Странствия Властимира

Избушка, на пороге которой она стояла, была ей под стать — маленькая, ветхая, до половины вросшая в землю, покрытая мохом и дерном, об одном подслеповатом окошке и двери на единой петле. К углу была прислонена метла из ободранных прутьев на суковатой палке.

— Не похожа? — повторила старуха,

— Нет, — сознался Буян, — Не в обиду тебе будь сказано, походишь ты скорее на ворону ощипанную.

— Да ведь она ворона и есть, — вспомнил Мечислав. — Помнишь, Буян, ворон нас перевести на эту сторону обещался? Где он теперь?

— А ведь верно! — обрадовался Буян. — За услугу благодарствуем тебе, ворон-птица, а теперь будь добра, подскажи, где найти нам Ягу-воительницу?

— Говорят тебе, нашел уже! — Старуха начала сердиться. — Недосуг мне с вами лясы точить попусту. Ежели до ночи успели добраться, милости прошу, проходите, гостями будете!

И она распахнула щербатую дверь.

Буян придирчиво осмотрел избушку. На вид она была так мала, что нельзя было понять, как сама старуха в ней помещается. Но вид у лесной жительницы был столь решительный, что гусляр не стал спорить.

Изнутри лесная заимка была гораздо больше, нежели снаружи. Бревенчатые стены поднимались почти на сажень. Снизу до половины были они чисто выскоблены, и только там, где собирался дым, виднелась копоть. У дальнего угла стояла печь, из валунов сложенная, — в ней пылал огонь. Подле печи нашлись сундуки и лари с припасами.

В стены, куда ни глянь, были вбиты крюки и гвозди, на которых висела различная утварь, а меж нею — пучки трав, шкурки зверей в связках, многочисленное оружие и доспехи.

Снаружи послышалось ржание коней. Буян и Мечислав выглянули разом. Сквозь натянутый пузырь они увидели, как к их коням подбирается зверь, похожий на толстого кота. Согнав лошадей вместе, он погнал их куда-то прочь.

— Стой! — завопил Буян, бросаясь из избы.

— Не гонись, — остановил его новый голос, — То слуга мой! Гусляр обернулся — и удивился в который раз за день.

У печи на месте старухи стояла женщина помоложе ее. Лишь горбатый нос, горящие угольями глаза да седая коса оставались прежними. Одежда на ней была из кож звериных — платье до пола, душегрея вышитая. Незнакомка улыбнулась весело и молодо и поманила Буяна рукой:

— Али не признал меня? А я тебя сразу заприметила — хотела проверить только, каким ты стал с годами — хуже или лучше.

— И что же заметила?

— Вовсе не изменился ты, Буян-новгородец, гусляр-оберег, вещим Бояном прозванный. Только прозванье «вещий» тебе рано дадено — кабы прозвали им тебя вовремя, давно бы ты признал меня!

Властимир нашарил руку Буяна.

— Откуда ты с нею знаком, друг? — шепнул он. — Кто такая она?

— Сам того не ведаю, — отмолвил гусляр. — Развей сомнения мои, госпожа, расскажи, где мы могли с тобой видеться? Я многих людей за свою жизнь встречал, многих помню… Ты, — вдруг остановился он, — не Зёвана ли охотница, что лань белую в лесах пасла?

Голос его дрогнул, и Властимир встал рядом, все еще держа гусляра за руку. Обоим сразу вспомнилась избушка лесная, да в ней старушка чудная, что сперва их накормила-напоила да спать уложила, а ночью погубить хотела. Тогда умение да хитрость Буяна спасли их. Что теперь им грозит?

Но незнакомка рассмеялась еще веселее:

— Вижу я, что все же переменился ты, коли считаешь, что можно за просто так дважды в одну ловушку попасться! Ничего подобного промеж нас от веку не было. А признала я не тебя самого, а поступок твой. А дело твое малое, да немалое — достанется тебе за него награда великая и моя благодарность.

Она вдруг поклонилась Буяну — не в пояс, а по-княжески. Гусляр еле смог ответить тем же.

— Откуда мне честь такая? — еле смог он вымолвить.

— От сердца твоего доброго да памятливого. Помнишь и чтишь ты супруга моего, Ящера-прародителя, земли устроителя.

Буян так и сел на лавку.

— Значит, ты и есть…

— Яга-воительница, леса и всех, кто живет в нем, от беды храню, чужого да жадного не допускаю, ворога изгоняю. Когда-то забыли люди о Ящере, что был самому Перуну верным помощником, и всю родню его изгнали вон. Кто с того времени умер-изгиб в чужих краях, кто куда подался, я одна осталась от него поблизости. Забыли люди память правдивую о нем. Так я думала, пока ты не принес ему почтение и жертву от сердца своего да по разуму. Он тебе тогда за память и почтение отплатил, а теперь мой черед. Будьте гостями!

Живо и красиво, так что опомниться гости не успели, Яга накрыла на стол.

После ужина, затеплив огонек, присела на лавку.

— А теперь говори, Буян, что привело вас в мод леса, какая беда да тревога? Что в моих силах — все сделаю, а коли не смогу чего — совет дам.

— С другом моим беда приключилася. — И поведал Буян Яге повесть о волках-псоглавцах, что пришли войной на город Ре-зань, пожгли и позорили[18] его, а самого князя полонили, глаза ему вырвали и обещались отдать его в рабство к пришельцам из земель незнаемых, из стран чужих, чуждых.

О пришельцах Яга, оказалось, знала не меньше Буянова и остановила его объяснения взмахом руки.

— Что ж, — промолвила она. — Я слово твое выслушала. Дело здесь серьезное и особо его делать надобно. Ворога изгнать — то не самое главное. Главное — не допустить, чтоб опять он в Резань пожаловал. Я о граде том много слышала: один из самых старых он на земле — трижды уже разрушался и строился всякий раз на новом месте, а имя сохранялось почти в неизменности. При самом Ящере первый раз он заложен был… И про Светлых я тоже ведаю — много раз они к нам являлись — где появятся, там беда.

— Помоги нам, Яга-воительница! — воскликнул Буян. — Не за себя, не за родню жены своей прошу — за друга моего. Горько ему таким жить. Присоветуй, что нам сделать, как беду эту превозмочь?

Яга встала, подошла к Властимиру, взяла в ладони его голову и осторожно сняла повязку.

— Что с глазами твоими сталося? — спросила она.

— Их у меня вырвали… и сказали, что вороны склевали, — еле слышно ответил князь, — Я сквозь боль грай вороний слышал, ветер от крыльев, когда над головой кружили, чувствовал, потому считаю, что не солгали мне.

— Подскажи, Яга-воительница. — Буян схватил ее за руку — Есть ли где на земле средство такое, чтоб вернуть ему глаза взамен утраченных?

— А коли скажу, что на ином краю земли оно, средство это, схоронено, так и пойдешь? — улыбнулась Яга.

— Так и пойду, — твердо ответил гусляр. — За тем и пришел… А коли мои глаза тебе надобны, то я и на то согласен, — прибавил он не дрогнув, — и без глаз петь можно. Голос меня прокормит.

Взор Буяна и горящие очи Яги встретились. Показалось гусляру, что раскаленные прутья вонзаются ему в глаза, выжигают слезы. Но не дрогнул, выдержал тяжелый взор, и на миг глаза не отведя.

Сердцем угадав поединок, нашел Властимир его руку и пожал.

— Не трудись, друг, — промолвил он. — Такой жертвы мне не надобно. Я за чужой счет счастливым быть не смогу — ты знаешь меня!

Яга наконец отвела горячий взор от залитых слезами глаз гусляра и отпустила его, склонясь над ранами Влас-тимира.

— Первый раз я такое встретила, — созналась она. — Дело и впрямь небывалое. Помочь ему надобно, но помочь ему трудно, ох как трудно… — Сжала крепче голову князя, ближе к лицу поднесла и сказала в раны поджившие: — Но помочь можно!

Властимир вскочил, вырвавшись.

— Что? Что ты сказала, старуха? — воскликнул он срывающимся голосом.

Буян бросился к нему, подхватил, но князь отбросил его, как ребенка, и вслепую пошел на Ягу, протянув руки.

— Что ты сказала, повтори? Не рви сердца моего!

Буян и Мечислав с двух сторон повисли на его локтях, силясь если не усадить, то хотя бы остановить. Вдвоем им едва удалось с ним справиться, да и то потому, что как раз в ту минуту подошла сама Яга к князю, провела рукой по его лицу и молвила ласково:

— Не порвется сердечко от радости, раз беда его не ослабила. И отвага в тебе, да и сил полно, а друзья — верней еще не было. Долог путь туда и сто крат тяжел, но решишься коли — поведаю!

18

Разорили (др.-рус.).