Все романы (сборник)

Человек поднес руку к горлу. Дыхание его опять участилось.

– Например… носильщиком?

– Носильщиком? – в крайнем изумлении выговорил Рене. Белый человек, явно больной, хромой, с израненными ногами и изуродованной рукой, просит, чтобы его наняли переносить тяжести наравне с туземцами!

– Мне… мне приходилось этим заниматься, сударь; я умею ладить с индейцами. И я г-гораздо сильнее, чем кажусь, з-значительно сильнее…

Он начал заикаться.

«Да он же попросту умирает с голоду, – с состраданием подумал Рене. – Бедняга, плохо же ему, верно, пришлось».

– Вот вернется начальник, тогда посмотрим, – сказал он. – А сейчас… вы ведь, наверно, голодны? Слуги как раз собираются обедать. Я распоряжусь, чтобы вас тоже накормили. Они там, под большим…

Рене запнулся на полуслове, увидев даже через коричневый загар, как побелело лицо незнакомца.

– Спасибо, не беспокойтесь, я только что пообедал, – торопливо проговорил тот на чистейшем французском языке с едва заметным иностранным акцентом; так мог говорить только образованный человек, Рене вскочил на ноги.

– Но вы… вы же человек нашего круга!

– Какое вам до этого дело?

Когда впоследствии Рене вспоминал эту сцену, эти яростно брошенные ему в лицо слова, он не сомневался, что в то мгновение ему грозила опасность получить удар ножом или быть задушенным. Но тогда он ничего не понял и лишь беспомощно глядел на незнакомца.

Наконец тот нарушил молчание, сказав очень тихим, но ясным и твердым голосом:

– Простите, пожалуйста. Я пойду.

Рене схватил его за руку.

– Нет, нет! Постойте! Разве вы не видите, что произошла ошибка! Знаете что – пообедайте со мной!

Не успел Рене произнести эти простые слова, как почувствовал, что они были восприняты как отмена смертной казни. Человек круто повернулся, изумленно посмотрел на него, потом тихонько рассмеялся.

– Благодарю вас, я очень признателен; но я… – он замолк и взглянул на свои лохмотья, – только как же я в таком виде?..

У него вдруг задрожала нижняя губа, и он показался Рене совсем юным и беззащитным.

– Ну, это легко устроить, – сказал Рене, хватаясь за возможность прекратить этот невыносимый разговор. – Эй! Хосе!

В дверях появился Хосе, радостно оскалившийся в предвкушении скандала.

– Этот джентльмен хочет принять ванну, – с чувством огромного облегчения сказал ему Рене.

– Как? – Хосе разинул рот и с изумлением переводил взгляд с одного на другого.

– Немедленно приготовь в моей комнате теплую ванну, – невозмутимо продолжал Рене, – принеси чистые полотенца и нагрей побольше воды. После этого подашь нам обед.

Он открыл дверь в свою комнату.

– Сюда, пожалуйста. Я сейчас достану мыло и… Да, вам ведь нужно будет во что-нибудь переодеться.

Встав на колени перед раскрытым чемоданом, он продолжал, не поднимая глаз:

– Боюсь, что мои вещи будут вам немного велики – ну да как-нибудь устроитесь: Куда это носки задевались? Вот рубашка, и… Ну, кажется, все. Я подожду вас в соседней комнате.

Он встал, оставив ключ в чемодане. А в голове стучало:

«Какой же я болван! Какой непроходимый идиот! Он, конечно, украдет все, что попадется под руку. И поделом мне, дураку! Но что же мне оставалось делать?»

В дверях Рене обернулся со словами:

– Если вам что-нибудь понадобится, позовите Хосе, – но, увидев, что незнакомец, дрожа всем телом, прислонился к столу, чтобы не упасть, вернулся, взял его за локоть и усадил на стул.

– Вам надо чего-нибудь выпить, – сказал он, наливая коньяку из охотничьей фляжки. Человек отстранил стакан.

– Не надо, ударит в голову. Я… слишком долго… – Он выпрямился и откинул со лба волосы: – Ничего, сейчас пройдет. Пожалуйста, не беспокойтесь.

Дожидаясь его в соседней комнате, Рене злился на собственную глупость. Навязать себе на голову больного, умирающего с голоду авантюриста, возможно преступника, явного проходимца, привыкшего, по его собственному признанию, якшаться с туземцами, – и все только потому, что у того вкрадчивый голос и красивые глаза. Безумие!

Наконец появился незнакомец, преображенный почти до неузнаваемости. Он вообще был ниже и тоньше Рене, и к тому же крайне изможден, и теперь, в висевшей на нем мешком одежде, казался еще более юным и хрупким, чем был на самом деле, – почти совсем мальчиком. Неумело подстриженные и зачесанные назад волосы открывали замечательной красоты лоб и глаза. Когда он, хромая, подошел к столу, Рене снова поразило, какой у него был невероятно больной вид, и ему вдруг пришло в голову, что, может быть, вопрос о том, как поступить с незнакомцем, вскоре разрешится сам собой – он попросту умрет. Однако, кроме изнуренного вида и крайней истощенности, у него не было ничего общего с оборванцем, который вошел в эту комнату час назад.

Он извинился перед своим хозяином за то, что заставил его так долго ждать, и поддержал начатый Рене разговор о посторонних предметах. Казалось, он стремился укрыться в светской беседе. Он говорил по-французски не совсем бегло, видимо слегка его подзабыв, употреблял много латинизмов, вдобавок очень сильно заикался, – и тем не менее тембр его голоса придавал неизъяснимое достоинство его запинающейся речи. Несколько книжные обороты указывали на обширное знакомство с классиками: можно было подумать, что он вырос на Паскале и Боссюэ.

– Но вы же совсем ничего не едите, – воскликнул Рене. Его гость с гримасой отвращения отодвинул тарелку.

– Простите. После длительной голодовки трудно много есть.

Рене внимательно посмотрел на него:

– Значит, вы в полном смысле слова умирали с голоду?

– Да, но не очень долго – всего три дня. Вначале у меня было с собой немного хлеба.

– Что бы вы стали делать, если бы не застали нас здесь? Ответа не последовало. Рене почувствовал, что совершил грубую бестактность, и торопливо продолжал:

– Но ведь ночевать в горах невероятно тяжело. Синие глаза внезапно потемнели.

– К этому привыкаешь – вот и все. Самое неприятное… что ты один.

– Но как же спать в горах, в таком холоде и сырости?

– Спать там не приходилось.

Рене встал из-за стола.

– Тогда, быть может, вы приляжете до возвращения начальника? Вы, наверно, страшно устали. Хосе вам постелит.

К вечеру, когда охотники вернулись домой, незнакомец вполне оправился и на вопросы Дюпре отвечал уверенно и спокойно – он проспал до самой темноты и, проснувшись, еще немного поел.

Полковник приехал с охоты в прескверном настроении: Лортиг оказался лучшим, чем он, стрелком и вдобавок хвастался этим всю обратную дорогу. К тому же опять зарядил дождь, и все вымокли и устали. Надев очки, полковник посмотрел на незнакомца, как судья на осужденного преступника.

– Господин Мартель сообщил мне, что вы прибыли из Ибарры, господин…

– Риварес.

– Риварес? Это, кажется, испанское имя?

– Я родился в Аргентине.

– И… оказались в Эквадоре совсем один и в таком отчаянном положении?

– Я участвовал в боях…

– Против диктатора Розаса?

– Да. Я был ранен, как видите, искалечен. Меня схватили. Потом мне удалось бежать на торговом судне в Лиму. Там я надеялся разыскать своего друга и побыть у него, пока мне не удастся дать знать родным. Я уехал без гроша в кармане, за мной гнались по пятам. Приехав в Лиму, я узнал, что мой друг только что отплыл в Европу.

– Когда это было?

– Месяцев девять тому назад. Я кое-как перебивался в Лиме, дожидаясь ответа из Буэнос-Айреса от родных, которым мне удалось послать письмо с просьбой немедленно выслать денег. С обратным пароходом я получил ответ. Старый слуга писал мне, что по приказанию Розаса наш дом сожгли, а всех моих родных убили. Тогда я перебрался в Эквадор в надежде получить работу на серебряных рудниках. В Ибарре я услышал, что вам нужен переводчик, и отправился сюда предложить свои услуги.

– Откуда вы знаете местные наречия, если вы сами с юга?

– Я научился говорить на них уже после того, как поселился в Эквадоре. Языки всегда давались мне легко.