Страница 70 из 96
Переводчик состроил суровое лицо и принялся орать по-вьетнамски, подчеркивая слова жестами. Пленный вздрогнул, но решительно покачал головой.
— Сказал, что убьем?
— Да. Ты сейчас говорить. Если не говорить, мы тебя убивать. Бабах, — и он стукнул кулаком по ладони.
— Хорошо. Еще раз скажи.
Он сказал, но пленный упрямо отказывался говорить.
— А, черт! — рявкнул полковник и негромко добавил. — Когда Нгуен опять будет спрашивать, майор, приставьте ему пистолет к голове.
— Есть, сэр, — майор поднял оружие.
Переводчик вновь накинулся на пленного, выпустив поток угроз, а майор толкнул его в затылок пистолетным дулом. Пленный дернулся и зажмурил глаза, ожидая взрыва. Когда переводчик перестал вопить, он покачал головой. Нет.
Полковник отодвинул переводчика и приблизился к пленному:
— Слушай, ты, гук паршивый. Быстро начал говорить. А то я размажу твои поганые мозги по всем джунглям.
Он придвинулся ближе:
— Майор, взведите затвор.
— Что?
— Взведите затвор, так, чтобы слышал. Он, похоже, не верит, что мы его сейчас грохнем.
— Но мы не можем, сэр.
Полковник развернулся к майору:
— Я это знаю, и вы это знаете. Но он не знает. Взводите.
— Есть, сэр.
Майор неловким жестом оттянул затвор и отпустил его с лязгом. Этот звук заставил пленного подскочить. Похоже, он приготовился к смерти. Он опустил голову. Майор приставил ему пистолет к основанию затылка. Но не успел переводчик открыть рот, как пленный начал медленно качать головой. Нет.
— Ладно, ладно, передохнем немного, — сказал полковник. — Вот же чертовы гуки.
Он оглянулся и увидел нас с Гэри:
— А вам чего надо?
— Распоряжения из дивизии, сэр, — посыльный вручил полковнику толстый конверт и отдал честь.
— Отлично, — кивнул полковник. — Ебаные бумажки найдут тебя везде, куда ни залезь.
— Так точно, сэр, — ответил посыльный.
Полковник оторвался от бумаг:
— И дальше что?
— Мне нужна ваша роспись на первой странице, сэр.
— Сейчас, сейчас, — он принялся шарить по карманам в поисках ручки, а потом увидел, что пленный внимательно его разглядывает. — Майор, завяжите этому косоглазому глаза. И скажите ему, что я приказал его расстрелять.
— Сэр?
— Скажите-скажите, — полковник устало покачал головой. — Господи, майор, ну элементарные же вещи. Сейчас я ненадолго отойду, а вы поговорите с ним по-хорошему и объясните, что у него еще есть шанс спасти свою жалкую шкуру. Может, он так разговорится. Понятно?
— Вот вам ваша первая страница, — полковник протянул бумагу посыльному и посмотрел на меня. — Хорошая погода для полетов.
— Так точно, сэр.
Он кивнул несколько раз, словно соглашаясь с несколькими вещами, а потом мрачно глянул на меня:
— Ну?
— Есть, сэр, — ответил я торопливо. — Уже идем.
Я сплюнул кровь. Я бросил курить и теперь она собиралась где-то изнутри щек. Я сидел за столом в кухонной палатке и пытался сообразить, как привести в порядок толстую пачку бумаг — доклад о летном происшествии. С тех пор, как я схватил сильную простуду, то попал в аварийную комиссию. Рота продолжала работать неподалеку, но говорили, что через несколько дней нас отправят на Индюшачью Ферму.
Чувства у меня были смешанные. Занимаясь такой работой, я пребывал в безопасности лагеря, но почему-то ощущение, что меня оставили позади, вынести было тяжело. Дебильная эмоция! Уж лучше разбираться с горами бумаг, чем летать. Так почему мне так погано? Кто я такой? Лемминг? Расслабься и получай удовольствие, пока можно.
"Командир экипажа заявляет, что не знал о том, что зона высадки заполнена труднозаметными пнями", — говорилось в докладе. — "Летательный аппарат приземлился на крупный острый пень, что привело к потере аппарата". Да кому какое дело? Почему на этой чертовой войне надо отписываться по каждой аварии? И с какой стати пилот должен знать обо всем? У него что, рентгеновское зрение?
— Ничего, если я тут присяду? — к моему столу подошел сержант Райлс.
— Запросто.
Он отодвинул папку и поставил на свободное место крышку от фляги.
— Надо передохнуть от чертовых снабженцев, — объявил Райлс.
— Ага. Там становится туговато, — и я возненавидел себя за цинизм к еще одному человеку, оставленному позади. Он-то был чистейшим ротным неудачником. Райлс постоянно пил, таская спиртное из пилотских запасов, пока те были на задании. Когда-то он был мастер-сержантом, но из-за пьянства его разжаловали в рядовые первого класса. Мы все равно звали его сержантом, потому что он слишком расстраивался, слыша слово "рядовой".
— Ну, не так уж и туговато, — засмеялся он.
Если Райлс — неудачник, то кто тогда я? Я ощутил отвращение.
— Сержант, я бы рад поболтать, но надо разобраться со всей этой дрянью.
— Ага. Не обращайте на меня внимания. Мне все равно пора. Надо готовиться к генеральной инспекции.
— Угу, — я на секунду оторвался от бланка.
— Ненавижу эту пакость. Проводили когда-нибудь генеральные инспекции?
— Никогда. И никогда не стану.
Райлс встал, ожидая, что я что-нибудь скажу. Молчание сказало само за себя и он, наконец, поплелся прочь. Я хотел окликнуть его и извиниться за свои мысли, но не стал.
Пока колонна тащилась по Дороге-19, я думал о британцах, попадавших в американские засады. Повар выдал мне М16, я сидел в джипе и винтовка лежала у моих колен. Я подумал, что мое звание соответствует британскому "красному мундиру" и завернул воротник вовнутрь. Благодаря своему отстранению от полетов, я стал офицером, отвечавшим за нашу первую наземную колонну, идущую в Плейку.
— Группа "Мобиль-100" как-то раз отправилась из Анкхе в Плейку, — сказал Уэндалл.
— Это кто?
— Французский эквивалент Первой Кавалерийской, — объяснил Уэндалл. — Они шли длинными караванами по этим же дорогам, пытаясь разбить Вьетминь. Группу 100 уничтожили близ перевала Мангянг.
— Ну, спасибо, Уэндалл. Отличные новости.
— Вообще-то, это история. История может преподать урок, сам знаешь.
— И чему все это должно меня научить?
— Я бы на твоем месте не спал по дороге. Удачно прокатиться.
Разница с французами была в том, что у нас по всей дороге стояли патрули. Впрочем, это не подавило моих страхов. Я очень скептически относился к безопасным зонам высадки, дорогам, мостам и лагерям. В ходе всего пятидесятимильного пути я всматривался в слоновую траву по обочинам, на каждом узком участке сжимался в ожидании взрыва, и привставал, когда мы пересекали каждый мост. Когда мы все же добрались до Индюшачьей Фермы, я немедленно нашел врача и потребовал допустить меня к полетам.
— Извините, но у вас все заложено. Если я разрешу вам летать, станет только хуже. Зайдите через несколько дней.
Пока вертолеты были на задании, сотня людей в сыром тумане выволокла громоздкие палатки из грузовиков и принялась устанавливать их. Меньше, чем за час плоское, травянистое поле близ лагеря Холлоуэй превратилось в палаточный городок. На треногах устанавливались водяные мешки. Была поставлена кухонная палатка, и пока люди сваливали рядом с ней ящики с пайками, повара принялись готовить ужин.
По ходу всего этого дела я бродил вокруг, удостоверяясь, что имущество нашей роты доставлено в нужные палатки. Потом моим единственным делом стала борьба с собственными мыслями. Я в одиночестве сидел на своей раскладушке, пил кофе и курил. Смешанные чувства изводили меня. Тот факт, что не считая меня единственными пилотами на земле были штабные близнецы, ничуть не улучшал настроения.
Как только раздались первые звуки возвращавшихся машин, я вышел наружу и принялся смотреть. "Хьюи" выскакивали из тумана один за другим и со всем нарастающим грохотом заходили на поле к западу от лагеря. Все новые и новые машины зависали, чтобы приземлиться. Все поле превратилось в сплошной танец вращающихся лопастей, покачивающихся фюзеляжей и пыльных вихрей. Рев турбин затих, лопасти вращались лениво и останавливались. Экипажи побрели к лагерю. Вернулись все.