лежать", мы обязаны сделать вывод, что в глазах меркантилистов богатство было не в деньгах как таковых, а в определенном способе их употребления. Речь идет о капитале. Под таким углом зрения все в их взглядах становится на свои места. Развитие отечественной промышленности и внешняя торговля оказываются взаимодополняющими, взаимозависящими и взаимонеобходимыми средствами для умножения национального капитала. Остальное — лишь вопрос акцента, вопрос темы того или иного памфлета. Известный нам Аноним писал о проблемах суконной промышленности. Томас Ман, кто озаглавил свой трактат программной формулой "Богатство Англии во внешней торговле", еще в начальных главах памфлета называет внешнюю торговлю "средством (выделено мной. — Е.М.) для увеличения нашего богатства и денег". Понятно, что капитал страны будет тем больше, а прибыли от него тем выше, чем больше денег имеет население.
В ту эпоху еще хорошо помнили, сколь неблагоприятна для народа и страны нехватка драгоценных металлов. Кроме того, деньги нужны были для пополнения государственной казны и финансирования армии и флота. Ибо страна, слабая в военном отношении, очень рисковала оказаться в положении сырьевого придатка своих соседей, объекта всестороннего подчинения и унижения. Далее, не заботиться о притоке в страну золота и серебра означало автоматически допустить отток их из страны, поскольку внешняя торговля существовала так или иначе. Оттого ей уделялось столь пристальное внимание. Оттого же и спорили много о наилучших способах регулирования денежных и товарных потоков.
В те времена на международной арене всегда стоял вопрос "кто кого". Кто сильнее в военном и торговом отношении, тот может чувствовать себя более обеспеченным в отношении и внешней безопасности, и внутренней устойчивости. Таковой была страна, где быстрее всего шло накопление капитала.
Мы видели, что идея денежного баланса уступила место концепции торгового баланса, но цель была та же — найти наилучшее средство обеспечить максимум накопления капитала. Международные торговые отношения, как и всякая торговля в средние века, представлялись своего рода "игрой на интерес", в которой выигрыш одной стороны являлся проигрышем для другой. Когда в нашем столетии была создана математическая теория игр, подобный вид (или модель) игры получил название "игра с нулевой суммой".
Большинство авторов либо выражали, либо молчаливо предполагали мнение, что если одна страна получает прибыль от торговли с другой, то эта другая терпит убыток той же величины. Понятие о возможности взаимовыгодной торговли встречалось гораздо реже. Но не следует думать, будто такое представление было результатом какого-то недомыслия. Достаточно указать, что в этом духе высказывались люди столь выдающегося ума, как Монтень и Вольтер.
И все же был кое-кто, понимавший ограниченность такого представления. Это Жан Воден, современник Монтеня. Он прямо говорил, что указанное представление — не закон. Боден — это особая фигура, он даже (в XVI в.!) высказывался о пользе неограниченной свободы торговли. И диапазон его научных интересов был гораздо шире чисто экономических проблем.