Живая очередь

Она и сама не знала, какие чувства испытывает к этому добродушному и немного чудаковатому старику. Их прогулки вдоль тенистой аллеи, несомненно, запомнятся ей на всю жизнь. Екатерина Сергеевна не раз представляла, как уедет в свою деревню, вернется в пустой дом, оставшийся от родных, и приведет его в порядок. Устроит свой быт, пойдет на работу в местную клинику или станет поселковым лекарем — ей все равно. А каждую ночь, выходя на крыльцо и смотря на звезды, будет вспоминать, как они шли под ручку с Дмитрием Петровичем и смотрели друг другу в глаза, как делают все влюбленные пары на свете…

Но Екатерина Сергеевна понимала, что городскому жителю в ее деревне делать совершенно нечего. Ей было жалко расставаться с этим человеком и знать, что больше, возможно, она никогда не увидит его. Но с другой стороны, она была уверена, что поступает единственно верным образом. Если начинать жизнь с нуля, то незачем оставлять что-то от прошлых времен, пусть даже в них и были безумно счастливые мгновения. Написав записку и велев Анечке передать ее лично в руки пенсионера, Екатерина Сергеевна собрала лежащие на столе личные вещи и вышла на улицу. Оглянувшись в последний раз на поликлинику, в которой прошла самая значительная часть ее жизни, женщина тихонько всплакнула, дотронулась дрожащей рукой до каменной стены здания и сказала тихое «прощай». Затем, развернувшись, она быстро зашагала прочь. Подальше отсюда. Куда-то в новую жизнь…

Глава 15

На следующий день старики пришли в поликлинику скорее по привычке. Просто потому, что все последние годы поднимались с кровати ровно в девять часов, перекусывали на скорую руку и шли. Куда шли, зачем — не так уж и важно, главное — не сидеть в четырех стенах, где давящее одиночество и безысходность способны свести с ума. Впрочем, пенсионеров было совсем немного — одиннадцать или двенадцать человек. Они совсем не выделялись среди остальных посетителей поликлиники, стараясь вести себя тише воды, ниже травы. Эти люди не вставали в очереди, не ходили по врачам, даже между собой старались беседовать как можно реже, чтобы на них не посмотрели лишний раз, не обратили внимания. Запуганные суровыми мерами главного врача, униженные и уязвленные до глубины души, они все равно пришли сюда, потому что больше идти было просто некуда…

Даже вечные друзья Андрей, Дмитрий Петрович и Илья отчего-то притихли. Душимые злобой, они прекрасно понимали, что бороться с административной системой им не под силу. Они даже не знали, какие методы применимы в этой борьбе, какие средства использовать. Все, что им оставалось — это приходить сюда назло обстоятельствам и Алексею Филипповичу. Показать ему, что они не сломлены, и никакие меры не способны повлиять на их решимость.

— Все, не могу так просто здесь сидеть, — сказал вдруг Андрей. — Пойду встану к терапевту.

— Зачем? — спросила Софья. — Хочешь, чтобы твое лицо красовалось при входе в поликлинику?

— А мне плевать, пусть хоть все стены увешают. С собой никого не зову. Это мое личное решение.

— Что значит не зову? Да мы сами встанем и пойдем, — заявил Степан. — Ну, кто с нами?

— Но ведь это ничего не изменит, — ответила Софья. — Чего вы добьетесь?

— Иногда решения нужно принимать сердцем, а не головой, — возразил Степан. — К тому же вдруг это все простые уловки? Никого ведь до сих пор не сфотографировали.

— Потому что возможности не было.

— А вот теперь будет. Пойдем, Андрюха, я с тобой.

— Я тоже, — ответил Дмитрий Петрович.

— И я, и я, и я тоже, — раздались голоса вокруг.

Встали все: и Илья, и Дмитрий Петрович, и Кирилл, и даже Софья, хотя прекрасно понимали, что ничего не изменят. Это был жест отчаяния, когда терять уже вроде бы нечего, когда все шансы на положительный исход равны нулю…

Андрей стоял в очереди первым, и когда пришло его время зайти в кабинет, он вошел туда с гордо поднятой головой.

— Ну что, Лизочка, — спросил он. — Посмотришь меня или сразу фотографироваться пойдем?

— Фотографироваться?…

— Ну да. Я ведь симулирую свой диагноз. Даже не знаю, что лучше соврать. Варикоза у меня отродясь не было, давление если и скачет, то довольно незаметно. Может, ты мне сама какую-нибудь болезнь придумаешь?

— Да вы в своем уме!

— А ты как думаешь?

— Я думаю, что нет.

— Ну и ладно. Так как насчет фотосессии? Я, знаешь ли, уже лет десять не фотографировался, даже волнуюсь немного. А у вас тут грим наложить помогут или сгодится и так?

— Вы издеваетесь?

— Отнюдь. Меня и правда этот вопрос очень занимает. Кстати, там за дверью еще шесть человек желают попасть на вашу доску позора. Поэтому вы можете нас всех вместе сфотографировать для экономии времени. Вы ведь теперь так жутко заняты все, даже поздороваться некогда. Вот и сделаете групповой снимок на память. Здорово я придумал, а?

— Немедленно уходите отсюда, Андрей. Я не хочу разговаривать в таком тоне.

— В каком таком тоне, Лизонька?

— Не валяйте дурака, Андрей. Зачем весь этот маскарад, он вам совсем не к лицу. Чего вы хотите добиться?

— Того, чтобы меня, как и обещали, сфотографировали. Я же, кажется, ясно объяснил.

— Но зачем вам все это? Зачем вам позориться? Давайте вы выйдете из кабинета, и мы замнем все это дело. Как будто вас здесь и не было.

— Ну уж нет, Лизонька. Я так просто не отступлюсь, да и друзей своих подставить не хочу. У нас каждый друг за друга держится, в отличие от врачей, которые на коллег своих стучат да сплетни разносят.

— Тоже мне! Вместе они держатся! — завелась женщина. — Да сколько вас здесь осталось? По пальцам пересчитать. Разогнал Алексей Филиппович всю вашу шоблу и поделом!

— Как видишь, не всех разогнал, Лизочка, не всех. А мы еще повоюем. Пойдем фотографироваться. Скорее! Я ж говорю, люди за дверью ждут…

Полароидовские снимки были произведены в мгновение ока, и в тот же день лица Софьи, Дмитрия Петровича, Андрея, Степана, Кирилла и Ильи украсили главный вход в поликлинику. «Эти люди позорят нашу поликлинику. Они симулируют болезнь», — гласила вывеска. Незнающие люди, в основном молодежь, еще много дней прохаживались рядом с доской позора и пошло шутили. Лишь только старики были в курсе ситуации и понимали, что стену позора было впору переименовать в доску боевой славы. Пенсионеры останавливались и подолгу рассматривали их лица, аплодируя в душе этим бескорыстным, смелым и чуточку безрассудным людям, осмелившимся бросить вызов системе и сделать то, чего не смогли остальные …

— Ну что? — спросила Софья после того, как фотографии были вывешены у входа. — Дальше-то что будем делать?

— Я думаю, еще раз встанем в очередь к терапевту, — ответил Андрей. — Мне просто очень интересно, они еще раз нас сфотографируют или к уже имеющейся фотокарточке надпись сделают.

— Какую надпись?

— Ну как же. «Злостный нарушитель режима», например, или «рецидивист со стажем».

— По-моему мы совершили безумие, — продолжила Софья. — Хотя с другой стороны, возможно, мы все сделали правильно.

— Конечно, правильно, — ответил Степан. — Пусть знают, что нас не запугать. Мы, армейцы, вообще никогда не сдаемся.

— Да почему только армейцы? Русские никогда не сдаются, — сказал Андрей. — Путь творят, что хотят, мы не уйдем. Кишка у них тонка нас отсюда выжить!

— Дмитрий Петрович! Дмитрий Петрович! — раздались вдруг крики.

Это студентка-практикантка Анечка бегала по коридору, пытаясь разыскать пенсионера и передать ему сообщение.

— Здесь я, Анечка, здесь, — крикнул старик, приветливо махая рукой. — Что случилось?

— Екатерина Сергеевна записку велела вам передать. — Вот, — сказала девушка, протягивая пенсионеру запечатанный конверт.

— А сама-то она где?

— Уехала.

— Как уехала? Куда?

— Навсегда, Дмитрий Петрович. А куда — не знаю. Она не сказала.

Разорвав конверт, Дмитрий Петрович извлек письмо и принялся читать.

«Димочка, прости, пожалуйста, что уезжаю, толком с тобой и не попрощавшись. Я знаю, что поступаю неправильно, но надеюсь, что ты сумеешь меня простить. Я больше не могу работать в этой поликлинике. Ее атмосфера давит на меня, я задыхаюсь здесь. Спасибо тебе за все. И за прогулки, и за все теплые слова, и за то, что ты так нежно держал меня за руку. Наверное, ты будешь смеяться, но ничего подобного у меня не было ни с одним мужчиной, хотя годков-то мне уже хорошенько за пятьдесят. Ты навсегда останешься в моем сердце, и я буду вспоминать тебя всю жизнь. Прощай, мой хороший. Пусть у тебя все наладится».