Страница 68 из 85
Дверь им открывает Илья. Он выглядит весьма элегантно. Здоровается, как со старыми друзьями. Долго держит руку Маши и шутит:
— Вы непременно должны свести с ума всех моих друзей-физиков. Особенно Леву Энглина.
— А вот этого я как раз и не умею, — смущенно улыбается Маша.
— Потому-то и покорите их всех, — обнимает ее подошедшая к ним Ирина Михайловна. Опытным женским глазом она мгновенно оценивает Машин туалет и с удовольствием отмечает ее хороший вкус. — Идите же, я познакомлю вас с моим мужем.
Худощавый, подтянутый, моложавый, с умным строгим лицом, Андрей Петрович совсем такой, каким и представляла себе Маша большого ученого.
— Илья с Ириной Михайловной мне о вас много говорили, а вы, оказывается, еще прекраснее, — произносит Андрей Петрович без улыбки, и Маша не может понять, шутит он или говорит серьезно.
Й она, тоже не. улыбаясь, отвечает ему:
— А я хочу вам честно признаться — нет для меня более неприятного разговора, чем…
— Ну-ну, голубушка! — торопливо подбегает к ней Михаил Богданович. — Не надо быть такой серьезной. Идемте-ка лучше к физикам, — может быть, в вашем присутствии они переменят тему разговора. Я тут с ними уже полчаса, и они все время развлекали меня рассказами о «соотношении неопределенностей» и «сохранении странности». И вы думаете, что я слышал тут о ком-нибудь еще, кроме Дирака, де Бройля, Юкавы, Гейзенберга и Шридингера? Даже Эйнштейн их уже не интересует.
Смущенно улыбаясь, Маша протягивает по очереди руку трем приятелям Ильи и двум друзьям Андрея Петровича с их женами.
— Ты должен их простить, дедушка, — защищает своих гостей Илья. — Они ведь к нам прямо с научной дискуссии.
— А теперь мы постараемся начисто забыть все науки, — смеется кто-то из друзей Ильи, — и целиком переключимся на…
— Стоп! — властно хлопает ладонью по столу Ирина Михайловна. — Переключать вас буду я. Разве вы забыли, что мы собрались для того, чтобы встретить Новый год? Прошу всех в связи с этим посмотреть па часы. Видите — уже без пятнадцати двенадцать. А ну-ка быстренько к столу!
Все шумно идут в соседнюю комнату, и Ирина Михайловна усаживает Илью рядом с Машей. Братьев ее она устраивает по соседству с девушками, помогавшими ей накрывать на стол. (Позже выясняется, что они тоже физики.)
Громко звучат куранты в динамике радиоприемника, хлопают пробки откупориваемого шампанского, звенят бокалы. И уже нет и речи ни о каких элементарных частицах и знаменитых физиках. Все состязаются в остроумии, и Маше приятно видеть, что братья ее имеют успех. Они смешат чем-то своих соседок и произносят остроумные тосты. А сама она — центр общего внимания.
Один только Лёва Энглин, сидящий слева от Маши, ведет себя так, будто и не замечает своей соседки. Даже чокается с нею лишь тогда, когда она сама протягивает к нему свой фужер. И конечно же он не догадывается предложить ей какую-нибудь закуску. Да и сам забывает закусить. Ему всякий раз напоминает об этом Ирина Михайловна. Обращает она его внимание и на то, что рядом с ним сидит такая очаровательная девушка, как Маша, и что надо бы ему поухаживать за нею.
— Что ты хочешь от этого бесчувственного человека, мама? — смеется Илья. — Интерес к Маше он может проявить лишь в том случае, если она сама проявит интерес к математической логике, которой он сейчас так увлечен. Но если бы Маша проявила такой интерес, я бы ей не позавидовал.
— Почему же? — спрашивает заинтригованная Маша.
— Да вы бы услышали от него такое, что и нам, физикам, не всегда понятно. Об «аксиомах исчисления строгой импликации Аккермана», например. И такую терминологию, как «конъюнкция в антецеденте» или «дизъюнкция в консеквенте».
— А что же тут непонятного? — удивленно пожимает плечами Лева. — Это ведь термины обычной логики, которую связывает с математикой именно то обстоятельство, что математические доказательства носят строго логический характер.
— Математика, следовательно, обязана своей точностью логике? — включается в разговор еще один физик.
— Да, конечно, — энергично кивает головой Лева, не замечая, что Ирина Михайловна протянула ему тарелку с закуской.
— Почему же тогда специалисты по математической логике утверждают, что логику можно сделать точной наукой только с помощью математических методов? Замкнутый круг какой-то получается.
— Вы, кажется, доберетесь скоро и до парадоксов Зенона, — смеется Илья. — Вспомните такие его «трудные вопросы», как «Дихотомия» и «Ахиллес».
— Ты назвал лишь две его апории, — кричит кто-то с противоположного конца стола, — а их было четыре. Вспомни-ка еще «Стрелу» и «Стадий»!
— Позвольте, почему же тогда только четыре? — стучит ножом по тарелке уже кто-то из степенных коллег Нестерова-старшего. — До нас дошло девять апорий Зенона, а, по утверждению историков философии, было их сорок пять.
— Но что же это у нас такое? — встает Андрей Петрович. — Встреча Нового года или научный симпозиум? Однако, если уж речь зашла о Зеноне Элейском, сформулировавшем свои парадоксы еще в пятом веке до нашей эры, то тут ничего нельзя утверждать с достаточной достоверностью. Они ведь дошли до нас в основном благодаря Аристотелю, критиковавшему их в своей «Физике» через сто лет после их появления.
— А может быть, даже обязаны мы этим не столько Аристотелю, сколько комментариям Симпликия к «Физике» Аристотеля, написанным уже почти через тысячу лет после Зенона, — усмехаясь, добавляет еще один доктор физико-математических наук.
— И это называется, он навел порядок? — сокрушенно качает головой Ирина Михайловна, бросая на Андрея Петровича укоризненный взгляд. — Подлил только масла в огонь. Теперь их ничем не остановишь.
А Маше нравится этот необычный за новогодним столом научный спор. Она хоть и впервые слышит имя древнегреческого ученого Зенона и никакого представления не имеет о его «трудных вопросах», но ей ясно, что тут собрались люди, всецело поглощенные наукой. И она почти не сомневается, что нет для них ничего более интересного, чем этот спор, даже на новогодней встрече. Приятно ей и то, что братья ее, видимо, с еще большим удовольствием, чем она, прислушиваются к их разговору.
А гостей Нестеровых уже действительно ничем нельзя отвлечь от столь привычного для них научного спора. А когда разговор переходит на более современные проблемы науки, Ирине Михайловне кажется уже совершенно невероятным переключить их беседу на другие темы. Отчаявшись сделать это, она подходит к Маше и шепчет ей на ухо:
— Вся надежда на вас, Машенька. Стукните-ка кулаком по столу и напомните им о Новом годе.
— Но ведь это же интересно!..
— Может быть; если слушать это не часто, а у нас такое почти каждый день. И потом, разве это тот разговор, который должен происходить на встрече Нового года? Это же просто одержимые какие-то! Они даже на вас перестали обращать внимание.
— Вот и хорошо! — смеется Маша.
— Да что же тут хорошего?
Но тут вдруг раздается звонок, и Ирина Михайловна поспешно уходит открывать дверь.
— Наконец-то! — слышится ее радостный возглас, и Маша догадывается, что это пришел Анатолий Георгиевич.
Ирина Михайловна торжественно представляет его своим гостям и усаживает рядом с собой.
И тут только Маша замечает, что нет Юры. Да и Антон Мушкин тоже, кажется, собирается улизнуть. Воспользовавшись тем, что Илья вышел из-за стола, чтобы поздороваться с Анатолием Георгиевичем, Маша устремляется вслед за Мушкиным.
— Вы куда же это, Антоша? — цепко хватает она его за руку.
— Вы бы лучше Юру об этом спросили, когда он уходил, — хмуро отзывается Мушкин.
— Так он ушел, значит?
— Ну да. А вы, конечно, этого и не заметили. Счастливо вам оставаться и веселиться тут, а я попробую догнать его, если только он не очень далеко ушел.
— Но как же так, Антоша. — беспомощно разводит руками Маша. — Почему он вдруг ушел?
— Ах, Маша, Маша! — вздыхает Мушкин. — Неужели вы сами не догадываетесь? Ну, я пошел. Его нельзя оставлять одного в таком состоянии.