Страница 7 из 11
Мать села в кресло, сложила руки на коленях, губы бантиком. Лицо симпатичное, печальное. Из-под банкетки послышалось негромкое нечленораздельное гудение – надо думать, мальчик как-то осваивал машины, стоящие там как бы «в гараже».
– Ну, что у вас случилось? – спросила я, ожидая услышать традиционное для этого возраста «не слушается!».
Но услышала совсем, совсем другое…
– Воспитательница из садика меня прислала. Сказала: «Сходите обязательно, что-то с Вовой не так».
– А как выглядит это «не так», она не сказала? – мысленно охарактеризовав умственные способности воспитательницы, уточнила я.
– Да нет, в общем-то, она и сама толком не поняла… Дело в том, что дети отказываются вставать с ним в пару. Даже его друг.
Оп-ля! Я мысленно же извинилась перед внимательной воспитательницей. Как я боюсь этого симптома у маленьких детей! Ребенка я толком не рассмотрела, да и волна чесночного запаха отчасти притупила мою наблюдательность…
– Может быть, Вова просто дерется, обижает одногруппников, поэтому они его боятся и не любят? – с спросила я с некоторой надеждой.
– Нет, – мама помотала головой, такой же круглой, как у сына. – Он крупный, но не драчливый совсем. Всегда, если его задевали, просто уходил. Обычно, мне воспитатели говорили, он в садике сидит себе в углу и в конструктор играет или книжку смотрит. Один или с другом. Но вот теперь и друг, и остальные дети общаться с ним не хотят.
– А дома поведение Вовы не изменилось?
Вовина мама моментально ловит озабоченность в моем голосе и тяжело задумывается.
– Не знаю, я ничего такого не замечала… Только вот бабушка говорит, что он отказывается заниматься. Хотя раньше всегда занимался с ней с удовольствием. Вова у нас очень развитый: все буквы знает и уже может немного по слогам читать.
– А общение? С вами, с незнакомыми людьми?
– Да он всегда, чуть не с рождения букой был…
– Какие-то странные игры? Не существующие в реальности персонажи? Может быть, рисунки?
– Да! Да! – мама начинает нервно ломать пальцы. – У него уже давно есть какой-то придуманный друг Миша, который к нему из леса (у нас рядом с домом парк) приходит. И игры у него… он много играет, но нас с бабушкой к себе никогда не пускает. И рисует… планы метро.
Планы метро? Общение с никому не видимым Мишей? Отвергающие Вову дети? Я задумалась.
Увы мне и маме! Часто вот этот именно симптом: маленькие дети нутром чуют пробуждающуюся инаковость сверстника, пугаются, как зверьки, и отказываются вставать с ребенком в пару – маркирует начало детской шизофрении. Взрослые еще ничего не замечают или списывают на оригинальность или даже одаренность ребенка… Но как мне сказать об этом матери?
– Скажите, пожалуйста, среди ваших родственников были… ну, скажем так, странные люди?
Мама думает, продолжая с противным хрустом ломать пальцы. Вова вылез из-под банкетки и на ковре выстраивает ряд из моих машин – по росту, от самой большой к самой маленькой.
Через пять минут я знаю все о предполагаемой психиатрии в обоих родах. От утопившейся в пруду от несчастной любви двоюродной прабабушки матери до – о ужас! – покойного дедушки со стороны отца, о котором свекровь никогда толком ничего не рассказывала (развелась с ним, когда отец Вовы был еще маленьким), но теперь-то мать понимает, что он, судя по всему, был вовсе не алкоголиком, а гораздо хуже…
В кабинете повисает тяжелое молчание.
И в этой паузе я хочу предложить уважаемым читателям поговорить на очень интересующую меня и, как мне кажется, вполне актуальную, хотя и трудную тему.
Смотрите: мы много и, наверное, убедительно говорим о постепенно растущей в нашем обществе толерантности к инвалидам. Особенно, конечно, к детям. И сами эти разговоры, как предполагается, этому росту способствуют. Конечно. Ведь еще недавно у нас детей-инвалидов прятали по домам, об их существовании не очень-то говорили, иметь такого ребенка считалось чем-то чуть ли не стыдным и неприличным, а от взрослых инвалидов, если они изредка появлялись на улице, все попросту отводили взгляд. Теперь многое изменилось. Вот недавно наши спортсмены победили на Паралимпийских играх, все дружно за них болели и ими искренне гордились. Детям-инвалидам все вполне открыто помогают, и никто особенно не отворачивается. Но при всем этом «инвалид» практически всегда представляется нам как-то визуально. В первую очередь это, конечно, «опорник» (т. е. с нарушениями опорно-двигательного аппарата. – Ред.). А вслед за этим – всякие тяжелые хронические соматические, генетические или обменные заболевания. Далее – глухие, слепые; где-то в самом конце – врожденное органическое поражение головного мозга, умственная отсталость. В общественное сознание постепенно внедряется здравая и гуманная мысль: нужно только создать им условия, дать возможности для развития, и тогда они смогут жить в соответствии со своими возможностями, но в целом «как все обычные люди» – работать, ходить в кино, театры, рестораны, заниматься спортом, путешествовать…
А вот другие люди, которые на первый взгляд выглядят абсолютно как все, люди соматически здоровые, с руками-ногами, часто даже с сохранным (до некоторых пор?) интеллектом, но при этом мыслят, чувствуют и часто действуют в мире откровенно «не как все». Те, кого врачи называют «психиатрическими больными», а обыватели – просто «сумасшедшими». Я очень хорошо помню, как в перестройку, на волне борьбы с «карательной советской психиатрией», в какой-то момент множество психически больных людей вместо больницы оказалось в прямом смысле на улице – они ездили в метро, сидели и что-то бубнили себе под нос на скамейках в скверах, пробовали общаться в очередях и просто с прохожими. Обычные люди либо шарахались в стороны, либо демонстративно их не замечали, либо посмеивались, воспринимая общение с «психом» как развлечение. Кто-то жалел их, конечно, но чем тут можно было помочь?
Потом постепенно они куда-то делись… Погибли? Снова, когда прошел очередной период «разрушенья до основанья», оказались в привычных больницах и интернатах?
Вам никогда не казалось, что часть из них ушла в Интернет и оставляет значительный процент комментов к материалам, предположим, на сайте «Мэйл.ру»? Мне лично зачастую так кажется…
И проблема-то, как я полагаю, осталась, хотя о ней обычно как-то избегают говорить.
Если болезнь разрушила не тело, но разум, чувства, дух человека, он, безусловно, несчастен. Но как проявить к таким людям толерантность? Делать вид, что они «как все», и так с ними и обращаться?
Но ведь это вранье. Они другие, и даже дети в младшей группе детского сада это чувствуют.
Создать им условия? Но какие? Пандусами в переходах тут явно не обойдешься… Предоставить их самим себе, просто поить, кормить котлетами и таблетками? Но человек (любой человек!) не может жить в вакууме, и в конце концов мы рискуем получить Адама Лэнзу (школьник-аутист, расстрелявший детей и учителей в американской начальной школе Сэнди-Хук в 2012 году. – Ред.). Или Интернет, наводненный психопатиями. Тема регулярно возникает как очень актуальная и… уходит в песок. У меня спрашивают совета, как у специалиста. А я и сама не знаю, что сказать. Я ведь не психиатр. Те же опытные психиатры, которых я близко знала, имели такую профессиональную деформацию и аберрации социального зрения, что я бы у них и спрашивать не стала. Отношение общества и каждого из нас в отдельности к психически больным (при этом соматически здоровым!) людям надо обязательно обсуждать – и в реальном общении, и в Интернете. Как есть? Как надо? Как хотелось бы?
Кто-то, наверное, еще помнит про Вову. Он расставил машинки, нагрузил в самый большой кузов кубики, поднял голову, оценил затянувшуюся паузу и сказал:
– А я знаю, почему Вася со мной больше играть не хочет. И почему Лиля в пару не встала.
– Почему же?!! – хором воскликнули мы с матерью.
– Воняет от меня противно – вот почему, – мальчик дотронулся пухлым пальцем до чесночной ладанки. – Они мне сами сказали: тошнит их…