Страница 24 из 96
— Гэри, слушай, — Коннорс внезапно встал на мою защиту. — Такое с каждым может случиться.
Я улыбнулся ему в знак благодарности за великодушие.
— В смысле, — продолжал Коннорс задушевным тоном, — откуда Мейсону было знать, что радиокомпас решит вот так на него наброситься!
Грузовик затормозил. Схватив чистое белье и полотенца, вы выпрыгнули наружу и помчались к душевым палаткам.
Это было шикарно. От горячей воды палатка наполнилась паром. Я простоял там как можно дольше, смывая всю накопившуюся грязь, восстанавливая душевные силы.
— Нам надо построить такое у себя! — сказал Морстон.
— А сможем? — спросил я его.
— Конечно. Единственное что — надо добыть откуда-то воду, — ответил он. — Единственное, что я могу придумать, так это вручную выкопать колодец. А мы на возвышенности, так что колодец получится глубоким. Возможно, футов сто.
Тогда я решил, что это невозможно. Но через несколько месяцев мы его выкопали.
Помывшись, мы прогуливались вокруг палаток, обсыхая и одеваясь. Я присел на минутку голым на солнышке. Горячая вода расслабила мои мускулы. Солнце, казалось, вливало энергию в мое тело. Я был абсолютно расслаблен.
Я лениво глядел на то, как двое парней из соседней роты бродят вокруг душевой палатки футах в ста от меня. И тут они исчезли в сокрушительном взрыве.
Я подскочил, оглядывая периметр. Кто? Что? Нас атакуют? От страха у меня перехватило горло.
Но это был не ВК. И не шальная минометная мина. Ничего такого, к чему мы были готовы. Двое дочиста отмытых "сапог" сделали свое последнее открытие: мины — это долгожители. По крайней мере, одиннадцать лет протянут точно. Прежде чем французов выбили из Анкхе в 1954 году, они плотно заминировали аэродром.
Душевые объявили запретной зоной на несколько дней, пока не приехали саперы, которые сожгли траву огнеметами и прочесали район с миноискателями. Они находили мины, подрывали их и потом место было вновь объявлено безопасным.
Полеты в Счастливую стали повседневной рутиной. Они мало чем отличались друг от друга — если, конечно, в один из них ты не станешь одним из тех американцев, которых убьют. Или одним из тех трех сотен ВК (как предполагалось). Тут, конечно, разница будет большая. Для нас же, живых, все это было лишь источником усталости и раздражения.
Уэндалл сказал, что ВК прогибается под нашим натиском, чтобы побольше узнать о том, как действует Кавалерия. Возможно, он был прав. Похоже, они контролировали ситуацию. Мы хотели, чтобы они стояли и сражались, а они этого не делали. Очень неприятно для "Первой Команды".
Чтобы доказать нам, что именно они — хозяева долины, они не просто приветствовали нас именно там, куда мы направлялись. Они еще атаковали нас в момент эвакуации десанта. А в промежутке между этим вели снайперский огонь из теней.
Я получал массу практики. Я научился очень хорошо летать в строю и на предельно малой. Повторяя все снова и снова, я научился действовать даже тогда, когда был перепуган до усеру. Я стал эффективным, оцепеневшим, отупевшим. Я узнал, что каждый может приспособиться ко всему; тебя будут интересовать лишь детали работы, какими причудливыми они бы ни были.
В ходе своего обучения должности командира я летал с разными пилотами, но по большей части с Лизом. Он научил меня разным штукам, которые потом не раз и не два спасли мне жизнь.
Мы вылетели на эвакуацию, чтобы подобрать десант, который высадили днем раньше. Услышали, как вертолеты во главе строя начали сообщать о попаданиях. Лиз объявил готовность пулеметчикам и сказал мне:
— Увидишь цель — сообщи.
Я слегка положил руки на управление; к тому времени для меня это уже стало абсолютно автоматическим рефлексом.
Наша рота — 16 машин — шла последней. Все пехотинцы уже отбежали от деревьев и сгруппировались по восемь человек. Сегодня на борт можно было брать восьмерых. (Точное количество зависит от плотности воздуха, на нее влияют температура, влажность и высота. Чем жарче и больше высота, тем разреженней становится воздух и тем меньше делается грузоподъемность. Этот предел вычисляется ежедневно).
Но тут случилась хуйня. После того, как каждый экипаж взял на борт восьмерых, остались четыре человека — они бегали между вертолетами и все их заворачивали. Увидев это, Лиз немедленно просигналил им, чтобы они бежали к нам. В замешательстве они подбегали то к одной машине, то к другой. Все были на нервах. Четырем "сапогам" очень не хотелось остаться на земле. Ричер выскочил наружу и замахал. Наконец, они поняли, что от них хотят и вернулись. Я не понимал, на что надеется Лиз. У нас уже были восемь человек на борту. Мне пришлось полетать на вертолете, который в подобный день чуть ли не скреб по верхушкам. Взять двенадцать было немыслимо. Умение, удача, опыт — в такой день ничто не поможет поднять с земли двенадцать "сапог".
Как только они втиснулись в вертолет, Лиз прибавил газу. Я почувствовал, как под винтом растет давление воздуха — и перегруженная машина медленно поднялась с земли. Лиз радировал Уильямсу, что мы сумели взлететь. Пока рота поднималась в воздух, Лиз оставался в висении. Я бросил быстрый взгляд на индикатор мощности. Он был, конечно, сломан, иначе не показывал бы, что мы используем ту мощность, что есть, на 105 процентов. Рота ушла за линию деревьев, я услышал, как они стреляют по джунглям, потом донеслись сообщения о попаданиях — и мы остались одни. Лиз мягко наклонил нос "Хьюи", дав ему разогнаться над землей, чтобы набрать подъемную силу. Он держался над травой, даже когда мы сблизились с деревьями. Приборы показывали, что мы используем мощность без остатка и места для нас больше не оставалось. Но потом он каким-то образом добавил еще. Вертолет застонал и поднялся над деревьями. Я почувствовал рывок, когда полозья задели верхушки. На взлете рота повернула влево, но Лиз двинулся вправо. Я следил за полянами и кустами, высматривая вспышки или дым, но ничего не видел. Мы набирали высоту куда медленней, чем обычно. Понадобилось много времени, чтобы достичь безопасной высоты, но нам это все же удалось.
— Откуда ты знал, что вертолет на такое способен? — спросил я.
— Очень просто. Это машина Ричера, — ответил Лиз.
— Ничего не понял.
— Единственная машина в нашей роте, способная столько поднять. Так, Ричер?
— Именно так, сэр. Даже еще больше, — зашипел у меня в шлемофонах голос Ричера.
Ричер сделал кое-какие тонкие, неуставные доработки в двигателе. Раньше я не летал на этом вертолете — Лиз придерживал его для себя — и все это стало для меня новостью. Учебный фильм, который я видел, доказывал, что подобное сработать не сможет, но оно сработало. На протяжении следующих двух месяцев этой машине предстояла бурная карьера. Она спасет массу жизней, пока я ее не уничтожу.
Может, вертолет и был мощнее прочих, но все же требовалась масса опыта, чтобы понять, где лежит предел и как выскрести абсолютно все до этого предела. У Лиза очень хорошо получалось это определять. Он был настоящим кладезем всяких трюков. Именно Лиз объяснил мне, что наша позиция в строю фиксирована лишь по горизонтали. Ты можешь — и он показал это несколько раз — уходить вниз или вверх, и строй от этого не разрушится. Он начинал быстро перемещаться вверх-вниз, оказавшись под огнем. Заходя на посадку в горячей зоне, он давил на педали, заставляя вертолет вилять хвостом. У Лиза была теория, что любое резкое движение машины сбивает с толку вражеских стрелков. Я тоже приучился это делать. Неважно, помогало ли такое на самом деле. Я считал, что помогало. Мне было чем занять себя в ситуациях, казавшихся безнадежными.
После долгого набора высоты с двенадцать "сапогами" мы нагнали нашу роту. В нескольких милях впереди ведущая рота батальона доложила о пулеметном огне в районе перевала, на 3000 футов. Пятидесятый калибр. С тяжелыми пулеметами мы еще не встречались. Наша рота ушла в сторону, чтобы не попасть под огонь. Голоса, прорывавшиеся сквозь помехи, были напряжены.