Страница 6 из 25
В целом, предпринятые автором многолетние архивные разыскания в бывшем архиве Общего отдела ЦК КПСС (ныне РГАНИ), Государственном архиве Российской Федерации (фонды МВД СССР, Прокуратуры СССР и РСФСР, Верховных судов СССР и РСФСР, Гулага, Совета по делам религий при Совете Министров СССР), дополненные опубликованными в последнее десятилетие источниками и мемуарами, позволили создать обширный комплекс достоверных источников об истории социальных и этнических конфликтов, городских бунтов и волнений на территории СССР в период Хрущева и Брежнева.
Объективное состояние историографии заставило автора одновременно решать две группы исследовательских задач. Сочетать трудоемкую саму по себе фактографическую реконструкцию событий на основе фронтальных архивных разысканий (сплошной просмотр значительных документальных комплексов в поисках спорадически встречающейся информации о социальных и этнических конфликтах) с разработкой теоретических и методологических проблем исторической конфликтологии в контексте узловых проблем социально-политической истории послевоенного периода.
Бунтарская активность населения СССР, протекавшая в жестких рамках достаточно стабильного и жизнеспособного в то время режима, рассмотрена в книге в контексте кризиса модернизации, агонии традиционного российского общества, попыток власти и населения адаптироваться к реальностям послесталинской эпохи. Анализ возникавших на этой почве конфликтных взаимоотношений между народом и режимом опирается на так называемое широкое понимание конфликта, предложенное Р. Дарендорфом39, который считал конфликтом любое отношение между индивидуумами или группами, если в нем присутствует несовместимая разница целей. При этом конфликт рассматривается автором не только как действия сторон, имеющих несовместимые цели, но прежде всего как определенное социальное состояние40, перерастающее (или не перерастающее) в открытое (или скрытое), активное (или пассивное) столкновение или противодействие.
Вслед за Льюисом Коузером41, автор исходил из того, что конфликт оказывает на общество положительное воздействие, причем не только в эластичных, демократических, но и в жестких, авторитарных системах. Ясно, что авторитарные режимы и диктатуры в конфликтной ситуации стремятся скорее к уничтожению оппонента (если это конфликт какой-то группы населения с властью) либо к подавлению обеих сторон межгруппового или этнического конфликта, самодеятельность которых воспринимается как нарушение прерогатив режима, чем к конструктивному поиску компромисса. Однако вряд ли кто-либо станет отрицать, что в недемократических общественных системах, для которых характерны отсутствие легальных каналов выражения недовольства и отстаивания групповых интересов, неэффективность обратной связи с народом, заблокированной административным усмотрением бюрократии, именно массовые беспорядки, стихийные бунты и волнения реализуют эту обратную связь. Начальство получает прямой и жесткий сигнал о наличии конфликта в обход действующей бюрократической машины. Даже в случае жестокой расправы с участниками волнений, безусловно, нарушавших закон и общественный порядок, власти вынуждены искать объяснения и причины, вносить изменения в политику и, в конце концов, находить более или менее приемлемый баланс интересов.
Глобальное противостояние «коммунизм-капитализм» в годы «холодной войны» заставляло советских коммунистов, западных левых, так же как и их либеральных оппонентов, фактически игнорировать специфические функции волнений и беспорядков в советском механизме социального взаимодействия и интерпретировать факты подобных выступлений, прежде всего как непосредственное покушение на систему. Советские коммунисты связывали массовые беспорядки с «несознательностью народа», с влиянием «буржуазных пережитков» и т.п., западные левые (троцкисты, в частности) видели в них выступления трудящихся против переродившегося режима, антикоммунисты и либералы склонялись к тому, чтобы рассматривать подобные явления чуть ли ни как борьбу за демократические ценности. Позитивно или негативно оценивали идеологические противники эти события, в данном случае значения не имеет. «Антисистемный» характер народных волнений и бунтов во времена Хрущева и Брежнева не вызывал у большинства из них никакого сомнения.
Разработанные в 1970-1980-е гг. и опубликованные в начале 1990-х гг. историософские концепции А.С. Ахиезера42 и А.В. Оболонского предлагают принципиально иной взгляд на феномен социальнополитического и социально-психологического «симбиоза» народа и власти на различных этапах развития российского общества.
Целый ряд идей Ахиезера оказался удивительно созвучен «конфликтной» истории послесталинского СССР. Философ убедительно рассмотрел активное противостояние массового догосударственного сознания (в основном крестьянского) государству, русский коммунизм как силу, которая попыталась превратить внутренний раскол общества в тайну, свести его к расколу «нашей» правды-истины и мировой кривды, но так и не смогла остановить маховик саморазрушения расколотого общества. Он показал удивительную манихейскую способность российского массового сознания моментально менять знаки («доброзло», «правда-кривда», «мы-они») при поиске смысла того или иного явления. Рецензия А.С. Ахиезера на первое русское издание книги о массовых беспорядках очень помогла работе над новыми изданиями, прежде всего благодаря «созвучным» интерпретациям бунтарской активности населения СССР, помещенным в контекст развернутой историософской схемы. А.С. Ахиезер (один из немногих) понял и принял главное в моем подходе к массовым беспорядкам. Это были не разбросанные во времени и пространстве локальные события, а интегральное выражение общественной дезорганизации, «скрытой под покровом, казалось бы, всеобъемлющего тоталитарного контроля», своеобразный фокус, через который следует рассматривать «и принятие решений, и саму массовую деятельность людей»43.
Столь же полезными оказались и некоторые идеи А.В. Оболонского, который определил доминирующий «генотип» в российской культурно-этической и социально-психологической традиции - «системоцентризм». Мировоззренческой основой «системоцентристского генотипа» он считает «традиционалистскую ориентацию на стабильность отношений внутри Системы как высшую ценность... Внутреннее жизненное равновесие для члена такого коллектива достижимо лишь через полную гармонию с Системой, которая, в свою очередь, сохраняет устойчивость лишь благодаря соответствующему поведению своих членов». По мнению Оболонского, господство в обществе подобного мировоззрения «отнюдь не гарантирует против мятежей и прочих социальных катаклизмов. Но все такие движения направлялись не против Системы как таковой, а против отдельных лиц и группировок, злоупотреблявших, по мнению массы, своим привилегированным в ней положением и тем самым угрожавшим ее стабильности. Не случайно народные восстания в традиционных обществах, как правило, проходили под флагом идеи «доброго царя», и когда оседала пыль восстания, основные бастионы Системы оказывались не только неповрежденными, но порой и еще более прочными»44.
Тезис о «системной лояльности» участников массовых волнений можно распространить на многие «плебейские» беспорядки новейшего времени. Стихийные лидеры беспорядков 1950-1960-х гг. обычно не покушались на устои коммунистической системы. Их действия были направлены либо против «плохих чиновников» на местах, либо «плохого Хрущева» на самом верху. Даже в Новочеркасске демонстранты, как известно, несли перед собой портрет Ленина, наглядно демонстрируя свою идеологическую лояльность и «верность делу коммунизма».
39
Dahrendorf, Ralf. "Toward a Theory of Social Conflict", in Social Change: Sources, Patterns
40
См. также: Козлов В.А. Состояние духовной жизни общества как категория системного изучения истории советской культуры // Системный подход к истории советской культуры: Сборник научных трудов. - Новосибирск. - 1985
41
Coser, Lewis. Continuities in the Study of Social Conflict.- New York.- 1967
42
См.: Ахиезер А.С. Россия: критика исторического опыта. В 3-х томах. М.- 1992
43
См.: Pro et contra. 2001. № 6
44
Оболонский А.В. Драма российской политической истории: система против личности. М. 1994. С.11. Слово "Система" используется А.В.Оболонским не в политическом, а в более широком смысле. Он доказывает, что "сама по себе смена политических систем в нашей стране не приводила к принципиальным изменениям Системы в смысле типа