Страница 49 из 69
— Он должен быть прочным, мистер Дункель, — сказал Дэвид и с этим оставил Дункеля, подвергнув опасности свою репутацию, которая и так представала далеко не самой прочной.
В телефонной будке Дэвид пробежал страницы справочника на А, когда вдруг в мозгу всплыло имя начальника. Флэммер! Он набрал номер.
— Кабинет мистера Флэммера, — отозвался женский голос.
— Пожалуйста, могу я поговорить с ним? Это Дэвид Поттер.
— А, мистер Поттер. Мистер Флэммер где-то на территории, но он оставил для вас сообщение. Он сказал, что в истории с оленем появилась еще одна деталь. Когда его изловят, оленина будет подана на пикник в клубе «Четверть Века».
— В клубе «Четверть Века»? — переспросил Дэвид.
— О, это великолепный клуб, мистер Поттер! Он для людей, проработавших в компании не меньше двадцати пяти лет. Бесплатные напитки, сигары и вообще все самое лучшее. Там превосходно проводят время.
— Что-нибудь еще?
— Больше ничего, — сказала секретарша и повесила трубку.
Дэвид Поттер, приняв на пустой желудок третий мартини, стоял перед аудиторией и размышлял, где искать оленя.
— Но наш рентгеновский спектрогониометр достаточно прочен, доктор Поттер! — крикнул ему со ступенек аудитории Стэн Дункель.
На другой стороне улицы виднелось зеленое поле, окаймленное невысоким кустарником. С трудом продравшись сквозь колючие кусты, Дэвид оказался на софтбольной площадке. Пересек ее напрямик, к трибунам, отбрасывавшим прохладную тень, и уселся на траву спиной к проволочной ограде, отделявшей заводскую территорию от густого соснового леса. В ограде было двое воротец, закрытых на скрученную проволоку.
Дэвид собирался посидеть здесь какое-то время, чтобы отдышаться и привести в порядок нервы. Может, оставить Флэммеру сообщение, что он внезапно заболел, тем более что это почти правда, или…
— Вот он! — закричал кто-то с другой стороны площадки. Следом донеслись улюлюканье, чьи-то приказы, топот бегущих ног.
Олень с обломанными рогами вынырнул из-под трибун, увидел сидящего Дэвида и бросился вдоль проволочной ограды к открытому месту. Он прихрамывал, на красновато-коричневой шкуре темнели полосы сажи и смазки.
— Тихо! Не спугните его! Главное, не выпускайте! Стрелять только в сторону леса!
Дэвид выбрался из-под трибун и увидел широкий полукруг, образованный стоящими в несколько рядов людьми, медленно смыкавшийся вокруг места, возле которого остановился олень. В переднем ряду было с десяток охранников с пистолетами наголо. Остальные вооружились палками, камнями и лассо, наскоро сплетенными из проволоки.
Олень тронул копытом траву и, опустив голову, направил на преследователей обломанные рога.
— Не двигаться! — раздался знакомый голос.
Черный лимузин компании, пробуксовав по софтбольной площадке, приблизился к задним рядам. Из окна высунулся Лу Флэммер.
— Не стреляйте, пока мы не сфотографируем его живым! — скомандовал Флэммер. Он вытолкнул фотографа из лимузина и потащил его в первый ряд.
Флэммер увидел у ограды Дэвида.
— Молодчина, Поттер! — крикнул он. — Прямо в яблочко! Фотограф заблудился, так что пришлось самому притащить его сюда.
Фотограф выстрелил ослепительной вспышкой. Олень встрепенулся и побежал по траве в сторону Дэвида. Дэвид быстро раскрутил проволоку, оттянул щеколду и широко распахнул ворота. Секундой позже белый олений хвост мелькнул среди деревьев и скрылся в зеленой чаще.
Мертвую тишину нарушил сначала пронзительный свисток маневрового локомотива, а следом за ним — негромкий щелчок щеколды, когда Дэвид ступил в лес и прикрыл за собой ворота. Он не оглянулся назад.
1955
Ложь
Стояла ранняя весна. Солнце нехотя освещало подтаявший серый лед. Ветки вербы на фоне голубого неба золотились туманом готовых вот-вот распуститься сережек. Черный «роллс-ройс» мчался по Коннектикутской автостраде, стремительно удаляясь от Нью-Йорка.
— Потише, Бен, — велел доктор Ременцель чернокожему шоферу. — Насколько бессмысленным ни казалось бы вам ограничение скорости, убедительно прошу его соблюдать. Торопиться нет нужды — у нас масса времени.
Бен сбавил ход.
— По весне машина словно сама собой вперед рвется.
— И все же постарайтесь ее придержать.
— Слушаюсь, сэр! — отчеканил Бен и добавил — уже потише, для сидевшего рядом тринадцатилетнего Илая, сына доктора: — Весной оживают не только люди и звери. Машины — те тоже рады.
— Угу, — буркнул Илай.
— Всем весна по душе! — не унимался Бен. — А тебе?
— И мне, — бесцветным голосом подтвердил Илай.
— Как не радоваться — в такую школу едешь!
Речь шла о мужской подготовительной школе Уайт-хилл, частном учебном заведении в Северном Марстоне, штат Массачусетс.
Именно туда направлялся «роллс-ройс». Предполагалось, что Илай запишется на осенний семестр, в то время как отец, выпускник 1939 года, посетит собрание попечительского совета.
— А все же, доктор, парнишка-то наш не весел, — не унимался Бен. На самом деле он не собирался цепляться к Илаю, просто весеннее настроение не давало ему покоя.
— В чем дело? — рассеянно спросил у сына доктор. Он просматривал кальки — план пристройки на тридцать комнат к общежитию имени Илая Ременцеля, названному так в память о прапрадеде доктора. Чертежи были разложены на ореховом столике, который откидывался от спинки переднего сиденья. Доктор был крупным, величавым человеком, врачом, лечившим исключительно из любви к медицине, потому что богаче его был разве что иранский шах. — Что-нибудь случилось?
— Нет, — буркнул Илай.
Сильвия, очаровательная мать Илая, сидела рядом с мужем, листая буклет о школе.
— На твоем месте, — сказала она Илаю, — я бы с ума сходила от радости. Впереди четыре лучших года твоей жизни.
— Ага, — не поворачивая головы, согласился сын. На мать смотрел только его затылок с завитком жестких русых волос над белым воротничком.
— Вот интересно, сколько Ременцелей учились в Уайтхолле? — не умолкала Сильвия.
— Спроси еще, сколько покойников лежит на кладбище, — буркнул доктор и тут же ответил как на вопрос жены, так и на старую шутку: — Все.
— А если все же прикинуть, которым по счету выйдет Илай? — не унималась Сильвия.
Доктор Ременцель почувствовал легкое раздражение — вопрос показался ему не слишком уместным.
— Такие вещи вычислять не принято.
— И все-таки! — настаивала жена.
— Пойми, даже для грубого подсчета придется перелопатить архивы с конца восемнадцатого века! И потом, как учитывать Шофилдов, Хейли, Маклилланов?
— Посчитай хотя бы Ременцелей. Пожалуйста!
— Ну… — Доктор пожал плечами, калька в его руках зашуршала. — Около тридцати.
— Значит, Илай — тридцать первый! — с удовольствием объявила Сильвия. — Ты тридцать первый, золотко! — сообщила она затылку сына.
Калька раздраженно хрустнула.
— Не хватало еще, чтобы он шатался по школе, болтая всякую ерунду. Тридцать первый!
— Он не будет, он умный мальчик, — успокоила мужа Сильвия.
Азартная, амбициозная, она вышла замуж за доктора шестнадцать лет назад, без гроша за душой, и до сих пор приходила в восторг при мысли о том, что люди могут быть богаты так долго, на протяжении нескольких поколений.
— А разыщу-ка я эти самые архивы, пока вы будете заняты делами, — решила Сильвия. — И посчитаю точно, которым из Ременцелей станет Илай. Не для того чтобы он хвастался, конечно, — просто из интереса.
— Как тебе будет угодно, — согласился доктор.
— Так и будет! Я люблю подобные вещи, хоть ты и ворчишь.
Сильвия ожидала, что муж, по своему обыкновению, вскипит, но этого не случилось. Ей нравилось поддразнивать его, намекая на разницу в происхождении, и она частенько заканчивала споры словами: «Вообще, в глубине души, я все та же сельская девчонка, ею и останусь, пора бы привыкнуть!»