Солдат великой войны

– Но хлопот от них хватает.

– И что?

– Они организовали фехтовальный клуб. И двадцать членов этого клуба прознали, что на факультете юриспруденции учится еврей.

– Учитывая, как много евреев на факультете юриспруденции, невелика заслуга.

– Они собираются его убить.

– Почему?

– Он из Венеции. Его мать немка. Они считают, что он предатель.

– И кого же он предал?

– Италию.

– Такое практически невозможно. А он предал?

– Нет. Он аполитичен, а если бы увлекался политикой, то ничем не отличался бы от остальных.

– Почему вы сами не хотите ему помочь?

– Если один еврей приходит на помощь другому, смысла в этом мало.

На лице Алессандро отразилось недоумение. Облачко его дыхания растаяло в воздухе.

– Они могут взять нас числом, и знают это, но христианин… Мой друг живет на виа Пьяве, дом номер шестнадцать, верхний этаж. Вечером они собираются вытащить его на улицу и избить.

– А полиция?

– Я ходил к ним. Они уже знают об этом, но им до фонаря.

– При чем тут Лиа? Вы ее знаете, и он знает ее, и вы знаете друг друга… Она еврейка?

– Да. Нашего друга зовут Рафаэлло Фоа. Они думают, что его отец – банкир, связанный с австрийцами.

– А он и правда банкир? – спросил Алессандро, закрывая по две книги сразу.

– Он мясник.

– Тогда почему Рафаэлло не скажет это монархистам?

Студент улыбнулся с такой горечью, какую Алессандро никак не ожидал увидеть на лице столь молодого человека.

– Это ничего не изменит.

Парк застыл под падающим снегом. Недалеко от дома, где жил Алессандро, находился оружейный магазин. Алессандро часто разглядывал револьверы, ружья и охотничье снаряжение, выставленное в витринах. Однажды видел, как продавец достает из витрины револьвер, просунув руку между прутьев защитной решетки, даже не потрудившись ее открыть.

С наступлением темноты улицы опустели, ставни закрылись. Снег разогнал всех по домам, к печам и каминам. Из сотен труб валил дым, и в воздухе сладко пахло хвойной древесиной, которую привозили из России и Финляндии.

Алессандро слишком боялся долго стоять перед магазином. Боковое зрение пустилось наутек, увлекая за собой сердце, когда, подняв ногу, он пнул стекло каблуком сапога. Окно с грохотом разлетелось, Алессандро показалось, что его было слышно аж в Неаполе. Он вытащил револьвер через прутья решетки и сунул в карман пальто.

– Иди ровным шагом, – приказал он себе. На улицу никто не выскочил.

Скрывшись в парке, он все еще боялся, зато теперь у него был шанс защитить Рафаэлло Фоа, которому следовало или самому иметь револьвер, или оставаться в Венеции. До развязки оставалось не так много времени, а потом, если все закончится благополучно, ему можно будет пойти домой, улечься под стеганое одеяло и лежать там как минимум четырнадцать часов. А на следующий день солнце окончательно растопит снег, от которого останутся только мокрые пятна на брусчатке.

Дом номер 16 по виа Пьяве, темный и неприветливый, встретил Алессандро закрытыми ставнями. И пока он стоял перед домом, до него донесся далекий раскат грома. Снег и гром не очень-то вязались между собой, но мысль о молниях, сверкающих в холодном сером воздухе, заставила Алессандро поднять голову. На небе вспышек не оказалось, слышались только далекие погромыхивания, которые, казалось, каждым ударом заставляли вибрировать грудь Алессандро. Долетая до него сквозь снег, они словно звали и самого Алессандро, и его поколение к чему-то столь удивительному и неожиданному, что никто из сверстников Алессандро ничего подобного и представить себе не мог. Но при этом погромыхивания доносились из такой дали, что казались нереальными.

Под раскаты грома он поднялся по лестнице, сначала на ощупь, но потом света стало прибавляться: над верхней площадкой находился световой люк, припорошенный снегом, дребезжащий под порывами ветра и от раскатов грома.

Дверь открыл высокий молодой человек тех же лет, что и Алессандро, с выступающими скулами и такими раскосыми глазами, что Алессандро вспомнил о Тамерлане. Рост молодого человека (ему пришлось пригнуться, чтобы не удариться головой о притолоку) и выражение лица заставили Алессандро задаться вопросом, почему ему, Алессандро, вздумалось его охранять. Выглядел Рафаэлло так, что мог с легкостью противостоять всем монархистам и анархистам Италии, вместе взятым.

– Вы итальянец? – спросил Алессандро.

– Да, итальянец. А вы?

– А выглядите словно уроженец Золотой Орды.

– Венгерская кровь, – ответил Рафи Фоа, – немного немецкой, немного русской и полным-полно еврейской, если вы к этому клоните и даже если не клоните.

– Ни к чему я не клоню.

В комнате Рафи в маленькой глиняной печке горели дрова. На большом библиотечном столе между двух керосиновых ламп лежали книги и блокноты. В углу стояла кровать. Обстановку дополняли стул и книжная полка.

– Можешь присесть на стул, – предложил Рафи после того, как они познакомились.

Он ничего не слышал о монархистах, и, хотя со всей серьезностью отнесся к словам Алессандро, не испугался и не удивился.

– Ты его знаешь? – спросил Алессандро про посредника. – У него голубые глаза, прямые каштановые волосы и красное лицо. Похож на англичанина.

– Не знаю такого. Может, он монархист.

– Откуда ты знаешь Лиа?

– Познакомился с ее братом несколько лет назад, когда его часть стояла под Венецией. Мы включили его в наш minyan[28]. Как-то раз я останавливался у Беллати в Риме, когда он был там, и еще раз, когда он отправился на Сардинию. Военные все время в разъездах.

Они услышали шаги поднимающихся по лестнице людей.

– Что ты будешь делать? – спросил Алессандро. – У меня есть вот это. – Он достал из кармана охотничий револьвер с длинным стволом и тяжелой рукояткой. – Он не заряжен, но они этого не знают.

– Возможно, у них тоже есть, – Рафи пожал плечами. – Возьми его с собой. Иди на лестницу, которая ведет на крышу.

– А как же ты?

– Бог поможет.

– Бог? – в изумлении переспросил Алессандро. Те, что поднимались по лестнице, были уже слишком близко от лестничной площадки верхнего этажа, чтобы Алессандро мог ускользнуть незамеченным. – Они думают, что твой отец заодно с австрийцами.

– Мой отец?

– Да. Они думают, что он банкир.

Из ящика стола Рафи достал талес и набросил на плечи. Раньше Алессандро видел молящегося еврея только на гравюрах. Зрелище поразило его не меньше, чем приближение монархистов.

– Мой отец – мясник, – ответил Рафи. – Он заодно с домохозяйками Венеции.

– Ты не собираешься сопротивляться? – спросил Алессандро.

Рафи открыл молитвенник, выпрямился в полный рост, поцеловал книгу. И в тот самый момент, когда забарабанили в дверь, начал молиться, раскачиваясь взад-вперед. Алессандро отступил за портьеру, которая служила дверью в стенной шкаф.

Выломав железную защелку, пятеро молодых парней ворвались в комнату. В мерцающем свете керосиновых ламп по бокам, бормочущий молитвы, возвышающийся над ними, Рафи напугал их больше, чем они – его, но они пришли с заранее намеченной целью и собирались, переборов страх, наброситься на него и избить по полусмерти.

– Ты Рафаэлло Фоа? – послышался вопрос, как будто положительный ответ на него мог служить оправданием их действий. Продолжая молиться, Рафи и не думал им отвечать.

Алессандро знал, что они начнут крушить вещи, прежде чем наброситься на человека. Сорвут с него талес и кипу, а уж когда он станет таким же, как они, перестанут бояться и накажут за то, что он нагнал на них страха.

Они стали разбрасывать книги и рвать их в клочья. Потом кто-то схватился за талес и сдернул его. Рафи продолжал не смотреть на них, даже когда они начали его бить. Они набирали полную грудь воздуха и лупили со всей силы. По его груди, рукам, голове.

Он стоял столбом. Повторяя одну и ту же фразу. Прижатый к столу, он не мог упасть. Его лицо заливала кровь, и когда его били, брызги крови летели на стены. Он били его по спине, почкам, ребрам, гениталиям. Пинали его ногами. А он все не падал.

28

Minyan – миньян, в иудаизме кворум для чтения молитв (не менее десяти мужчин).