Страница 36 из 69
По моим подсчетам, к тому времени, когда профессор Барнхауз предпочел скрыться, его сила примерно в пятьдесят пять раз превысила мощь атомной бомбы, сброшенной на Нагасаки. Он не блефовал, когда сказал генералу Хонасу Баркеру накануне операции «Мозговой штурм»: «Сидя за этим обеденным столом, я, без сомнений, могу стереть с лица земли все, что угодно, от Джо Луиса до Великой Китайской стены».
Вполне понятно, что многие считают, будто профессор Барнхауз ниспослан нам Небесами. Первая церковь Барнхауза в Лос-Анджелесе насчитывает тысячи прихожан, хотя ни в его внешности, ни в разуме нет ничего божественного. Человек, который в одиночку разоружает мир, холост, пониже ростом, чем среднестатистический американец, полноват и склонен к сидячему образу жизни. Его ай-кью — 143. Уровень вполне приличный, но ничего из ряда вон выходящего. Он, как и мы, смертен, пребывает в полном здравии и вскоре отметит сорокалетие. Если профессору сейчас и приходится жить в одиночестве, это вряд ли его особенно беспокоит. Я знал его как тихого и застенчивого человека, который явно предпочитал книги и музыку обществу коллег.
Ни он, ни его сила не выходят за пределы науки. Его психодинамические излучения подчиняются многим известным физическим законам, имеющим отношение к радиоволнам. Едва ли кто-то не слышал в домашнем радиоприемнике треск «Барнхаузовой статики». На психодинамические излучения влияют солнечные пятна и возмущения в ионосфере.
Тем не менее некоторыми важными свойствами его излучения существенно отличаются от обычных радиоволн. Профессор по своей воле может сосредоточить всю энергию в любой точке, и сила воздействия не зависит от расстояния. Таким образом, в качестве оружия психодинамизм имеет впечатляющее преимущество перед бактериями или атомными бомбами, не говоря уже о том, что его применение вообще ничего не стоит: профессор может избирательно воздействовать на личности или объекты, угрожающие обществу, вместо того чтобы истреблять целые народы во имя сохранения международного равновесия.
Как сказал генерал Хонас Баркер Комитету национальной обороны, «пока кто-нибудь не найдет Барнхауза, защиты от „Эффекта Барнхауза“ не существует». Попытки «заглушить» или экранировать излучения провалились. Премьер Слезак вполне мог бы и сэкономить гигантские средства, пущенные на «барнхаузоустойчивое» убежище. Несмотря на четырехметровое свинцовое перекрытие, невидимая сила дважды сбила премьера с ног.
Пошли разговоры о том, что необходимо прошерстить население в поисках людей, обладающих той же психодинамической силой, что и профессор. Сенатор Уоррен Фост потребовал ассигнований на эти поиски и в прошлом месяце провозгласил: «Кто владеет „Эффектом Барнхауза“, владеет миром!» Комиссар Кропотник высказался примерно в том же духе, и началась новая дорогостоящая гонка вооружений, только с особым уклоном.
В этой гонке есть над чем посмеяться. Правительства обхаживают лучших игроков в кости наравне с физиками-атомщиками. Возможно, на Земле, включая меня, найдется несколько сотен человек с психодинамическими способностями, но, не владея техникой профессора, они добьются успеха разве что в игре в кости. И даже зная секрет, им понадобится лет десять, чтобы превратиться в опасное оружие. Столько времени понадобилось и самому профессору. Так что «Эффектом Барнхауза» пока что владеет — и в ближайшее время будет владеть — только сам Барнхауз.
Считается, что эпоха Барнхауза наступила примерно полтора года назад, в день операции «Мозговой штурм». Именно тогда психодинамизм обрел политический вес. В действительности этот феномен был открыт в мае 1942 года, когда профессор отказался от присвоения офицерского звания и записался рядовым в артиллерию. Подобно рентгеновским лучам или вулканизированной резине психодинамизм был открыт случайно.
Время от времени товарищи по казарме звали рядового Барнхауза перекинуться в кости. Он ничего не знал об азартных играх и обычно старался отговориться, но как-то вечером, просто из вежливости, согласился метнуть кости. Это событие можно считать чудесным или ужасным в зависимости от того, нравится ли вам то, что творится сейчас в мире.
— Выбрось-ка семерки, папаша! — сказал кто-то.
И «папаша» выбросил семерки — десять раз подряд, вчистую обыграв всю казарму. Потом вернулся на свою койку и в качестве математического упражнения вычислил вероятность такого совпадения на обороте квитанции из прачечной. И выяснил, что у него был всего один шанс из почти десяти миллионов! Сбитый с толку, он попросил парочку костей у соседа по койке. Попробовал снова выбросить семерки, но получил лишь обычный разнобой. Он немного полежал, а потом опять стал забавляться с костями. И выбросил семерки десять раз подряд.
Можно было бы тихонько присвистнуть и отмахнуться от странного феномена, но профессор вместо этого стал размышлять об обстоятельствах, при которых ему оба раза так повезло. И нашел единственный общий фактор: в обоих случаях перед самым броском в его мозгу промелькнула одна и та же цепочка мыслей. И эта цепочка мыслей таким образом выстроила мозговые клетки, что мозг профессора с тех пор стал самым мощным оружием на Земле.
Солдат с соседней койки дал психодинамизму первый уважительный отзыв, хотя эта явная недооценка наверняка вызвала бы кривые улыбки у всех демагогов мира. «Лупишь как из пушки, папаша!» — сказал он. Профессор Барнхауз и правда лупил круто. Послушные ему кости весили не больше нескольких граммов, и управлявшая ими сила была крошечной, однако самый факт существования такой силы потрясал основы мироздания.
Профессиональная осторожность позволила ему сохранить открытие в тайне. Он жаждал новых факторов, которые мог бы положить в основу теории. Затем, когда на Хиросиму сбросили атомную бомбу, он продолжал молчать из страха. Его эксперименты никогда не были, как окрестил их премьер Слезак, «буржуазным заговором против истинных демократий». Профессор тогда и сам не знал, к чему они приведут.
Со временем он открыл еще одно поразительное свойство психодинамизма: его сила возрастала по мере тренировки. Через шесть месяцев он мог управлять костями, которые бросали на другом конце казармы. В 1945 году, к моменту демобилизации, он мог выбивать кирпичи из печных труб на расстоянии трех миль.
Обвинения в том, что профессор Барнхауз мог запросто выиграть последнюю войну, но просто не захотел этим заниматься, не выдерживают никакой критики. К концу войны он обладал силой и дальнобойностью 37-миллиметровой пушки — не больше. Его психодинамическая сила превысила мощность малокалиберной артиллерии только после демобилизации и возвращения в Виандот-колледж.
Я поступил в аспирантуру Виандота двумя годами позже. По случайности профессора назначили моим руководителем по теме. Меня это назначение огорчило, потому что в глазах преподавателей и студентов профессор представал довольно нелепой фигурой. Он пропускал занятия, забывал, о чем хотел сказать на лекциях. А ко времени моего приезда его чудачества из забавных превратились в невыносимые.
«Мы прикрепили вас к Барнхаузу, но это дело временное, — сказал мне декан социологического факультета. Он был смущен и как будто старался оправдаться. — Барнхауз — выдающаяся личность. После возвращения он, конечно, не так известен, но его довоенные работы создали репутацию нашему маленькому институту».
Когда я прибыл в лабораторию профессора, то, что предстало моим глазам, напугало меня больше, чем досужие разговоры. Повсюду лежал толстый слой пыли; ни к книгам, ни к приборам никто не прикасался месяцами. Когда я вошел, профессор клевал носом за столом. Единственными признаками какой-то деятельности служили три пепельницы, ножницы и свежая газета с дырами от вырезок на первой полосе.
Когда профессор поднял голову и взглянул на меня, я увидел, что глаза его подернуты пеленой усталости.
— Привет, — сказал он. — Никак не могу уснуть по ночам. — Он зажег сигарету, руки у него немного дрожали. — Вы тот самый юноша, которому я должен помочь с диссертацией?