Страница 2 из 2
Захватив с собой матроса с фонарём, спустился Ильин в трюм. В лицо сразу же пахнуло затхлостью. В углах возились крысы.
– А ну-ка, подсвети! – Мичман с трудом пробирался среди завалов провизии.
Шедший сзади служитель поднял над головой фонарь. Серые твари разом смолкли, шмыгнув в стороны. Но ушлый матрос, изловчившись, всё же пнул одну из них вдогонку. Здоровенная крыса с облезлым хвостом, взвизгнув, отлетела далеко в сторону и исчезла во тьме.
– Эка сволочь, – пробурчал матрос, почёсывая босую ногу, – всё же, подлая, грызанула!
– Свети ближе! – Ильин принялся пересчитывать провизию.
Слева от прохода громоздились тяжёлые кули с овсяными крупами.
– Всего сто двадцать один пуд, – записал он, капая чернилами.
Далее шли дубовые бочки, перехваченные обручами, – там солонина. Рядом соль и масло, но уже в бочках дерева соснового. За ними внавалку гора пятипудовых мешков, в них мука, ржаные и пеклеванные сухари. Подле борта бочонки с красным вином, уксусом и сбитнем.
Из интрюма перешли в каюту шкиперскую. Там Ильин подсчитал сало и парусину, брезент и кожи. Оттуда сразу в крюйт-камеру.
Крюйт-камера на «Громе», как и на других небольших судах, была одна и располагалась в кормовой части, недалеко от камбуза.
У тяжёлой дубовой двери сдал мичман часовому ключи, отстегнул шпагу и снял башмаки. Сопровождающий его констапель вставил в особый фонарь сальную свечу, дно фонаря залил водой и, не торопясь, отпер дверь. В середине крюйт-камеры помещался обитый свинцом бассейн, туда перед боем ссыпали порох для набивки картузов. Вдоль стен на решётчатых полках были расставлены бочки с порохом и пороховой мякотью, разложены картузы, кокоры, фаль-шфееры и прочие артиллерийские снаряжения. Меж ними ящики с углём от сырости.
Покончив с крюйт-камерой, доложил Ильин капитану:
– Порох сухой и готов к действу. В каморе порядок добрый.
– Ну и ладно, – отвечал Перепечин, таким докладом довольный, – пора нам и откушать, чем Бог послал.
В тот день по приглашению офицеров капитан обедал в кают-компании. Похлебав супца и отодвинув в сторону оловянную тарелку, Ильин обратился к Перепечину:
– Дозволено ли нам, Иван Михайлович, жалование будет жёнам частично оставлять?
– Намедни флаг-капитан обещал таковой ордер на подпись адмиралу изготовить. Кстати, жена твоя ноне где обитает?
– Да здесь, в Кронштадте.
– Тогда съезжай сегодня с обеда домой, боле времени не будет!
Но отбыть днём на берег Ильину так и не удалось. Навезли баржами гаубичных и мортирных бомб, погрузкой которых он и занимался.
Каждую обмерял, сходны ли диаметры бомбовые с калибрами мортирными. За отсутствием свободных помещений велел раскладывать бомбы в сбитые из досок ящики, которые матросы ловко крепили прямо к палубе между грот– и форлюками…
Шлюпкой Дмитрий добрался на Кронштадтскую набережную уже затемно. На звон колокольца выбежала девка-прислужница.
– Ой, барин приехали! С прибытьецем вас! – затараторила она, пропуская в переднюю.
Скинул Ильин шляпу, шпагу отставил. А навстречу уже бежала радостная Екатерина Никитична, его единственная и несравненная Катя, Катюшенька.
– Митенька мой! – только и смогла произнести, утонув в его объятиях…
Утром следующего дня Дмитрий Ильин был уже на корабле, не ведая, что впереди разлука с любимой на шесть долгих лет.
В новом адмиральском приказе было указано лишь на то, что капитанам кораблей и судов следует назначать гребцами в шлюпки из наиболее здоровых матросов, одевая их при этом как можно престижней.
До отхода оставались считанные часы.
Под парусами «Грома»
«Вступив под паруса» 26 июля 1768 года, бомбардирский корабль «Гром» в составе Первой Средиземноморской эскадры взял курс к берегам далёких южных морей. Плавание проходило в тяжёлых штормовых условиях, из-за скученности экипажей и десантных войск на кораблях и судах эскадры начались болезни. За время этого первого и самого трудного похода русского флота умерло более двухсот человек. На «Громе» положение было несколько получше, чем на других кораблях, но больных всё равно хватало. Не теряя времени, играли различные учения: парусные сменяли артиллерийские, артиллерийские парусные.
31 августа эскадра бросила якоря на рейде Копенгагена. Там адмирала Спиридова ждал указ о производстве ряда офицеров в следующие чины.
На бомбардирском корабле «Гром» указ о производстве зачитывал флаг-капитан Плещеев: «Известно и ведомо будет каждому, что мы Дмитрия Ильина, который нам мичманом служил, для его оказанной в службе нашей ревности и принадлежности в наши лейтенанты всемилостивейше пожаловали… Всем нашим помянутого Дмитрия Ильина за нашего лейтенанта надлежащим образом призывать и почитать…»
Капитану «Грома» Ивану Перепечину было присвоено звание капитан-лейтенанта. Вновь произведённых офицеров торжественно привели к присяге. Снимая треугольные, расшитые золотым галуном шляпы, целовали они поочерёдно крест и Евангелие. После чего флаг-капитан съехал, а команда продолжила погрузку.
На берегу Дмитрию Ильину удалось побывать за всё время стоянки лишь раз. На «Громе» повредилась грот-мачта и потребовалась кой-какая кузнечная работа. Сняв вместе с корабельным мастером лекала, Ильин свёз их в кузню. Только-то и видел, что собаку у порога да мокрые от пота спины кузнецов. Всё остальное время участвовал в погрузке.
Затем был новый переход уже к берегам Англии. При переходе бомбардирский «Гром» поотстал от остальных и шёл в одиночку. Дул свежак. Гуляла приличная волна. Опасаясь за перегруженный корабль, Перепечин спустил паруса.
Но беда, как говорится, одна не приходит. Ночью из-за недосмотра рулевого корабль развернуло бортом к волне. Зажатый водяными валами, «Гром» скрипел и трещал. Команда, однако, держалась стойко. После полуночи, не выдержав напора ветра, рухнула грот-мачта.
– Фалундер! – крикнул кто-то.
Но было поздно, работавших на палубе завалило такелажем.
Выволокли из-под грот-стеньги и зашибленного Ильина. Лейтенанту придавило ногу, разбило лицо. Остальные отделались синяками.
В торчащем из палубы обрубке мачты, в самой её сердцевине, чернела гниль…
Взятый в Копенгагене лоцман советовал, пользуясь попутным ветром, идти чиниться в ближайший норвежский порт. Но капитан «Грома» отказался наотрез:
– Не по пути нам туда, чай, не в Архангельск плывём.
Из донесения командира «Грома» капитан-лейтенанта Перепечина на имя адмирала Спиридова: «Сделался шторм: от большого волнения и от качки ослабли ванты, которые беспрестанно тянули; служители, будучи от вливания валов на корабль всегда в воде, мокрые и от беспрестанной работы и без пищи, ослабли; напоследок стали рваться фал-репы, бак-штаги и фордуны и от излишней тягости грот-мачты стала трогаться палуба; в 11 часов пополуночи от большой качки переломилась грот-мачта…»
А вскоре задул попутный норд-ост, и спустя несколько суток бомбардирский корабль входил в речку Гумбер, на которой стоит английский порт Гулль. Наскоро отремонтировавшись, снова в море. Теперь предстояло пройти славящийся штормами Бискайский залив.
Из-за большого числа больных вахту на «Громе» несли в две смены: первая – лейтенант Дмитрий Ильин, вторая – мичман Григорий Селевин. За Дувром поменяли лоцманов, а за мысом Зюйд-Фордленд попали в шквал. Пришлось пережидать. Пройдя к мысу Лизард, который прикрывал от волн, «Гром» отдал якорь. Под килем восемь саженей воды, в самый раз для безопасной стоянки.
Через двое суток вокруг бомбардирского корабля отстаивалось, пережидая непогоду, уже более полутора десятка судов.
– Гляньте, ваше благородие, никак наш тащится? – окликнул вышедшего на верхнюю палубу Ильина матрос.
Опираясь на руку вестового, Ильин обернулся. Точно, на рейд заворачивало маленькое облезлое судёнышко с российским белоголубым флагом.
– Вроде этакой лягухи у нас не имелось! – подивился Ильин.
Конец ознакомительного фрагмента. Полная версия книги есть на сайте ЛитРес.