Признание шефа разведки

8 сентября 1983 г. рано утром Коэн, Харт и сопровождающий их майор морской пехоты вылетели в Манагуа на специальном самолете ВВС. Их прибытие в никарагуанскую столицу намечалось на 9 часов 15 минут.

Приблизительно за час до посадки пилотам сообщили, что аэропорт имени Сандино закрыт. На него было произведено нечто вроде воздушного налета. Двухмоторный винтовой самолет с двумя 500-фунтовыми бомбами под крыльями появился над аэропортом, был сбит и при падении врезался в контрольную башню и здание аэровокзала.

Самолет с сенаторами на борту около 45 минут кружил в небе, пока не получил указание лететь в столицу Гондураса. Прибыв туда, они начали звонить в Вашингтон, пытаясь узнать, что случилось. В это время из Манагуа сообщили, что там готовы принять их самолет.

Когда они после полудня прилетели, наконец, в Манагуа, их поразил вид причиненных разрушений. Всюду дымящиеся развалины, центральная часть аэровокзала снесена. Под ногами разбитое стекло и лужи масла. Разломившийся пополам фюзеляж самолета. Два находившихся на борту пилота погибли. Сорок пассажиров, ждавших вылета, разбежались, спасая свои жизни. Один рабочий аэропорта убит. Зал для особо важных гостей, где сенаторам предстояло дать пресс-конференцию, также был поврежден. Коэн подумал, что если бы они прилетели раньше установленного срока, то, возможно, тоже погибли бы.

Представители никарагуанских средств массовой информации оказались на месте и хотели задать вопросы. Один из репортеров сказал, что налет был, очевидно, акцией «контрас», организованной ЦРУ. «В ЦРУ все-таки не такие глупцы сидят», — сказал Коэн.

Никарагуанские должностные лица предъявили портфель, извлеченный из обломков самолета. Коэн и Харт заглянули в него. Там они обнаружили инструкцию для одного из пилотов с предписанием встретиться в Коста-Рике в определенном ресторане с таким-то человеком, счет за загрузку самолета в Майами, водительские права пилота, выданные в штате Флорида, страховой полис системы страхования США и американскую кредитную карточку. Кроме того, там же находились закодированное и зафиксированное на бумаге обозначение операции и копия контракта на ее проведение. Коэн и Харт безошибочно узнали в них документы, изготовленные в ЦРУ.

Сандинистские официальные лица пояснили, что обычно аэропорт охраняется только двумя зенитными орудиями, но сегодня утром их число увеличили до семнадцати. Значит, налет ожидался. В ходе дальнейших разговоров с сандинистами Коэну и Харту стало ясно, что они получают разведывательные данные о намерениях и планах «контрас». Позже Коэн и Харт встретились с координатором Даниэлем Ортегой, который в присутствии прессы прочел им суровую лекцию в духе антиамериканизма. Когда Коэн попытался сменить пластинку и спросил о судьбе никарагуанской газеты «Ла Пренса», которая была закрыта за антиправительственные выступления, репортеры уже сворачивали свою аппаратуру.

Вечером Коэна и Харта пригласила на ужин Нора Асторга, в прошлом принадлежавшая к избранному обществу Манагуа и вступившая в ряды сандинистских партизан. В свои 34 года Асторга уже была легендой. В 1978 г. она заманила на свою квартиру одного из высших сомосовских генералов, человека № 2 в ненавистной национальной гвардии, Рейнальдо Перес Вега, по прозвищу Собака. В ее спальне генерала ожидали трое сандинистских «командос». Несколько месяцев назад Асторгу представили на должность посла Никарагуа в США. Администрация Рейгана отклонила ее кандидатуру. Перед ужином Коэн и Харт с удовольствием узнали о ходившей в Манагуа шутке, которая гласила: никогда не спрашивайте Нору Асторгу: «Куда мы пойдем, к тебе или ко мне?» — и, если даже она сама скажет: «Пошли ко мне», идите лучше к себе. Шутка очень подходила к тому вечеру.

После ужина Коэн и Харт, вконец измотанные, явились в полночь на беседу с резидентом ЦРУ. Они сообщили, что сандинисты получают информацию об операциях «контрас». Резидент долго колебался, ерзал на своем месте, затем попытался оправдать воздушный налет, сказав, что это первый шаг Эдена Пасторы в применении его «только что созданных ВВС».

Харт взвинтился до предела. Эти чертовы идиотские операции — это то, что убьет ЦРУ. Вы думаете, что сможете выбраться из этого дерьма? Пилот имел при себе бумажку с именем и номером телефона оперативного сотрудника резидентуры в Коста-Рике.

Гражданский аэропорт, добавил Коэн, даже не военная цель. Неужели кто-то думает, что этим можно чего-то добиться? Нет большей ошибки, чем восстанавливать народ против «контрас», а именно это и происходит. В аэропорту находились десятки мирных гражданских жителей. А если кто-нибудь попытается разбомбить гражданский аэропорт в США?

Резидент сказал, что операция задумывалась как демонстрация серьезности намерений «контрас» и их способности нанести удар по столице. Кроме того, «контрас» являются добровольными и вольными агентами, и ЦРУ не может их контролировать. Они сами выбирают свои цели.

Но какой идиот будет держать в своем портфеле бумаги ЦРУ во время тайного воздушного налета, кто его так экипировал, горячился Харт. Ни на что не способные дураки. С покрасневшим лицом, Харт кричал скандальным голосом: «Никудышная политика, скверная дипломатия, дурацкие операции».

Резидент отправил в штаб-квартиру ЦРУ срочную телеграмму, что два сенатора в очень плохом настроении возвращаются в Вашингтон.

Тони Мотли, находившийся в Гондурасе, услышал о неудавшемся воздушном налете в тот же день. Он позвонил Клэриджу.

— Слушай, — сказал он, — ты что, совсем спятил? Как можно такое вытворять, когда помощник государственного секретаря по региону находится в Гондурасе? Я не хочу, чтобы мне во время поездки по региону подбрасывали такое дерьмо.

— Понимаешь, — ответил Клэридж, — у нас же нет возможности контролировать каждое мгновение, каждый шаг в их действиях. Я не могу привязать какую-либо операцию точно к такому-то дню. Речь может идти в крайнем случае о нескольких днях.

Кейси хотел чего-то нового, чтобы «контрас» привлекли к себе внимание, — добавил Клэридж. — Ну вот, «контрас» спустились с гор и привлекли к себе внимание, как и требовал директор.

На следующий день Коэн и Харт вылетели в Сальвадор. Путешествуя по этой стране, они пользовались старым вертолетом без дверей, который применялся еще во Вьетнаме. Коэн надел наушники и теперь слышал все разговоры пилотов. Однажды, находясь на высоте 1200 футов над столицей страны, вертолет начал вдруг резко снижаться, почти падать.

— Что за черт, гидравлика протекает, — прокричал пилот, — придется где-то сажать эту развалюху.

Коэн подумал, что вот сейчас они рухнут на большой город, он погибнет, и не от руки коммунистических мятежников. Какая глупая смерть — не от пуль врагов в этой схватке, представляющей собой столкновение между сверхдержавами в миниатюре, а из-за протечки в гидравлической системе.

Пилот лихорадочно рылся в руководстве по техуходу за вертолетом, и вдруг машина стремительно пошла вверх, все выше и выше. Вот она достигла высоты 10 тысяч футов. Коэн испытывал такое чувство, будто его желудок остался на высоте 1000 футов, и это его испугало.

— Что происходит? — громко спросил он. Сопровождавший их майор объяснил, что им надо выйти из зоны досягаемости пулеметного огня мятежников.

Коэн подумал, что уж если падать, то он предпочел бы сделать это с высоты одной, а не десяти тысяч футов. Ему пришли на ум строчки из его собственного стихотворения, давно написанного и называющегося «Свободное падение»: «Я не боюсь летать, я не боюсь умирать. Только сам процесс интересует меня. Да, сам процесс». Но вертолет не упал.

Когда Коэн вернулся в Вашингтон, Кейси как-то зашел к нему в его сенатский кабинет. Он категорически отрицал, что воздушный налет был осуществлен по решению ЦРУ.

Коэн сказал, что это более чем глупо. Даже приспособление для подвески бомб выглядело кустарным..

Кейси не возражал, но и не соглашался. Он видел, что Коэн недоволен. Человек, который почувствовал дыхание смерти, смотрит на все по-другому. Он в дружественном тоне спросил Коэна об общих впечатлениях.