Рода

Дэвид Ванн

Рода

Фотограф Глен Эрлер /Glen Erler

From The Collection Legend of a Suicide by David Va

Когда я впервые увидел свою мачеху, я подумал, что она мне подмигивает. И подмигнул в ответ. Но она только нахмурилась, а ее правое веко так и не поднялось. На ней было желтое свадебное платье — ни фаты, ни шлейфа, — и она обернулась посмотреть на меня, когда я поравнялся с передним рядом скамей. Я нес бархатную подушечку с обручальными кольцами и на отца, по-моему, даже не взглянул. Мои глаза были прикованы к этой новой женщине, которую отец до сих пор от всех прятал и у которой были очень темные волосы, светлая кожа и опущенное веко, делавшее ее при ближайшем рассмотрении невероятно прекрасной.

Моя новоиспеченная мачеха, Рода, отвязала отцовское кольцо тонкими белыми пальцами. Завороженный, я снова взглянул на ее правый глаз — он был чуть приоткрыт — и слишком поздно заметил, что она за мной наблюдает. Второй ее глаз был карий, блестящий. Она откровенно рассмеялась — прямо у всех на виду, посреди службы, — в тот самый момент, когда надевала кольцо на палец своему жениху. Ее смех ошеломил всех нас, но в особенности отца, который принялся озираться, словно эти звуки раздались где-то в дальнем углу церкви. Когда он поднял взгляд, его рот слегка приоткрылся, и я в первый раз в жизни увидел, что он испуган.

За праздничным столом Рода ела аккуратно, нарезая свою порцию на крошечные квадратики. Она знала, что за ней наблюдают. Стол был накрыт на отцовской лужайке, которую окаймлял небольшой ореховый садик, а за ним тек ручей и высились два поросших кустарником горных склона; полюбоваться было на что, но все смотрели только на Роду. Когда она извинилась и пошла в дом — наверное, в туалет, — моя бабушка открыла огонь.

— Жалко, что твоей матери сегодня нет, — сказала она мне, зажатому между нею и отцом без шансов на побег. Хотя родители невесты не явились ни на прием, ни даже на само венчание, ее старшая сестра сидела прямо напротив нас. — Не понимаю, почему он не мог остаться с твоей матерью, — продолжала бабушка. — А ты знал, что этой Роде всего двадцать четыре года?

— Маргарет, здесь не место, — вмешался мой дед.

— Да я ничего и не говорю. Просто нам всегда так нравилась его мать…

— Маргарет! — он немного повысил голос и прикрыл ладонью ее руку, лежащую на столе.

— Давай я тебе еще чего-нибудь положу, мам, — сказал отец. На сестру Роды он не смотрел.

— Практически одноглазая, — прошептала бабушка деду так громко, что мы все ее услышали.

— Боже, — сказал отец.

— Все в порядке, — сказала сестра Роды. — Понятно, что никто не имеет в виду ничего плохого. Просто ситуация такая неловкая…

— Вот-вот, — вмешалась бабушка. — И я о том же.

— Она идет, — шепнул я.

Усевшись, Рода обвела нас настороженным взглядом.

— Вы, конечно, обо мне говорили?

— Конечно, — подтвердила бабушка с улыбкой. — Ты же у нас невеста.

Отец с Родой обошлись без медового месяца. Вместо этого они взяли меня к себе на выходные и задарили подарками. Может, это было что-то вроде подкупа.

Я сидел на веранде и смотрел, как солнце опускается в ложбину между горами. Воздух был сухой и теплый, и я слышал, как в кустах чмокает куропатка. Гости разошлись, и теперь о свадьбе напоминала только тлеющая жаровня.

— Поздравляем с нашей свадьбой! — хором пропели отец с Родой, поднимаясь на веранду.

Рода вручила мне плеер. Наверное, у меня был слегка ошарашенный вид, потому что она снова нахмурилась. Я не привык к дорогим подаркам. Потом отец преподнес мне мое первое ружье — карабин тридцатого калибра, на оленя.

— Ну-ка, проверь, — сказал он. — Вон белка, видишь? — и он кивнул на высокий дуб поблизости.

Белку я видел — она сидела футах в двадцати от земли. Я мог бы сбить ее бейсбольным мячиком.

— Оно же не заряжено, — сказал я.

— В патроннике есть патрон. Только курок взведи.

Я взвел курок и прицелился в белку. Она что-то грызла, снова и снова поворачивая это в тоненьких черных пальчиках; ее серые щечки в закатном свету казались розовыми и ходили ходуном, когда она жевала, один глаз смотрел прямо на меня. Я нажал курок и увидел, как шматок мяса вылетел из нее, точно маленькая красная птичка. Белка словно взорвалась. В листьях зашелестело, как дождь: это ее кусочки сыпались вниз, на землю.

— Попал, — сказала Рода.

Тем вечером мы поехали в город, к отцу и матери Роды. Ее мать сидела на высоком табурете, курила одну сигарету за другой и пила без перерыва. У нее была собачонка, длиной примерно с белку, но стриженая и жирная, с расплющенной мордой и крошечными злыми глазками; она спряталась под табуретом и ворчала так громко, что нам было трудно вести разговор. Время от времени мать Роды прикрикивала на нее: «Заткнись, Сливка!» — и пыталась пихнуть ее ногой. Тогда собачонка убегала в угол кухни, стуча и скользя когтями по линолеуму, а потом возвращалась обратно, тяжело сопя.

Хриплым прокуренным голосом мать Роды сказала мне:

— Ты хороший мальчик, правда?

Отец Роды повел моего отца к себе в кабинет, чтобы показать ему недурную, как он сказал, коллекцию пистолетов и ружей.

— Ну как ты, мам? — вдруг спросила Рода, когда беседа зашла уже довольно далеко. Это прозвучало так, будто они с матерью только что встретились.

— Твой отец, подонок, хочет меня бросить.

Наступила долгая и мучительная пауза. Потом Рода прервала ее:

— Ты ведь знаешь, что это неправда, мама. Всегда знала.

— О’кей. Тогда все отлично, лучше не бывает. — Она снова глотнула из стакана. — Так значит, ты опять вышла замуж. Новая жизнь, да? — Она подлила себе еще и посмотрела на меня. — А ты? Кем хочешь стать?

Она перегнала дым изо рта в нос. На ней были розовые слаксы, а шлепанцы она зацепила за нижнюю перекладину табурета. Ее собачонка не сводила взгляда с моих лодыжек.

— Пока, — сказал я.

Она усмехнулась, потом закашлялась, потом посмотрела на меня подозрительно. Я хотел сказать «пока никем», но последнее слово куда-то пропало.

— Ему всего двенадцать, мама, — вмешалась Рода.

— Хороший мальчик. — Ее мать подмигнула мне и раздавила в пепельнице окурок. — Эй, Билли! — крикнула она в коридор. — На кой черт ему нужны твои ружья? Иди лучше с пареньком поболтай!

Она подлила себе еще.

— Папа тебя любит, — сказала Рода.

— Разуй глаза, Рода, — мать в упор посмотрела на нее. — Ха! — сказала она и снова закашлялась. — Ты всегда была слишком красива, Рода. Нехорошо затмевать родную мать. — Она посмотрела на меня и подмигнула. — Уж я-то знаю, о чем говорю, понял?

На пороге кухни появился отец Роды — рядом с моим отцом он казался широкогрудым коротышкой.

— Мне кажется, тебе хватит, Шарлин, — сказал он жене.

Она снова подмигнула мне и допила стакан до дна.

Отец Роды выглядел не столько рассерженным, сколько смущенным и растерянным. Он легонько потер ладонью свою лысоватую макушку.

— Как тебе папина коллекция? — спросила Рода у моего отца. Теперь она стояла ближе ко мне, отодвинувшись от матери. Я видел пряди мягких, тонких волос на ее шее.

— Впечатляет. Такое не каждый день видишь.

— Пожалуйста, Шарлин. Не при ребенке, — сказал отец Роды.

— Ничего, папа, — сказал Рода, делая шаг к нему. — Мы все равно ненадолго.

— И он будет объяснять мне, что стыдно, а что нет? — спросила мать Роды, сидя спиной ко всем нам. — Человек, который не выходит на люди с собственной женой, будет объяснять мне, что стыдно, а что нет? — Сливка заворчала. Она чувствовала растущее напряжение и зверела. — Который шляется с прошмандовками вдвое его моложе?

Мать Роды крутанулась на табурете и ткнула пальцем в мужа.

— Уйди с дороги, Рода, — сказала она, потому что Рода уже очутилась между ними.