Страница 47 из 47
Однажды, когда он стоял в красной шапке, привычно глядя на разношерстно неопрятную толпу, горохом высыпавшую из поезда и почти сразу же кинувшуюся обратно, ему показалось, что один из пассажиров — Макар Пилатович. Выбравшись из вагона (последним), этот старик принялся что-то искать среди клумб. Секунда в секунду по расписанию Гарик поднял жезл. Состав дернулся. «Эй, дед, опоздаешь», — крикнул кто-то. Старик встрепенулся и с отчаянным криком ужаса, размахивая руками, побежал к поезду. Видно было, что, если б ему предложили умереть на бегу или остаться здесь, на образцовой станции, он предпочел бы первое. С колотящимся сердцем вернувшись в здание, Гарик прошел в уборную и принялся с каким-то тихим бешенством медленно-тщательно мыть руки. Постепенно холодная вода и размеренные движения сделали свое дело. Он успокоился и, желая получить этому подтверждение, кинул оценивающе-придирчивый взгляд в висевшее тут же большое овальное зеркало. Да, это его лицо. Волосы поредели, хотя стоят по-прежнему ежиком. Щеки запали, а нос изменился — кажется, вырос. Глянув внимательнее, Гарик вдруг понял, что превратился в копию Макара Пилатовича.
На другой день Гарик попросил у Агаты билет до станции Первоухабистое, и она, на секунду придя в замешательство и посмотрев на него удивленным взглядом, тут же опомнилась и, пробежавшись холеными белыми ручками по кнопкам кассового аппарата, выдала нежно-сиреневый бланк. Взяв жезл и надев красную шапку, он вышел — секунда в секунду — к поезду. Все было как всегда. За исключением одного: рядом с Гариком на платформе стоял небольшой саквояж. Защитного цвета саквояж был заметен на гладком асфальте перрона, и, скорей всего, именно из-за него все — то есть фельдшер Радмир, недавно попросивший называть его Радмиром Ивановичем, его помощница Тамара, высокая, крепко сбитая женщина, и полный состав бригады уборщиков — оказались не где-нибудь, а здесь же, на платформе, рядом с начальником, и, когда Гарик, взяв саквояж, шагнул к подножке, тоже одновременно шагнули вперед. «Прощайте, — сказал им всем Гарик, — счастливо вам оставаться». На самом деле ему хотелось бы попрощаться только с Агатой, которая все-таки очень похожа была на Наташу, но Агата блюла законы станции — она была за окошечком кассы. «Прощайте», — повторил Гарик, на этот раз обращаясь к фонтанам, кадкам с цветами и голубым стенам вокзала. Он сел в вагон, состав должен был вот-вот тронуться. Время. Секунды, минута… «Шеф, поезд никуда не пойдет, ведь вы не дали сигнал отправления», — сказал укоризненно фельдшер. «Конечно, простите, совсем забыл», — Гарик смущенно протянул красную шапку и жезл Радмиру Ивановичу. Но тот проворно отступил от состава, и в ногу с ним шагнули уборщики и Тамара. «Поезд никуда не пойдет, пока вы не дадите сигнал отправления», — величественно и сурово произнес фельдшер, и тогда Гарик все понял. Медленно, словно бы сразу состарившись, он спустился с подножки, поставил свой саквояж, отошел от него и, надев красную шапку, поднял флажок. Постанывая, скрежеща железом, опасно раскачиваясь из стороны в сторону, состав неуверенно тронулся в путь. «Завтра я подам рапорт об отставке», — пытаясь подбодрить себя, сказал Гарик. «Зачем торопиться? Вакансия в Доме заслуженного отдыха освободится только через полгода», — круглые глаза фельдшера были трезвы и спокойны. Он никогда не испытывал к Гарику теплых чувств, однако вражды не испытывал тоже. С чего бы? Но Гарику это было уже не понять. Он вдруг увидел перед собой врага. Того, который жестоко смял, раздавил, растоптал, уничтожил… Яркая молния блеснула перед глазами — и, сделав прыжок, Гарик схватил обеими руками толстую шею фельдшера и принялся его душить. Душить! Душить!!!
Однако уборщики проявили дисциплинированность и ловкость. Без криков и без побоев они оттащили что-то невнятно мычащего Гарика от Радмира Ивановича и быстро препроводили его в зал ожидания, превратившийся теперь на время в зал ожидания участи покусившегося на закон и порядок бывшего начальника образцово-показательной станции.