Страница 1 из 11
Николай Дмитриев
Под тремя башнями
Пролог
Вагон плавно покачивался, и приглушённый стук колес едва доносился в купе. За широким окном летел сплошной зелёный занавес и только там, где он разрывался, открывались огромные аккуратно возделанные поля. Весёлый морячок, всю дорогу без устали забивавший по соседству козла, открыл дверь и потянул чемодан с полки.
– Подъезжаем, вещички пора складывать!
Худощавый мужчина, сидевший возле окна, поднял голову.
– Почему, мы же только Узловое проехали?
Морячок заинтересованно посмотрел на попутчиков. Их было двое, отец и сын. Сын, застенчивый подросток лет пятнадцати, лежал на верхней полке и вежливо отмалчивался, а его отец, обычно поглощённый своими мыслями, сейчас явно недоумевал.
– А вы что, разве уже бывали здесь? – морячок оставил чемодан и присел на нижнюю полку.
– Бывал… – мужчина едва заметно улыбнулся. – Только давно.
– А-а… – догадался морячок. – Сына в родные места везёте.
– Ну, родился-то я далеко, – уточнил мужчина, – но, как когда-то говорили, в большую жизнь отсюда пошёл… – Мужчина откинулся на спинку дивана и мечтательно закрыл глаза. – Вот сейчас будет станция Восток-товарный, потом перецепят паровоз и задним ходом потянут состав к городскому вокзалу. Там станем над самой речкой и пойдём в город пешком, через низинку, через мостик, прямо на центральный холм…
– Ой-ой-ой! – морячок по-детски схватился ладонями за щёки. – Да вы сколько лет здесь не были?
– Сколько? – мужчина на секунду задумался. – Да, пожалуй, лет тридцать…
– Ого!.. – морячок даже присвистнул от удивления.
– А что, изменилось многое?
– Изменилось? Да тут новый город теперь!
– А старый как?.. Перестроили?
Голос у мужчины дрогнул, а его сын, заинтересовавшись разговором, свесился вниз.
– Ну нет, что вы. Совсем наоборот. Там всё как было, даже вокзал старый, что над рекой оставили, только станцию перенесли.
– Это куда же?
– А прямо на бывшую товарную!
– Там же ещё аэродром был? – изумился мужчина.
– Застроили! – весело рассмеялся морячок. – Всё застроили и аэропорт перенесли. Да и какие там самолёты были, небось «кукурузники»?
– Точно, «кукурузники». – Мужчина по-доброму улыбнулся. – Выходит, скоро город будет?
– Да вот он! – морячок вскочил и распахнул дверь.
Мужчина поспешно вылез из-за столика и, выйдя в коридор, замер перед окном. Поезд шёл вдоль густой россыпи новостроек, местами подходивших к самому полотну. Из-за домов поднимались высокие заводские трубы, одна из них густо дымила, закрыв верхушку плотным желтоватым клубком.
– Это наш северный промышленный район, – пояснил морячок, придерживая коленом норовившую захлопнуться дверь.
Подросток спрыгнул на пол и, став позади отца, тихо спросил:
– Что, всё изменилось?
– Ты же слышал, Старый город не трогали. – Отец усмехнулся, обнял сына за плечи и крепко прижал к себе. – Это здесь, когда меня самого звали Сашкой, было не так…
МАЛЕНЬКИЙ ГОРОД
Тогда поезд медленно тащился мимо болотистых лугов, перелесков и только-только восстановленных полустанков. За дребезжащим окном ползли серые от времени соломенные крыши бесчисленных хуторов и голые пни сплошной вырубки, как бы подпиравшие колею, то и дело перемежаясь крохотными речушками.
И хотя проплывающий за окном пейзаж был непривычен, Сашка не удивлялся. С тех пор как отца взяли на фронт, им с матерью, оказавшись в эвакуации, пришлось поездить порядочно, и при желании Сашка мог вспомнить и маленькие мотающиеся на выходных стрелках теплушки воинских эшелонов, и томительные стоянки в тупиках, и безжалостную толкотню сортировочных.
Запомнились и сами вагоны, начиная от дачных с трамвайными скамейками и простых спальных с всё время дребезжавшими стальными проушинами бандажей верхних полок, до совсем уж невероятного великолепия древней развалины с бархатными диванами и императорским клеймом на раме, поданной под офицерские семьи в Ростове. Тогда ещё долго пришлось ехать вдоль донского разлива, и от самой насыпи чуть ли не до горизонта была только вода, из которой торчали перекошенные столбы линий электропередач с оборванными проводами.
А ещё из окон этих вагонов Сашка видел горы касок возле станций Поволжья, груды металлолома на платформах и битую технику у едва осевших окопов, а больше всего разбомблённых и расстрелянных эшелонов, сваленных под откосы и обгоревших до того, что от них оставались только ржавые тележки да искореженные металлические каркасы.
И после всего виденного, когда на последней станции паровоз, перецепленный в хвост эшелона, начал толкать состав перед собой, Сашка догадался, что ветка здесь тупиковая и городишко этот, куда они с матерью наконец приехали, должно быть, маленький, тихонький и захолустный…
Мысль о том, что они наконец прибывают, заставила Сашку оторваться от окна. Пробежав по подрагивающему полу в конец вагона, он заскочил в туалет и первым делом уставился в зеркало. Из обшарпанной рамы на него смотрел немного нескладный вихрастый парнишка с вздёрнутым носом и добела выгоревшими бровями.
Торчание возле окна не прошло даром: от крыльев носа вниз шли две угольные чёрточки, и Сашка торопливо застучал по рожку умывальника. Плеснув в лицо тёплой водой и чуть подвинувшись (сбоку на старое зеркало наползали чёрные чешуйчатые разводы), он удовлетворенно хмыкнул.
Умывание показалось ему достаточным и, поправив секущийся от бесчисленных стирок воротник мятой апашки, Сашка выскочил в коридор, потому что за окном уже мелькнул решетчатый столб станционного семафора. Хлопец поспешно стал на кожух отопления и высунулся как можно дальше из окна.
Сначала показались приземистые пакгаузы, потом бесконечно долго тянулась воинская рампа, выложенная мелким булыжником, и только когда совсем рядом проплыла беленькая будочка с кирпичной, фасонно-выпуклой надписью «1909», и Сашка высунулся из окна почти по пояс, он увидел отца.
Отец (Сашка узнал его сразу), кирпично-загорелый и совершенно седой, стоял на самом краю перрона, выложенного почему-то бросившимися в глаза ребристо-жёлтенькими плиточками, и изо всех сил размахивал зажатой в кулаке военной фуражкой…
А вообще первое впечатление оказалось верным. Когда позднее, после бурно-радостной встречи, отец с матерью занялись друг другом и Сашка принялся глазеть по сторонам, он увидел, что вокзал, наверняка построенный ещё в царское время, маленький и привокзальная площадь с цветником посередине маленькая и даже ожидавшая их автомашина, «Опель-Кадет», тоже маленькая.
Сашка недоумённо посмотрел на четыре больших чемодана, где помещалось всё привезённое ими имущество, и оценивающе глянул на автомобиль. Багажника сзади, как у больших машин, конечно, не было, зато сверху, на специальных стойках крепилась прочная металлическая решётка, куда шофёр, весёлый улыбающийся парень в выцветшей гимнастёрке со следами погон, наверняка только что демобилизованный солдат, споро закинул багаж и на всякий случай привязал чемоданы явно загодя припасённым шнурком.
Конечно, «Опель-Кадет» не отвечал Сашкиным представлениям о солидных автомобилях, и тем не менее хлопец с удовольствием уселся на переднем сиденье, мама с отцом устроились сзади. Шофёр, которого отец называл просто Юрием, нажал стартёр, и, заурчав мотором, «Опель-Кадет» уверенно покатил узенькой мостовой, проложенной вдоль длиннющей казармы с красной звездой на воротах, а потом мимо серебристых баков нефтебазы, видневшихся с другой стороны дороги.
К сожалению, автомобильное путешествие оказалось коротким. Сашка ожидал, что они будут ехать долго, однако авто, миновав нефтебазу и домики предместья, въехало на холм и, обогнув что-то похожее на городской сад, свернуло в какую-то улочку и там остановилось возле особнячка с непривычно широкими тройными окнами и сетчатой оградой.
Новое жильё Сашке понравилось. Во время эвакуации им с матерью приходилось ютиться то в бараке, то в коммуналке, а то и просто под открытым небом на каком-нибудь полустанке или сортировочной. Конечно, на фоне таких воспоминаний двухкомнатная квартира, где они втроём жили перед войной, казалась верхом благополучия. Зато здесь, в особнячке, было аж три комнаты и большая кухня. Вдобавок ванна с дровяною колонкой, водопровод и туалет в самом доме, и ещё – под каждым окном стояли радиаторы совсем уж непривычного водяного отопления.