Страница 8 из 47
Обе унаследовали бы избирательные преимущества КПСС, как-то: организационный опыт, подготовленные кадры, опыт использования СМИ, финансовые ресурсы и даже приверженность избирателей. По данным исследований, проведённых в 1990 г., 56% советских граждан не доверяли КПСС, но другим партиям не доверяло ещё больше — 81%, и 34% всё ещё предпочитали компартию всем остальным{45}. Учитывая растущую поляризацию общества, обе производные КПСС имели все шансы наращивать свой электорат.
Избирательная база социал-демократической партии под руководством Горбачёва объединила бы миллионы советских граждан, которые желали политических свобод, но при этом предпочитали смешанную или регулируемую рыночную экономику, сохранявшую социальные гарантии граждан и другие элементы старой системы. Скорее всего, туда вошли бы профессиональные и другие слои среднего класса, квалифицированные рабочие, интеллигенция прозападной ориентации и вообще все те, кто остался социалистом, но при этом не считал себя коммунистом[22]. Как показали результаты выборов в России и в странах Восточной Европы в конце 1980-х — 1990-х гг., коммунисты-демократы и бывшие коммунисты — потенциальное ядро социал-демократической партии — оказались вполне способны организовать избирательную кампанию и выиграть выборы.
В этом случае, ретроспективный анализ был бы полезен для оценки реальных возможностей. То, что Горбачёв не сумел создать или вычленить из КПСС то, что могло бы стать президентской партией, было его крупнейшей политической ошибкой{46}. Если бы он воспользовался удобным моментом и сделал это на уже расколовшемся (и, по сути, многопартийном) XXVIII съезде КПСС в июле 1990 г., он не оказался бы в политической изоляции впоследствии, в конце 1990–1991 гг., когда страну охватил кризис, а его популярность резко упала. В частности, если бы он не побоялся проявить инициативу и совершить такой шаг, серьёзно изменивший бы советский политический ландшафт, многие из его бывших сторонников, возможно, даже Ельцин, не покинули бы его{47}.
Оппоненты Горбачёва, ортодоксальные коммунисты, вопреки большинству западных оценок, также обладали значительным избирательным потенциалом. Отстаивая идеи «здорового консерватизма», они вполне могли рассчитывать на поддержку миллионов чиновников, заводских рабочих, колхозников, интеллигенции антизападной ориентации и других традиционалистов, обиженных и недовольных горбачёвскими политическими и экономическими преобразованиями{48}. Число таких недовольных, непрерывно растущее с 1985 г., должно было только увеличиваться, по мере того как реформы «размывали» социальные гарантии и иные устои. Был у коммунистических консерваторов и ещё” один «козырь»: государственнический, или «патриотический» национализм, присущий консервативному коммунизму со времён Сталина, становился всё более мощным идеологическим оружием в стране, особенно в России[23]. (Причём за пего ухватились и коммунистические противники Горбачёва, и антикоммунистические сторонники Ельцина).
Не следует также думать, что антиреформенное крыло компартии было не способно адаптироваться к демократической политике. После шока и раздражения, которые вызвало у них поражение на выборах на Съезд народных депутатов в марте 1989 г. нескольких десятков «аппаратных» кандидатов, коммунисты-консерваторы начали формировать корпус своих собственных избирателей[24]. К 1990 г. в РСФСР они уже представляли собой крупную, полноправно участвующую в выборах, парламентскую партию. Каковы бы ни были их тайные амбиции, в целом коммунисты вели себя вполне конституционно, даже тогда, когда на выборах главы исполнительной власти в республике победил Ельцин, и компартия впервые в советской истории оказалась оппозиционной партией.
Об избирательном потенциале горбачёвского крыла КПСС, которое рассеялось вместе с роспуском Союза, можно только догадываться, но зато его консервативные оппоненты вскоре продемонстрировали свои возможности. В оппозиции они, как выразился один российский обозреватель, «обрели второе дыхание». В 1993 г. ими была создана Коммунистическая партия Российской Федерации, быстро превратившаяся в крупнейшую и наиболее успешную в избирательном отношении партию постсоветской России. К 1996 г. коммунисты стояли во главе руководства многих российских городов и областей, имели много больше своих представителей в парламенте, чем любая другая партия, и во время президентской кампании официально набрали 40% голосов (а по мнению некоторых аналитиков, даже больше) против Ельцина, который так и не сумел сформировать массовую партию{49}. И до 2003 г. процент набранных коммунистами голосов неуклонно рос от выборов к выборам. Всё это говорит о том, что если судить о реформируемости старой советской Коммунистической партии по её избирательным возможностям, оба её крыла были реформируемы.
Рассмотрим теперь два других главных компонента советской системы — государственную экономику и Союз. При пристальном рассмотрении, в специализированной литературе невозможно найти ничего, что говорило бы, что советская экономика была нереформируемой. Существует общая, почти единодушная уверенность в том, что экономические реформы Горбачёва «полностью провалились», но даже в этом случае, это относится к его руководству и политике, но не к самой экономической системе{50}. Как уже отмечалось ранее, многие западные специалисты не только допускали, что советская экономика могла быть реформирована, но и предлагали свои собственные рецепты преобразований{51}. Утверждения о нереформируемости были ещё одной позднейшей выдумкой российских политиков (и их западных покровителей), решивших нанести фронтальный удар по старой системе с помощью «шоковой терапии».
И снова мы должны обратиться к понятию «реформа». Если оно означало, в данном случае, переход к полностью приватизированной и стопроцентно рыночной капиталистической экономике, то тогда советская экономическая система, конечно, была нереформируемой; её можно было только полностью заменить. Некоторые самозванные западные советники ещё в 1991 г. настаивали на необходимости сделать это и потом не могли простить Горбачёву, что он к ним не прислушался{52}. Но среди советских политиков и политических аналитиков, включая радикальных реформаторов, в то время было очень мало сторонников такой идеи. Подавляющему большинству из них гораздо ближе была цель, провозглашённая Горбачёвым и всё более настойчиво им повторяемая: «смешанная экономика» с «регулируемым», но при этом «современным полнокровным рынком», которая предоставила бы «экономическую свободу» гражданам и «равные права» всем формам собственности, но по-прежнему могла называться социалистической{53}.[25] Разногласия, возникавшие в этой связи между советскими реформаторами, в большинстве своём, касались темпа и методов преобразований.
Предложенная Горбачёвым идея смешанной экономики стала предметом многочисленных насмешек на Западе, а замечания типа сделанного Ельциным о том, что советский лидер хочет соединить несоединимое, или, как выразился один западный историк, «скрестить кролика с ослом», вызывали аплодисменты{54}. Такое отношение, однако, тоже было несправедливым. Все современные капиталистические экономики были и остаются в разной степени смешанными и регулируемыми, сочетающими в себе частную и государственную собственность, рыночные и нерыночные методы регулирования, соотношение которых со временем неоднократно меняется. Ни в одной из них никогда не было действительно полностью «свободного рынка», идею которого проповедуют их идеологи. Кроме того, сочетание в экономике крупных государственного и частного секторов было традиционным для России — как царской, так и советской, за исключением периода после окончания НЭПа в 1929 г.
22
По оценкам начала 1990 г., в условиях свободных демократических выборов, Коммунистическая партия набрала бы 20% голосов, националистические и патриотические партии около 30%, а социал-демократы — 50%. См. Sahva. Gorbachev. P. 189. Если бы КПСС раскололась на две партии, то резонно было бы предположить, что консервативному крылу досталась бы значительная часть голосов националистов, а крылу Горбачёва — большинство голосов социал-демократов. По поводу последнего прогноза см. White // Slavonic and East European Review. Oct. 1994. P. 663. Возражения против возможности создания такой социал-демократической партии см. Сироткин Владлен // Неделя. 1991. №9. Примечательно, что Александр Яковлев также не верил в проект такой «социал-демократизации». См. Ципко // Вестник аналитики. 2006. № 2 (интернет-версия: www.isoa.ru).
23
Как выразился позднее лидер постсоветской компартии, она превратилась в «партию патриотов». См. Зюганов Г.А. // Советская Россия. 1995. 24 октября. Так же считали Иван Полозков, Е. Володин и Александр Проханов. См. соответственно: Советская Россия. 1991. 28 февраля и 28 сентября; Комсомольская правда. 1991. 3 сентября.
24
Первой их реакцией было желание заявить, что «они в такой обстановке не пойдут на эти выборы, потому что стопроцентная гарантия, что их не изберут». На что Горбачёв ответил: «Правильно?! Выходит, партия должна уклониться от участия в руководстве и в выборах?» Материалы пленума ЦК КПСС. 25 апреля 1989 года. — М., 1989. С. 91. Однако вскоре они явно поняли, что если один из пяти первых секретарей проиграл, четверо других так или иначе выиграли. См. Бойков В., Тощенко Ж. // Правда. 1989. 16 октября.
25
Иначе говоря, «для многих советских экономистов идеалом всё ещё оставалась политика НЭПа», или «социализм с человеческим лицом». Эпоха Ельцина. Под ред. Батурина и др. С. 170.