Рассказы

— Чертушка! Ведь у тебя грибок и есть, самый настоящий.

— Чего?

— Грибок, говорю, у тебя.

— Поди ты кобыле под хвост! — сказала женщина, плюнув. — Борода в аршин выросла, а он все зубы чешет. Она еще раз со злобой плюнула и ушла.

— Не понимает!.. У нее грибок растет, а она только плюется.

— Вот от этого-то невежества все и горе. Тут не то что отдельные дома, скоро целыми улицами начнет валиться, — сказал человек в двубортном пиджаке.

— Да, ядовитый, сволочь, — сказал малый в больших сапогах, растирая что-то на пальцах. — Вот у нас, на нашей улице, четырехэтажный дом рухнул, до крыши еще не довели, а он, сволочь, его уж обработал.

На него покосились.

— Что ж, он и камень, что ли, грызет?

— А нешто дом-то каменный был?

— А какой же тебе еще?..

— А что ж, он и каменный своротит, — сказал кто-то.

— А как же его узнавать, что он есть? — спросил малый.

— Как узнавать? Воткни топор в стену: если вода выступит, значит, он тут и есть.

— Слюни, сволочь, пускает?

— Я уж не знаю, что он там пускает, а только если жижа выступит, значит, он тут.

— Ну, пропало дело, — сказал человек в двубортном пиджаке. — У нас целую слободу выстроили, у всех слюни пускает.

— Теперь на постройку без трубы и не показывайся, — сказал малый в больших сапогах.

— А ежели его сушить начать? — спросил кто-то.

— Кого сушить? — спросил, недоброжелательно покосившись, железнодорожник.

— Да вот его-то…

— Сверху высушишь, а он в середку уйдет.

— Ежели эта гадость завелась, так ее не высушишь, — сказал кто-то. — Ежели только сжечь, ну, тогда еще, может быть.

— Вот бы этой бабе, что ведро выливала, услужить… вон она опять вылезла. Эй, тетка, хочешь у тебя грибок выведем?

— Жене своей выведи, косолапый черт!..

— Обиделась…

— Темнота… Живет человек и не знает, что небось какой-нибудь год и осталось ей, а потом не хуже этого вот. Тоже вот так-то соберется народ, а она, ежели ее не придушить, будет вопить на всю улицу, на строителей все валить. Ты ей про грибок, а она на стену лезет.

— Вон, материал везут.

Все оглянулись: в стороне по мостовой ехали мужики с подводами.

— Тоже небось захватили его. А сидят себе, зевают по сторонам, как будто так и надо.

— Эй, вы, чертушки! Небось заразу везете? — крикнул им малый.

Передний мужик натянул вожжи.

— Чего?

— То-то вот — «чего»… Пойдем-ка, поглядим.

Все толпой подошли к возчикам.

— Дай-ка топор-то, — сказал малый в больших сапогах.

— На что тебе топор?

— Да ну, давай, много не разговаривай!

Мужик нехотя дал топор.

— Слезай к чертовой матери.

— Что ты, ошалел, что ли?

— Слезай, не разговаривай.

— Да руби, чего ты на него смотришь! — крикнули из толпы. Мужик как ошпаренный отлетел от своих дрог с лесом. Малый размахнулся и всадил топор в бревно. Все бросились, головами вместе, смотреть.

— Во-во! Пустил слюни, пустил! — закричали ближние

— Ах, сволочь! Скажи, пожалуйста!

— Ну, садись, дядя, вот твой топор. Добро хорошее приволок, нечего сказать!

Мужик молча сел, тронул лошадь и долго поглядывал с опаской на бревна, точно ожидая, что они под ним взорвутся, потом, оглянувшись на толпу, плюнул и хмуро поехал дальше.

Крепкие нервы

Какой-то человек в распахнутой шубе и в шапке на затылке, видимо, много и спешно бегавший по делам, вошел в банк и, подойдя к окошечку, в котором выдавали по чекам, сунул туда свою бумажку. Но бумажка выехала обратно.

— Это что такое? Почему?

— У нас только до часу.

— Тьфу!..

Вежливый человек в черном пиджаке, стоявший за лакированным банковским прилавком, увидев расстроенное лицо посетителя, спросил:

— Вам что угодно?

— Да вот получить по чеку опоздал. Присутственный день до четырех, а по чекам у вас прекращают уже в час выдавать.

— А это, видите ли, для удобства сделано, — сказал человек в пиджаке. Каждое учреждение приноравливается к тому, чтобы экономить время.

— А вон напротив я получал, там до двух открыто.

— Очень может быть. У каждого свой порядок. Вон, например, нотариус, что рядом с нами, — если вам нужно заверить подпись или что-нибудь другое в этом роде, — то нужно поспевать до половины первого. А если за углом — там тоже нотариус, — то до половины третьего.

Около кассы с чеками послышался шум.

— Какого же это черта, ведь я неделю тому назад получал, было до двух часов открыто.

Человек в пиджаке бросился туда, как бросается пожарный с трубой к тому дому, которому угрожает опасность.

— Чего вы беспокоитесь?

— Прошлый раз, говорю, получал, у вас до двух часов было открыто.

— А когда это было?

— Когда было… неделю тому назад.

— Совершенно правильно. Неделю назад выдавали до двух часов, а теперь переменили.

— Тьфу!!!

Посетитель вылетел из банка и хлопнул дверью так, что задрожали стекла.

— И отчего это народ такой нервный стал? — спросил человек в пиджаке, вернувшись к своему собеседнику, — жизнь, что ли, так изматывает?..

— Возможно; я вот на что уж спокойный человек, а побегал нынче с утра и таким зверем стал, что, — уж признаюсь вам, — если бы вы не оказались таким вежливым, я бы, как тигр, бросился.

— Это вредно, — сказал человек в черном пиджаке, — ведь у меня после перемены часов в день человек по двадцати прибегают и все вот так плюют, как этот, что ушел, и как вы изволили плюнуть. А мне — плевать! Относись спокойно, вежливо, как требует служба, и все будет хорошо. А то посетители будут плевать да я буду плевать, тут пройти нельзя будет. Вон, еще заявился. Вам что угодно?

— Деньги по этой бумажке можно получить? — спросил человек в тулупчике.

— Можно-с. Только выдавать будут с двух часов. Кассир в банк ушел. Сядьте вон там в уголок, там вы никому мешать не будете.

— Что ж, я и буду целый час сидеть?

— Погулять можете.

Человек в тулупчике сел, нахохлившись, в уголок, около урны для окурков.

— Крепкие нервы — первое дело, — сказал человек в пиджаке, возвращаясь к своему собеседнику. Но его прервали ввалившиеся один за другим сразу пять человек. Одним нужно было получать по чеку, другим еще по каким-то бумажкам.

— Вы садитесь тоже туда же в уголок, вон где дремлет человек в тулупчике, вы отправляйтесь домой пообедать, потому что поздно пришли, вы можете прогуляться, а можете тоже в уголок сесть.

— А мне куда же деваться? — спросил с раздражением последний.

— А что у вас?

— Мне деньги внести.

— Тоже в уголок. Кассир еще не приходил.

— Тьфу!!!

— Да, крепкие нервы — первое условие плодотворной работы, — сказал опять человек в черном пиджаке, возвращаясь к собеседнику.

— Ну, что, работа-то идет все-таки хорошо? — спросил тот.

— Как вам сказать… не очень. Народ, что ли, недисциплинированный стал, не поймешь. Пошлешь посыльного, всего и дела на пять минут, а он целый день прошляется. Вот сейчас послал по спешному делу, там самое большее, на четверть часа всего и дела, а его, изволите видеть, уже второй час нету. А в банке напротив по таким делам до двух часов, значит, вся музыка откладывается на завтра. Чего он, спрашивается, собак гоняет?

— Черт знает что такое! — сказал еще один вошедший посетитель, — ведь третьего дня приходил, мне сказали, что до часу, а я привык до двух получать и забыл совсем.

— Привыкнете, — вежливо сказал человек в пиджаке, — с первого разу не запомнили, со второго запомните.

— Нельзя ли у вас тут подождать, а то мы ходим там взад и вперед по улице, к нам уж милиционер стал что-то присматриваться, — сказали двое отправленных на прогулку.

— Сделайте ваше одолжение. В уголок пожалуйте. — И, обратившись к своему собеседнику, прибавил: — Тихий ангел пролетел… вы в такой час попали кассира нету, эти прекратили выдачу, те еще не начали… В уголке уже всех, знать, укачала.