Страница 24 из 67
– Судя по всему, впереди нас ждет много работы, – сказал Рафферти. – Вы задали очень интересные вопросы, мистер Холмс, хотя лично мне не терпится узнать, почему мистер Ларссон расхотел продавать камень королю.
– Мне в голову пришла одна идея по этому поводу, – сообщил Холмс.
– Возможно, вы думаете о том же, о чем и я, – произнес Рафферти.
– И о чем же? – спросил я.
– Пока что бессмысленно размышлять о мотивах мистера Ларссона, – предостерег меня Холмс. – Мистер Рафферти прав. Теперь нам нужно вернуться к работе, если мы хотим найти ответы. В этом деле еще масса белых пятен.
– Тут с вами не поспоришь, мистер Холмс, – согласился Рафферти. – Но я скажу так: у Магнуса Ларссона определенно был мотив убить фермера.
– Был, – признал Холмс. – Но я думаю, пока еще рано обвинять писателя, поскольку мне показались весьма убедительными слова о том, что он хотел бы знать, где найти камень. А вот мне хотелось бы знать, где мистер Ларссон был в ночь убийства.
– Я наведу справки, – обещал Рафферти. – Но есть шанс, что он выпивал где-то, может быть, даже в чудесной таверне «Маджестик». По слухам, мистер Ларссон обычно остается до закрытия в том заведении, куда заглянул.
– А когда обычно здесь закрываются таверны? – спросил Холмс.
– Если мне не изменяет память, обычно питейные заведения работают до одиннадцати по будням и до полуночи по пятницам и субботам.
Холмс задумался, а потом сказал:
– Предположим, мистер Ларссон в среду вечером выпивал где-то и таверна закрылась в одиннадцать часов, тогда он мог бы поспешить на ферму мистера Вальгрена, чтобы убить его, скажем, в час или в два ночи. Разумеется, в таком случае мистер Вальгрен встретил свою смерть уже после полуночи. Надо поговорить с коронером, узнать, какое время смерти определили.
– Я этим займусь, – вызвался Рафферти. – Просто я…
Холмс перебил:
– Вы знаете коронера, вы это хотели сказать, мистер Рафферти?
– Ну, в общем-то да…
– Меньше слов – больше дела, – заметил Холмс с улыбкой. – Поговорите с коронером – если получится, то прямо завтра, – а потом расскажете, что выяснили.
– С удовольствием! – воскликнул Рафферти.
В разговоре возникла пауза, а я искал ответ на собственный глубоко личный вопрос, поскольку, чем дальше я размышлял о том, как Холмс и Рафферти одурачили меня наравне с Магнусом Ларссоном и посетителями таверны, тем больше злился. Наконец я не выдержал:
– Теперь, когда вы покончили со своими делами в «Маджестик», я хотел бы узнать, почему вы не поставили в известность меня?
Рафферти потупил взор, так что сразу было видно глубокое раскаяние, и ответил:
– Вы должны винить меня, доктор, и никого более. Мистер Холмс, разумеется, целиком и полностью доверяет вам, как и я. Но меня терзали сомнения. Можно было бы заранее открыть вам наш план, и лично я не возражал бы, но при этом я понимал, что если кому-то из посетителей достанет мозгов раскусить нас, то мы попадем в передрягу, поскольку пьяные лезут в драку не разбираясь. Так что я решил, что вы будете нашей канарейкой в клетке.
– Какой еще канарейкой? О чем вы?
– В старину, когда горняки спускались в забой, то для подстраховки брали с собой канарейку. Говорят, эти птички любят свежий воздух, а если чувствуют примесь метана или угарного газа, тут же падают и околевают, бедняжки. Если такое случалось, горняки понимали, что пора двигаться в противоположном направлении. Вот, доктор, я решил, что вы будете нашей канарейкой: если Холмс сможет одурачить вас, своего самого преданного и доброго друга, то все будет нормально. Как только у вас появятся подозрения, значит, и остальные засомневаются, а тогда стоит задуматься о быстром отступлении.
– Другими словами, мой дорогой Уотсон, вы были лакмусовой бумажкой, – сказал Холмс, – от которой зависела наша безопасность.
Я не счел подобное объяснение достаточным.
– Вряд ли это комплимент, что вы с мистером Рафферти считаете меня своей сторожевой канарейкой. Но, судя по всему, вы насладились своим глупым спектаклем, так что здесь не о чем говорить.
До отеля мы добрались ближе к полуночи, но ни Холмс, ни Рафферти не проявляли ни малейших признаков усталости, хотя их день начался рано. Я мог лишь поражаться той энергии, с которой они взялись за расследование, поскольку сам к этому времени уже мечтал улечься спать. Однако стоило нам оказаться в холле гостиницы, как Холмс, которого Господь, похоже, наделил даром не спать сутками, заявил, что ему нужно немедленно позвонить.
– Уже очень поздно, Холмс, – заметил я. – Кому вы собрались звонить в такой час?
– Да есть один известный нам джентльмен в Чикаго, который как раз предпочитает ночное время, – ответил Холмс. – Возможно, удача улыбнется мне и он окажется подле телефона. Почему бы вам с мистером Рафферти не выкурить пока по сигаре, а я проверю, на месте ли наш друг Вулдридж.
Теперь я понял, до кого Холмс пытается дозвониться: Клифтона Вулдриджа действительно можно было с полным правом назвать нашим другом, пусть мы и не виделись после расследования дела о ледяном дворце. Вулдридж был одним из самых прославленных полицейских детективов Чикаго, известным беспощадностью к преступникам и своей способностью, как он сам это называл, «производить шумные аресты». Он устроил нам с Холмсом памятную экскурсию по печально известному району Леви, после того как мы приехали туда расследовать, как потом оказалось, пустяковое дело от имени Поттера Палмера, магната, сколотившего состояние на торговле недвижимостью и гостиничном бизнесе. С тех пор Холмс и Вулдридж периодически общались.
Холмс направился к маленькому столику у стойки портье, где находился телефон, а дежурный тем временем приметил Рафферти и жестом подозвал к себе:
– Для вас сообщение. Принесли около десяти вечера.
Рафферти взял записку, которая была написана на листке с гербом нашего отеля, быстро прочел и спрятал в карман.
– Спасибо, мальчик мой, – сказал он дежурному, но ни словом не обмолвился мне о содержании записки.
Пока Холмс пытался дозвониться, мы с Рафферти вняли совету нашего друга, вернулись в холл, нашли удобные кресла и закурили. Рафферти, который был замечательным рассказчиком, развлекал меня историями о том, как он работал горняком, а потом водил грузовые фургоны до Невады в сказочную эру Комсток-Лоуд[17].
– После того как они нашли жилу «Большая бонанца», вроде в семьдесят третьем, как я помню, из тамошних шахт стали вывозить столько руды, что впору было серебром дороги мостить. Опасная была работенка. Кругом мародеры, да прибавьте к этому обычный набор из вооруженных бандитов, шулеров, всяких мошенников и ребят с охотничьими ножами вроде того, что оставил мне на лбу маленькую отметину на память. Скажите, доктор Уотсон, вы когда-нибудь видели мое секретное оружие?
– Не думаю, – честно ответил я, недоумевая, что же за новую диковину собирается открыть для меня старина Шэд.
– Тогда пойдемте в мой номер. Вам понравится.
Я взглянул на Холмса; тот о чем-то торопливо беседовал по телефону. Рафферти тоже увидел это:
– Похоже, мистер Холмс дозвонился-таки. Зная его, могу обещать, что он проговорит еще какое-то время. Мы запросто успеем подняться и взглянуть на красоту.
Я проследовал за Рафферти в его номер, а там он пошарил рукой под кроватью и вытащил длинный, отделанный кожей ящик, в котором лежал самый большой пистолет, какой мне только доводилось видеть. Ствол длиной около двух футов с восьмигранным сечением крепился на никелевое ложе с коричневой рукоятью. Только когда Рафферти достал из коробки то, что он обозвал «скелетным прикладом», и присоединил к пистолету, я понял, что пистолет можно использовать и как винтовку.
– Красотища, да? – спросил Рафферти, который оказался настоящим ценителем оружия. Как я позднее выяснил, в его коллекции было двадцать пять экземпляров, и он обычно носил с собой как минимум два пистолета. – Называется карманной винтовкой, доктор. Я купил первую в Виргиния-Сити году в семьдесят третьем или четвертом, когда их только-только начали выпускать.
17
Крупное месторождение золотосеребряных руд в США, в штате Невада.