Пирамиды богов

На фоне разъездов усилились боли в костях. Позвоночник схватывал внезапно, после чего приходилось отлеживаться несколько часов.

Боль стала неотъемлемой частью жизни. Привычка, без которой уже не воспринимается существование. Раньше, казалось, он научился ее не замечать, отключать от сознания подобно штекеру из розетки. Видимо, всему приходит предел. Он чувствовал, что организм уже на грани и вот-вот прекратит бороться. Затем вывесит белый флаг, выбросит якорь и сгинет в пучине.

Через три дня ему удалось вылететь в Берлин. За несколько часов до этого он отправил письмо в управление ФСБ. Когда его доставили, Лис уже успел расположиться в недорогом отеле по улице Бернауер-Штрассе, знаменитой на весь мир и ставшей синонимом берлинской стены.

Это место он выбрал не зря. Только здесь можно найти последние останки сооружения, разделившего немецкий народ на долгие десятилетия. Лис провел здесь многие годы с конца восьмидесятых. Он знал каждый угол, каждую забегаловку. Может быть, некоторые из его многочисленных подруг до сих пор проживают здесь?

Современная улица превратилась в мемориал, куда теперь приезжали немцы, чтобы отдать дань погибшим родственникам в попытках побега с востока на запад.

Лис всегда считал падение стены всего лишь вопросом времени. И оно играло против СССР. Какой бы нелепой стена не была, это форпост на страже собственной границы; памятник в честь победы в самой страшной войне в истории; напоминание о мощи и непобедимости страны. Однако пустив слабину и позволив разрушить стену, мы позволили разрушить себя. Символ нашего позорного поражения в холодной войне здесь — в Германии теперь разбирали на сувениры.

Лис прогулялся до того самого места где много лет назад тайно переходил границу, возвращаясь из Югославии в Москву. Вокруг мало что изменилось: малоэтажные дома, напоминали советские хрущовки; на проезжей части выстроились вычурные жирафоподобные фонари; автомобильный поток не стихал ни днем, ни ночью. Как и тридцать лет назад в глаза бросалась окружающая чистота, казалось, даже воздух очищен от бактерий и запахов.

Да чтоб вас! Как вы это делаете?

Долгожданное письмо пришло утром третьего дня. Все это время он мониторил новостные сайты в надежде отыскать упоминание о себе. Ничего. В общем, как и ожидалось. Новость о том, что бывший сотрудник внешней разведки, на старости лет свихнулся и превратился в террориста, может слишком сильно ударить по репутации современной Службы внешней разведки(СВР).

Отправитель: Фауст Гетте

«Добрый день! Давно я не видал такого переполоха. ФСБ снуют третий день, собирают информацию. Когда выяснилось, что бомба муляж, они немного успокоились. Завели дело за ложное сообщение о теракте. Знают, что вы в Германии, вроде как собираются отправить запрос на экстрадицию. Думаю, погрязнет в бюрократии. В любом случае — будьте осторожны.

Римское дело до сих пор под грифом. Мне не удалось его досконально изучить, слишком большой объем. Смог отыскать его досье. Переведен в британское посольство в Мадриде через месяц после тех событий. А дальше — какая то несуразица. Помещен в психиатрическую лечебницу в городе Парла, где скончался через полгода. Причина смерти не указана. Есть ссылка на полицейское расследование. Сказано: задержан за попытку суицида, оскорбление стражей порядка. Есть фото из полицейского участка, высылаю.

Единственное что меня смущает — почему его нет в базе? Либо чья-то халатность, а это было сплошь и рядом в конце 80-х. Либо это сделано намеренно. Здесь я уже ничем не могу помочь.

Рекомендую вам не возвращаться в Россию. Выяснив, что бомба — блеф, сомневаюсь, что они отправят кого-нибудь за вами. Рассчитываю на вашу сознательность оставить наш разговор в тайне. Надеюсь, я выполнил вашу просьбу.

Всего хорошего и удачи»

Лис еще долго перечитывал письмо и размышлял. Он, конечно, был готов к такому повороту, однако разочарование оказалось непосильным. Разболелась голова. Он выпил обезболивающее лекарство и прилег отдохнуть.

Когда мозг снова смог соображать, он отыскал в интернете телефон клиники.

— Центр психического здоровья. Чем могу помочь? — ответила девушка на-испанском.

— Буенос Диас. Мое имя Стэнли Хапферсон. Я представляю международную службу Бибиси Великобритании, — сказал Лис на плохом испанском с имитацией английского акцента. — Я режиссер, готовлю документальный фильм об английских подданных, подвергавшихся лечению в иностранных клиниках. Нас интересует одна история из восьмидесятых, произошедшая у вас. Кто мне может помочь с информацией?

— Сеньор Хапферсон, верно?

— Да.

— К сожалению, только главный врач может дать такую информацию. Но он в отъезде и будет только в понедельник.

— Простите, а как вас зовут?

— Эм, Пилар Перес.

— Если позволите, дона Пилар? Через четыре дня мы должны быть в Рио-де-Жанейро. В этот промежуток планировалось посетить Парлу. График очень жесткий. Если нам не удастся взять интервью, это катастрофа для моего фильма. Я прошу вас, неужели больше никто не сможет помочь мне?

Она вздохнула.

— Возможно, Сеньор Гонсалес мог бы помочь вам. К сожалению, его тоже нет на месте. Но он будет уже завтра. Если хотите я передам ему всю информацию.

— Благодарю вас. Тогда с вашего позволения я не стану менять наш график. Завтра мы прилетаем в Мадрид. Надеюсь, Сеньор Гонсалес примет меня. А если нет, я начну громко кричать и биться в истерике. Тогда он будет вынужден принять меня как пациента.

Девушка с трудом сдержала смешок.

— Раз уж вы приедете без приглашения. Не упоминайте, что я вам посоветовала обратиться лично к нему. Он…

— Ну что вы, дона Пилар. Смело можете положиться на мое слово. Моя жена как то спросила: когда я уже начну врать, как это делают все мужчины? А я ей говорю: не могу, если пообещал женщине, будь добр исполнить.

Они в такт рассмеялись.

— Спасибо. Приятно осознавать, что настоящие мужчины еще остались.

— И еще один момент. Мой редактор установил такой жесткий срок, что я вынужден монтировать фильм, не сняв и половину материала. Представьте: Леонардо да Винчи должен нарисовать Мона Лизу, а половина ее лица скрыто материей. Абсурдно, правда? А он мне: сдай первого июня, и все тут. Монстр ей богу. Сегодня прямо в самолете буду монтажные склейки набрасывать. Для хронологии мне нужно знать даты выписки пациентов. Может, подсмотрите одним глазком?

— Но я…

— Я могила, вы же помните? Дона Пилар, прошу вас. Это будет наш небольшой секрет. Вы не представляете, сколько времени мне удастся выиграть. А вам обещаю небольшой презент, в знак глубочайшей признательности. Вы так помогли мне.

— Ох, боже мой. Даже не знаю завидовать или сочувствовать вашей жене. Говорите его имя.

— Джеймс Гаррисон, сотрудник английского посольства. Поступил в восемьдесят пятом. И хочу добавить, бывшей жене. Упс, неужели вслух сказал?

Она рассмеялась.

Лис расслышал звонкий стук ногтями по клавиатуре.

— Так, ага нашла. Поступил… шестнадцатого апреля. Палата… ага. Переведен в восемьдесят восьмом на особый режим.

Внезапно девушка сорвалась в крик:

— Миерда! (исп. «Дерьмо»)

Пилар со шлепком закрыла себе рот ладонью.

— Дона Пилар?

— Я не могу вам помочь.

Она бросила трубку.

Лис просидел в тишине несколько минут. Официально умер в восемьдесят пятом, а переведен в восемьдесят восьмом. Это не могло быть ошибкой. Кто-то сознательно объявил его умершим. Но зачем? Во что он ввязался?

Лис принялся судорожно собирать вещи.

Перед выходом он еще раз рассмотрел фото, присланное Михаилом. В этом взгляде читалось отчаяние. Лис не мог с этим смириться. Джеймс в любой ситуации вел себя трезво и уверенно. Это часть специальной подготовки, сломать которую испанским полицейским уж точно не по зубам.

Лис обязан узнать, что с ним произошло.

Ради Джеймса.