Цыпленок и ястреб

Я подумал, что неплохо бы до завтрака побриться у себя в палатке, но тут увидел толпу, собравшуюся у бункера.

— Блядь, я глазам не верю, — в центре толпы взад-вперед расхаживал Шейкер. — Я потребовал, чтобы вы построили сраный бункер. Бункер, понятно? И что я получил? Получил ебаную кучу говна с землей. Вот что я получил!

Бункер завалился. Деревья и металлические панели торчали под нелепыми углами, между ними свисали мешки. Ничего не поднималось в высоту больше, чем на два фута.

— А, черт, — и Шейкер ушел.

— Наверное, стены надо было делать толще, — заметил Реслер.

Почти каждый в роте работал до пота. Ставили новые палатки — их натяжки протянулись по нашим временным. Ротная дорога была достроена. Мы окапывали палатки и корчевали пни на зоне Гольф. Ротный бункер был заброшен. Я все еще жил в одноместной палатке, но снизил шансы повстречаться со змеей, впихнув туда раскладушку. Помогло. Наряды раздавались каждое утро, даже если собирать было нечего, кроме мелких веток. Везде была разбросана свежая серая земля — свидетельство нашей работы.

Немногие избранные в роте летали по административным делам в соседние части. В Плейку, на 50 миль к западу, в Кинхон и даже в Сайгон, который был от нас к югу, в 260 милях. Наши командиры и их друзья получили шанс получить важную информацию — например, как надо строить бункеры, осмотреться, привезти пива и перепихнуться с кем-нибудь.

Когда работа на день заканчивалась, мы протирались губками, используя воду из водяного фургона; тазиками служили шлемы. Начальство принимало душ в лагерях спецназа, куда летало по делам.

Я чувствовал, что меня продали в рабство, а потому почел за честь, когда Шейкер взял меня с собой в административный вылет в Плейку. Я взял чистую смену одежды: в городке советников спецназа в Плейку был душ. Кроме того, впервые за две недели у меня появился шанс повести вертолет.

Быть наедине с Шейкером — почти то же самое, что просто быть наедине. За весь полет туда и обратно он не сказал мне ни слова. Наверное, он наблюдал за мной, но если и так, то делал это молча.

В городке советников было классно. Я гулял по тротуарам, принял душ, спустил какую-то мелочь в игральный автомат и купил разное барахло, включая и маленький фотоаппарат.

— Ты бы лучше подождал и взял что-нибудь поприличней, — Уэндалл осматривал мою 16-мм «Минолту». — Какой-нибудь хороший аппарат, «Никон-Р», скажем.

— Ну, может быть, — ответил я, борясь с неприятным чувством от этой покупки. — Мне так, заснять что-нибудь по-быстрому. Как только в нашем магазине появятся нормальные аппараты, куплю. Когда у нас будет магазин.

— Если соберешься, возьми меня с собой, — сказал Уэндалл. — Я знаю все обо всех фотоаппаратах, какие только есть.

Через день после полета в Плейку я получил шанс впервые встретиться со вьетнамцами. С сотнями вьетнамцев.

— Вот здесь мы расчищаем поле, — Шейкер показал место на карте выше северного рубежа. — Там должен разместиться заправочный комплекс. Работают вьетнамцы. Начали несколько дней назад и теперь наша очередь послать наблюдателя. Это будешь ты, Мейсон.

— И что там надо делать?

— Просто смотреть. У них есть вьетнамский босс, он знает, что как. Ты просто следишь, чтобы они работали и не делали всяких штучек.

— Каких штучек?

— Разных. Они иногда ставят заостренные шесты, которые указывают на наши пулеметные и минометные позиции. Кое-кто из них явно работает на ВК.

Когда я прибыл на место, туда уже добрались грузовики со вьетнамцами. Приехал я в джипе, за рулем которого сидел сержант Майерс. В четыре больших грузовика набили 150 мужчин, женщин и детей. Мне сказали, что это беженцы, которые рады возможности заработать денег. Мужчинам платили сто пиастров день, женщинам и детям — семьдесят пять. (Пиастр примерно равен пенни). Пока мы с Майерсом парковались, водители выпускали людей из грузовиков. Я понятия не имел, что делать дальше, но их начальство отлично все знало. Масса людей в черных пижамах и конических панамах организованно разбежалась во все стороны, а босс орал приказы. У одного грузовика столпилась группа молодых вьетнамцев; босс примчался туда и тут же отвесил одному пинок по жопе. Чистый сержант. Не прошло и пяти минут, как я оказался в центре круга вьетнамских крестьян, вооруженных мачете и топорами. Граница очищенной зоны быстро расширялась — они вгрызались в джунгли, как полчище огромных взбесившихся термитов.

Босс обошел их, и когда убедился, что каждый занят делом, подошел ко мне с широкой улыбкой на лице.

— Хорошо, Да ви? — это слово обозначало капитана. Ни он, ни я не знали, как по-вьетнамски будет «уоррент».

— Ага. У тебя, похоже, все под контролем.

— Хорошо?

— …Да.

— А.

— Тебя как зовут?

— Нгуен, Да ви.

Я увидел группу подростков, которые болтали между собой, разглядывая лагерь.

— Чего они там делают? — я показал на них пальцем.

Нгуен посмотрел, куда я показываю, и немедленно проорал несколько ругательств, которые заставили мальчиков вновь взяться за работу. Они — ВК? Может, Нгуен — ВК? Или тут все ВК? Пока что ВК для меня — это были слухи, ночной шум по периметру.

Солнце палило, вырубка продолжалась. Дети стаскивали нарубленное в центр круга и складывали в кучу, чтобы потом сжечь. Все вспотели. Я вспотел, просто сидя на бревне. В воздухе носился запах пота.

Потный сержант Майерс вылез из джипа:

— Сэр, что мне делать?

Делать-то? — подумал я про себя. Делать? С какого хуя я знаю, что делать? У меня что, на лбу написано «Специалист по расчистке джунглей»? Я летчик. А ты сержант. Сержанты всегда знают, что делать, до мельчайших деталей. Это общеизвестно.

— Ну-у… — сказал я, наконец. — Просто ходи, сержант, смотри, как они работают. Э-э, и за знаками тоже следи.

— За какими знаками, сэр?

— Они иногда ставят отметки, которые показывают на наши оборонительные позиции.

— А, понял, — и он пошел прочь. Тут я решился дать ему совет, который всегда давали мне:

— Будь осторожен, сержант.

Он обернулся и кивнул с серьезным видом.

Я слез с бревна, на котором сидел, пока говорил с Майерсом и отправился побродить. Когда вернулся, Нгуен оказывал помощь маленькой девочке, порезавшей ногу. Когда я подошел, девочка подскочила, но Нгуен прикрикнул на нее и она села на место.

У нее был двухдюймовый порез на щиколотке. Нгуен вытер его грязной тряпкой, которая была его головной повязкой. Я крикнул Майерсу, глазевшему на одну из женщин, чтобы он принес аптечку из джипа. Девочка следила за мной с осторожностью, ей было и страшно, и любопытно.

Майерс пришел с аптечкой и Нгуен отошел в сторону, явно злясь на такое вмешательство. В когтях американца девочке стало еще страшней — ведь она думала так?

— Я займусь, сэр, — сказал Майерс.

Он закатал ей брючину до колена и принялся чистить порез ватным тампоном с перекисью водорода. Рана вспенилась розовыми пузырями и девочка захныкала. Я решил, что она никогда не видела раньше, как действует перекись. Я сказал Нгуену, чтобы он объяснил ей, что это хорошее лекарство.

— Хорошо? — кажется, он удивился.

— Да, хорошо, — кивнул я. — Скажи ей.

Он сказал, и девочка заулыбалась.

Она ушла, прихрамывая, чтобы пообедать со своей семьей, а я решил немного подучить с ее помощью вьетнамский. Я объяснил Нгуену, что мне нужно. После обеда (пайки для меня и Майерса, рис и что-то непонятное для вьетнамцев) девочка уселась рядом со мной на бревне.

Она сказала, как ее зовут, но хотела, чтобы я звал ее по-американски. Очаровательная, невинная девочка с другого конца мира настаивала, чтобы я звал ее Салли. Было обидно.

Я заучивал слова, показывая на разные вещи и записывая, что она говорит в записную книжку — фонетически, конечно. До конца дня я записал много слов, как то: часы (дамн хо), нож (каи зова), зуб (зинг). Мы провели целый час, составляя предложения из слов, которые я узнал. Пока она учила меня, то успокоилась и стала улыбаться.