Невероятно насыщенная жизнь

— А почему нельзя, — сказал я и осекся. В самом деле, можно с моим отцом как с товарищем говорить? Что-то не получалось. А может, это я не пробовал? Да нет, вроде пробовал. Не знаю…

— Почему замолчал? — спросила Басова подозрительно.

— Ладно, — сказал я, — не буду я с ним говорить.

— Не говори, — сказала она, — мы сами что-нибудь придумаем.

— Кто это «мы»? — спросил я. Может, она меня имеет в виду.

— Без тебя, — сказала она, — найдутся люди, которые не только о своих драгоценных обидах думают.

Странная она все-таки девчонка — пришла ведь ко мне почему-то, а не к кому-нибудь другому. К своему правильному Герасиму не пошла. Значит… Ничего это ровным счетом не значит, и нечего воображать, Половинкин. Вот как она опять тебя отделала — с хоккейным счетом, а ты и не пикнул. Не понимаю я ее: то так, то этак — семь пятниц на неделе. Сколько раз себе говорил: надо быть со-вер-шен-но холодным, как мороженое. И ничего у меня не получается; как ее увижу, мне улыбаться хочется и делать что-нибудь хорошее, а она думает, что я к ней подлизываюсь, и издевается надо мной, вредина такая. Венька ей, видите ли, понадобился. Веньку, видите ли, ей спасать нужно. О Веньке у нее, видите ли, одна забота. А что тут человек… Да провались он, этот Венька. Мне-то до него какое дело? До него и до его братца перекошенного. Даже думать о них забуду, не то что выручать. Сам выручится, не маленький.

Так я себя разжигал по дороге домой и доразжигался до того, что чуть не задымился. Все, решил я, все! Буду теперь только о себе думать. Время свое хронометрировать и уплотнять. Организованным буду и читать буду не только про шпионов и мушкетеров. А то вон все они какие умные — ин-тел-лек-туаль-ные личности. Ладно, я им тоже покажу, что Семен Половинкин не тютя какая-нибудь, над которым по-всякому издеваться можно.

И с батей поговорю по-настоящему, как мужчина с мужчиной. Что, в самом деле, все ему некогда да некогда. Может, я поэтому такой неотесанный да неорганизованный, что он меня мало отесывал.

Я уже не шел, а бежал, и не заметил, как очутился на Моховой. Недалеко от дома меня остановил один папин товарищ по работе, капитан милиции товарищ Воробьев.

— А-а, Половинкин-младший, здравствуй, — сказал он. — Куда это ты так торопишься?

— Здравствуйте, товарищ Воробьев, — сказал я. — Домой тороплюсь.

— Чего это ты так официально? Меня Сергеем Ивановичем звать.

— А меня Семеном.

— Уел, — засмеялся он. — Ну, правильно. Домой, значит, Семен. А батя дома?

— Дома, Сергей Иванович.

— Отдыхает?

— Учится.

— У-учится?

— А что тут такого? Все сейчас учатся.

— Это ты верно. Это правильно. Эт-то… — Он посмотрел на часы и взял меня за лацкан курточки. — Слушай-ка, мне сейчас некогда, а ты ему передай, чтобы он в двадцать ноль-ноль в отдел зашел. Дело одно есть.

— Все у вас дела, а вот что вокруг делается… — сказал я и сразу прикусил язык.

Он внимательно посмотрел на меня.

— А что вокруг делается?

— Да так… ничего… хулиганов вот много развелось.

— А-а! Верно, это есть. Только вы-то сами не будьте старыми бабками, которые только и ворчат: «Фулюганы, фулюганы». То бабки, им ворчать положено, а вы помогать нам должны — вот хулиганов и меньше станет.

— Да, помогать. А стоит нам чего-нибудь придумать, так вы сами на нас ворчите — мол, не ваше дело, мол, вам учиться надо, а мы и без вас справимся.

Он опять засмеялся.

— И это верно. Ну, мы с тобой еще на эту тему потолкуем. Некогда мне, а бате передай. Ну, пока. — И он протянул мне руку.

Я побежал к дому, но он окликнул меня и, когда я подошел, спросил:

— Ты просто так сказал про то, что вокруг делается, а мы, дескать, не видим? Или знаешь что?

— Ничего я не знаю, — буркнул я.

— Н-ну, иди…

Я пошел, а через несколько шагов зачем-то оглянулся. Капитан Воробьев смотрел мне вслед, и мне показалось, что он покачал головой. Он увидел, что я на него смотрю, махнул мне рукой и пошагал дальше.

А я клял себя на чем свет стоит. Трус я, что ли? Или Веньку этого мне жалко? Или то дурацкое обещание, которое Машке дал — никому ничего не говорить, удержало? Или, может, и верно, мне ни до кого дела нет? Шут его знает, что я за человек. И правда, Кара-таев какой-то!

Рядом с нашим домом — не доходя — дом поставили недавно на капитальный ремонт, но ремонтировать еще не начали, и он стоял пустой, с выбитыми и заколоченными окнами. И когда я проходил мимо, меня кто-то из одного окна полуподвального тихо окликнул. Я нагнулся к окну и увидел Фуфлу.

— Эй, ты, как тебя, Сенька, спустись-ка сюда.

— Чего я там не видел, — сказал я.

— Да разговор один есть.

— Не о чем мне с тобой разговаривать.

— Да ты не бойся, — он захихикал, — я за вчерашнее тебя не трону.

— Это тебя-то мне бояться? Некогда мне, вот и все.

— Слушай, верно, дело есть.

— Какое еще дело?

— Насчет… — начал Фуфло и вдруг замолчал.

Мне показалось, что его кто-то дернул сзади, потому что он быстро обернулся.

— Насчет чего? — спросил я.

— Насчет Жука. Веньки Балашова, — тихо сказал Фуфло.

— А почему обязательно в подвале разговаривать? — спросил я. — Выходи и поговорим.

— Не могу я. Ты не бойся. Я… один.

«Так, — подумал я, — вот тебе и проверочка, Половинкин. Трус ты или нет». Сердце у меня заколотилось, как овечий хвост, но я не подал виду и начал просовывать одну ногу в окно.

— Да ты не лезь, — зашипел Фуфло, — в подворотне дверь есть.

Я пошел в подворотню. Не скажу, что я быстро шел. Еле плелся, и поджилки дрожали. Подобрал по дорого небольшую железину и сунул в карман. Какое мне дело до Жука этого?! Чего это я иду? Провались они все: и Жуки, и Фуфлы, и… черномазые с дырками вместо глаз.

Ощупывая сырую стену, я кое-как спустился в подвал и сразу зажмурился — прямо в глаза мне светил карманный фонарь.

— Эй, убери фонарь, — сказал я.

— Ладно, — довольно добродушно сказал Фуфло и погасил фонарь.

Свет из маленького окна проходил в подвал слабо, но, немного освоившись с темнотой, я заметил рядом с Фуфлой Хлястика, а чуть поодаль какого-то совсем незнакомого парня. Он был невысокий, коренастый, а лица его я разглядеть не мог — круглое серое пятно. Он стоял прислонившись к стене и руки держал в карманах. Я тоже держал правую руку в кармане — ощупывал свою железку, хотя понимал — вряд ли она мне поможет, если что. Их ведь трое, а Фуфло говорил, что он один. Держись, Половинкин, подумал я.

Они молчали. Я тоже молчал. Потом парень откачнулся от стены и подошел ко мне.

— Что в кармане? — спросил он тихо. — Покажь.

— Ничего, — сказал я, откашливаясь.

Он быстро схватил меня за руку и, сильно сжав ее, дернул к себе. Карман даже порвался. От неожиданности я не выпустил железяку, и рука моя так вместе с ней и выскочила из кармана. Парень сжал мне запястье, и железка со звоном упала на цементный пол. Парень поддал ее ногой и хмыкнул.

— Вооружился, — сказал он и что-то такое сделал с моей рукой, что я от боли встал на колени. — Вот я тебе с-счас…

Мне вдруг стало холодно, и я крепко сжал зубы, чтобы они не застучали. «Влип ты, кажется, Половинкин», — подумал я, но тут же довольно громко сказал:

— Т-ты чего?!

— А вот… — начал было парень, но Фуфло потянул его за рукав.

— Отпусти, — сказал он мрачно, — он и так скажет.

— Поглядим, — сказал парень и отпустил мою руку.

Я встал и начал отряхивать колени. Рука порядочно ныла.

— Ну, чего надо? — спросил я Фуфлу. — Говорил, что один, а сам целую… банду привел.

— А ты не боись, не боись, — захихикал Хлястик, — если умненьким будешь — ничего тебе не будет.

— А я и не боюсь, — сказал я, хотя… чего уж там…

— Тогда рассказывай, — сказал Фуфло.