Признание шефа разведки

В течение года пребывания Хортона на посту начальника информационной службы ЦРУ по странам Латинской Америки ему пришлось пережить и ряд других неприятных моментов. Кейси хотел, чтобы была сделана оценка состояния оппозиционных сил на Кубе. У Хортона не было достоверной информации по данному вопросу, поскольку ЦРУ такими сведениями не располагало. Возможности ЦРУ на Кубе были ограниченными, Хортон пришел к выводу, что внутренняя оппозиция режиму Кастро была незначительной. Но такой вывод не устраивал Кейси, и он отнесся к нему с подозрением, полагая, что Кастро должен иметь значительное число противников.

Вообще Кейси испытывал радость и удовольствие лишь тогда, когда получаемая разведывательная информация подтверждала его концепцию или соответствовала политике администрации.

В 1983 г., как раз перед выборами в Аргентине, Хортон начал работать над составлением национальной разведывательной оценки, чтобы попытаться спрогнозировать результаты выборов. Получалось, что адвокат Рауль Альфонсин, придерживающийся центристско-левых взглядов, глава партии Радикальный гражданский союз, может победить. Хортон доложил об этом Кейси. Кейси проворчал что-то невнятное. Хортон разъяснил, что после восьми лет военной диктатуры победа Альфонсина, возможно, будет благом для Аргентины. Однако, учитывая его взгляды, вероятно, это не самый лучший вариант для Соединенных Штатов.

Кейси с удивлением посмотрел на Хортона и спросил:

— А что, Альфонсин марксист-ленинист?

Хортон недоумевал, почему у директора центральной разведки возник именно такой вопрос.

Альфонсин победил.

Через несколько дней после рассылки оценки по Мексике Хортон пришел к Гейтсу и заявил о своем намерении уйти из ЦРУ. Он готов остаться только до подбора себе замены. Поскольку замены не появилось, Хортон в следующей беседе с Гейтсом сказал:

— Мой контракт заканчивается в конце мая. Почему бы мне после этого не уйти из ЦРУ?

Г ейтс с ним согласился.

Хортон испытывал неприятные чувства. Может быть, это не совсем справедливо по отношению к Кейси, но, по его мнению, суть ситуации заключалась в следующем: Кейси, подобно главному исполнительному директору большой корпорации, пришел на этот пост, чтобы получить для себя максимум возможного. Конечно, Кейси считал себя старым сотрудником Управления стратегических служб. Он с уважением относился к разведывательной работе. Но если будут искать козла отпущения за просчеты в Центральной Америке, им, конечно, будет не Кейси и не Рейган. Все повесят на ЦРУ. Именно сейчас закладываются семена для нового гигантского скандала — проведение расследований по примеру комиссий Черча и Пайка.

Хортон знал, что Кейси достоин похвалы за поддержание контактов со многими нужными людьми. И, как показал случай с Мексикой, не все они разделяют его мнение на мировые дела. Кейси был слишком груб с людьми и с ним, Хортоном, тоже.

Хортон считал, что Кейси не слишком привязан к ЦРУ, не совсем понимает необходимость для разведки быть независимым органом. ЦРУ снова стало инструментом администрации, используя который она пыталась навязать миру свою точку зрения. Слишком много было искажений и подделок. Хортон чувствовал, что он не может долго «стоять на воротах». Он не хотел быть и страдальцем.

Была еще одна причина для принятия Хортоном решения уйти из ЦРУ. Смысл ее состоял в том, что он просто не смог ужиться с Кейси. Директор центральной разведки был задирой и хулиганом.

Через десять дней после брифинга, заставившего меня задуматься над вопросом о том, какой информацией о Каддафи «напичкало» меня ЦРУ — направленной или объективной, я вылетел в Триполи.

Подобно большинству визитеров, много дней я прождал встречи с ливийским лидером. Наконец, один из его переводчиков поселился рядом со мной на двенадцатом этаже гостиницы «Баб-Эль-Бахар». Большую часть дня и ночи мы провели за разговорами или чтением, ожидая приглашения на беседу. Усталость расслабила нашу скованность. Когда утром мы вышли прогуляться на свежий холодный воздух к морю, переводчик, высокий, крепко сложенный человек сказал, что его особенно угнетает разгром внутренней оппозиции в стране. Он указал, что имеются тысячи политических заключенных, высказывавшихся против революции или против Каддафи.

— Не говорите, — сказал я, — какие могут быть тысячи?

— Да, тысячи, — повторил он настойчиво. — Я говорю вам, тысячи. Страна находится в состоянии брожения. Всего можно ожидать.

Я сказал переводчику, что послал в редакцию сообщение о том, что в университете Триполи было повешено двое студентов. Виселицы были поставлены на университетском дворе, тысячи студентов присутствовали при этом. От ужаса многих рвало, некоторые с криками бежали прочь.

Около пяти часов утра мне сказали, что в этот день интервью не будет. Мы прождали почти весь следующий день. Я сохранял терпение только потому, что переводчик Каддафи постоянно находился при мне, фактически ни с кем не общаясь. Он был расстроен так же, как и я. Спустившись по его приглашению в фойе, я услышал от него следующие слова:

— Мне бы хотелось, чтобы вы увидели его, — говорил в гневе переводчик.

То, что он затем рассказал мне о Каддафи, почти точно повторяло картину, недавно нарисованную мне сотрудником ЦРУ. Повторялись не только слова, ссылки на успокоительные таблетки и все остальное, но повторялись, с одной стороны — презрение и высмеивание, а с другой — удивление и невольное уважение. Создавалось впечатление, что переводчик, проведший сотни часов в компании Каддафи, и сотрудник ЦРУ, в течение долгого времени изучивший его, имеют один и тот же стереотип.

Я не исключаю возможность, что переводчик был агентом ЦРУ, что все это подстроено или же люди из ЦРУ и переводчик имели одинаковое мнение.

Копия моего сообщения о публичных казнях в Триполи поступила в МИД Ливии. В тот же день меня доставили в аэропорт и отправили в США настолько быстро, что это напоминало официальное выдворение.

По возвращении в Вашингтон я опубликовал о Ливии пространную статью, в которой связал рассказ переводчика об успокоительных таблетках Каддафи и сообщенную мне сотрудником ЦРУ информацию. Статья появилась в воскресном выпуске под заголовком «Говорят, что Каддафи теряет власть».

8 мая, через две недели после моего возвращения из Ливии, в редакцию газеты «Вашингтон пост» стали поступать срочные телеграфные сообщения о том, что в Ливии была предпринята попытка осуществить переворот, имело место нападение на казармы «Сплендид Гейт». В сообщениях говорилось о схватках в центре города, которые продолжались несколько часов. В одном из них было ошибочно сказано, что Каддафи убит.

Когда в Лэнгли проанализировали все сообщения о событиях в Ливии, стало ясно, что это была самая серьезная попытка государственного переворота за пятнадцать лет пребывания Каддафи у власти. И в первый раз, очевидно, удалось сблокироваться силам внутренней и внешней оппозиции.

Заговор был раскрыт после захвата на тунисской границе трех его участников. В ходе допросов были получены данные о заговоре против Каддафи. В Триполи было арестовано около пятнадцати человек, планировавших совершить нападение на лидера Ливии.

Оказываемое Нимейри содействие заговорщикам помогло, по крайней мере, всколыхнуть обстановку в стране, хотя попытка оказалась неудачной. Кейси сделал следующий вывод: в первый раз ливийцы доказали, что они готовы умереть, чтобы избавиться от этого человека, и приказал срочно сделать анализ уязвимых мест Каддафи. Пришло время предпринимать больше усилий, чем до сих пор.

Кейси беспокоило, что ему придется пройти еще через одну «инквизицию», на этот раз связанную с его личными финансами. Служба внутренних налогов «охотилась» за ним, причем делала это недружественно, по-бюрократически, заваливая Кейси письмами и напоминаниями. Она требовала уплаты налогов по некоторым деловым операциям, которые, по мнению Кейси, не должны облагаться налогом и были проведены им в конце 70-х гг., до прихода в ЦРУ. Обычно такие споры ведутся между налогоплательщиком и службой в конфиденциальном духе. Но некоторые из бывших партнеров Кейси оспаривали требование службы внутренних налогов в судебном порядке, поэтому имя Кейси всплыло на поверхность.