Конец цепи

Мужчины, ранее изображавшие медперсонал и ходившие в светящихся в темноте жилетах, были уже далеко. После душа, дезинфекции, приведя себя в порядок, они завершали последний этап предписанной им процедуры безопасности.

В «скорой» остался только бездомный.

Они убили его, и это не вызывало никакого сомнения. Но наверное, сначала дали ему нечто новое? Лучшее? Кто знает, смог бы он продолжать в том же духе, приняла бы его улица снова, даже если бы он остался в живых? После того как он получил еду, одежду, жилье. Работу. Спорт. Даже что-то вроде образования.

Просто никто и в страшном сне представить не мог, что он выживет.

Не ему было выбирать.

– Такова судьба, – сказал молодой мужчина в вертолете, словно каждая из мыслей Коннорса высвечивалась бегущей строкой где-то у всех на виду.

Они сидели друг напротив друга с обязательной гарнитурой на голове, которая не только позволяла им общаться между собой, но и заглушала дьявольский шум винтов, проникавший в кабину снаружи.

Коннорс кивнул в ответ. Как бы подтверждая, что с этим не поспоришь.

– Будем? – спросил молодой.

Сейчас Коннорс помедлил с кивком, хотя оба они прекрасно знали, что деваться некуда. В первых лучах восходящего солнца без бинокля «скорая» выглядела маленькой блестящей точкой, но он все равно не осмеливался отвести от нее взгляд.

Словно это могло предотвратить неизбежное.

Как будто он сидел со школьным учебником в одной руке и с ответами в другой и пытался получить нечто совсем иное, прекрасно зная, какой должен быть результат.

Ответственность. Нечего не поделаешь.

Но сейчас альтернативы не существовало.

Когда он наконец дал свое согласие, его движение головой было столь неприметным, он с таким же успехом мог качнуться от того, что вертолет попал в воздушную яму. Однако его молодой напарник отреагировал должным образом. Тем более пульт он уже держал в руке, и ему оставалось только нажать на кнопку.

Когда машина взорвалась, утонув в облаке желтого дыма, их задание закончилось.

И новое поколение сорной травы и полевых цветов получило образовавшуюся воронку в свое распоряжение.

4

Вильям Сандберг проснулся второй раз за день, в который он, собственно, не планировал просыпаться вообще, когда находился на высоте нескольких тысяч метров над землей.

И как только он понял это, от его сна не осталось и следа.

Он сидел в кожаном кресле, мягком, теплом и достаточно глубоком, чтобы оно с таким же успехом могло находиться в домашнем кинотеатре какой-нибудь богатой виллы, а за иллюминатором прямо напротив него светило яркое солнце, и чуть ниже раскинулся безбрежный океан белых облаков.

Он находился в самолете. Спал.

Как обычно, сон не спешил уходить и, даже растаяв, как дым, оставил после себя неприятный осадок. Он подумывал, как приучить свой мозг совершать экспедицию назад к истокам тягостного ощущения и попытаться понять причину, вызвавшую его. Зачастую в этом случае повторялась одна и та же история. Не удавалось вернуться в мир Морфея и восстановить уже потерявшиеся в тайниках памяти картинки. Одновременно он знал, что это самый эффективный способ полностью избавиться от них.

Однако решил не напрягаться. Не тратить умственные силы на такую ерунду, и продолжал сидеть неподвижно, как будто малейшее его движение позволило бы им обнаружить, что он проснулся. Словно в результате они могли прийти и разобраться с ним.

Они? И о ком же шла речь?

Этого он не знал.

Его последним воспоминанием были трое одетых в костюмы мужчин в больничной палате. Он ощущал неприятную сухость во рту. А его единственное знание сводилось к тому, что у того, в чьей компании он сейчас находится, явно имелись деньги.

Он не впервые сидел в частном реактивном самолете. Однако этот оказался самым шикарным из всех, которые он когда-либо видел изнутри. Его комнату (а это действительно была пусть очень маленькая, но все-таки комната с креслом и прикрепленным к стене столом, составлявшими вместе единое рабочее место) отделяла от остальной части воздушного судна панельная перегородка. Аккуратная, выполненная под дерево дверь в ней, скорее всего, вела в небольшой коридор, протянувшийся вдоль левого борта самолета. И он подумал, что она, вероятно, заперта. Ее, конечно, не составило бы труда взломать при необходимости. Но она наверняка была на замке.

Впрочем, откуда такая уверенность? – спросил он самого себя.

И почему он, собственно, решил, что находится здесь в качестве пленника. Свободно затянутый на его животе ремень ничем не отличался от обычного ремня безопасности, а когда Вильям расстегнул его, ему уж точно ничто не мешало встать, будь у него на то желание.

Поток свежего воздуха из вентилятора на потолке над ним. Приятного, теплого от солнца за бортом. Вчера он до одури наглотался таблеток, а сегодня сидел здесь одетый в белую больничную рубашку и бесформенные брюки в кресле, цена которого, возможно, превышает его годовую зарплату. Если так выглядела смерть, то она обладала довольно странным чувством юмора.

Его присутствие здесь удивляло Вильяма. И каким-то образом раздражало его. В определенный и довольно долгий период своей жизни он был постоянно готов к такому повороту событий или гораздо худшим вещам.

В конце восьмидесятых, когда Вильяму было под тридцать, а миром правили две супердержавы, враждовавшие между собой, за ним в нескольких случаях неотступно следили по всему Стокгольму. Тогда он останавливал свой автомобиль и совершал прогулку пешком по сложному маршруту через универмаги и торговые центры, точно как его инструктировали, и избавлялся от хвоста. Ему приходилось добираться домой на такси и просить коллег забрать его машину несколько дней спустя, все согласно правилам. А на вилле, где он жил, были установлены камеры наружного наблюдения и система охранной сигнализации, почти совершенно невидимые для постороннего глаза и исключительно высокотехнологичные для той поры. Но, несмотря на это, он периодически мог слышать необъяснимые щелчки в телефоне, или его соседей время от времени навещали странные торговцы картинами, которые, даже не сумев сбыть свой товар, еще долго сидели в автомобилях, припаркованных таким образом, что из них открывался прекрасный вид на дом Вильяма. Он просто-напросто представлял собой крайне интересную цель, и это являлось одним из побочных эффектов его работы.

Но это в ту пору когда он был активный, молодой, подавал большие надежды (в далеком прошлом, как он обычно говорил) и обладал исключительными и пользовавшимися большим спросом знаниями. Сегодня же он давно отошел от дел, и от него прежнего осталось жалкое подобие. И ныне с большей частью его тогдашней работы мог бы справиться компьютер за четыре тысячи крон из супермаркета.

Он избавился от этих мыслей. Вряд ли ведь из-за такого развития событий его забрали из больницы. И ведь он исключительно по собственной глупости сделал невозможным свое дальнейшее пребывание в организации, где тогда трудился. Лично выкопал себе яму, прыгнул в нее и продолжал копать дальше. И он знал это сам, постоянно, с необъяснимым наслаждением наблюдая, как построенное им сооружение рушилось вокруг него.

И сейчас он сидел здесь. С затекшими мышцами, пересохшим горлом и двумя глубокими порезами на кистях. В маленьком суперсовременном реактивном самолете. На пути неизвестно куда, поскольку он, судя по всему, понадобился каким-то военным.

Это выглядело абсолютно нелогичным.

Вильяма Сандберга похитили.

Но с опозданием по крайней мере на десять лет.

Молодой практикант сделал ту же самую ошибку, как и все в редакции в то утро.

Он сидел перед большим экраном и боролся со сном, мешавшим ему сосредоточиться на статье, которую требовалось написать, и, как обычно, переключился на бесконечный поток телеграмм, якобы из-за желания быть в гуще событий, хотя тем самым просто пытался на время увильнуть от работы, вроде бы переключившись на другую.