Мера мужества

«Эх, потерять такую машину», — с сожалением подумал Федор Андреевич и дал полную скорость.

Смертельно раненный катер рванулся вперед и, разбрасывая мириады радужных брызг, оставляя позади седые барашки волн, стремительно полетел к левому берегу. Несколько напряженных минут вырываясь из костлявых рук смерти, выжимая из мотора все, что может дать, Алабугин несся, думая только о том, как спасти машину, — и лишь когда катер ударился о берег, а сила инерции швырнула его на мокрый песок, Алабугин понял, что спасен.

— Жив? — подбежал к нему командир батальона.

— Жив, товарищ майор, — вскочив на ноги, ответил Алабугин.

— Молодец! Геройски действовал. Спасибо за службу. А сейчас веди понтон. Танкисты там тебя ждут. А катер пойдет в ремонт.

В небольшом заливчике, скрытый от глаз противника деревьями и зарослями камыша, покачивался спаренный понтон с подвесным мотором. На понтоне стоял танк, к его броне жались танкисты, готовые к броску. Федор Андреевич, как всегда, не спеша осмотрел крепление мотора, шланг подачи, проверил глубину погружения. Перекинулся несколькими словами с танкистами и взглянул на правый берег Днепра.

По волнам металось пламя. «Плотный огонь, не проскочить. На катере, пожалуй, мог бы обмануть фрица, а на этом тихоходе как бы в беду не попасть».

Федор Андреевич скрутил цигарку. Прикурил. Несколько раз жадно затянулся и склонился к мотору.

— Эй, браток, чего ты резину тянешь? Не копайся. Давай отчаливай! — нетерпеливо прикрикнул кто-то из танкистов.

Алабугин промолчал. Выпрямился. Посмотрел на реку: от разрывов мин и снарядов, как в огромном котле, кипела и пенилась днепровская вода. «А что если махнуть прямо через огонь? Проскочу, а там подле крутого берега и причалю».

Расчет был точен. Миновав полосу огня, понтон оказался в мертвом пространстве, и Федор Андреевич подвел его к песчаной косе. Тем же путем вернулся обратно. Так, бросаясь в лавину огня, он перебросил еще десять танков.

Пять дней и ночей пересаживался он с катера на понтон и обратно. Пять дней и ночей над его головой, как дамоклов меч, висела угроза смерти, а он словно не чувствовал ее. Все его мысли, все стремления были направлены на то, чтоб обеспечить занятый нашими войсками плацдарм пополнением и боеприпасами. Машина послушно повиновалась ему, будто так же, как и ее хозяин, мечтала лишь об одном: поскорее изгнать завоевателей с родной земли.

Окончилась с победой война. Вернулся солдат домой. Поселился в городе горняков Копейске и много лет работал в одной из строительных организаций города. Сейчас Федор Андреевич — персональный пенсионер союзного значения.

У АППАРАТА БОЯРШИНОВ

Василий Иванович Бояршинов родился 7 марта 1915 года неподалеку от города Миасса в поселке Сыростан Челябинской области. Окончив начальную школу, а затем Горпромуч в Миассе, поступил работать на Златоустовский завод имени Ленина. Отсюда 12 января 1942 года призван в Красную Армию. Воевал на Степном, Воронежском и Первом Украинском фронтах, в должности командира отделения связи 3-го дивизиона 627-го артиллерийского полка 180-й дивизии 38-й армии.

Звание Героя Советского Союза присвоено 10 января 1944 года за наведение связи на Днепре. После окончания Великой Отечественной войны Василий Иванович вернулся в Златоуст, на тот завод, где впервые познал радость труда.

— «Полтава» слушает, — послышалось в трубке. Василий Иванович прижал ее к уху. Раздался писк, треск, пронзительный свист, гулкие разрывы снарядов и, наконец, голос командира полка подполковника Жулина.

— «Сокол»! «Сокол»! Вы меня слышите?

— Слышу. Хорошо слышу, — отозвался сержант и указал первую цель: замаскированный в бурьяне вражеский дот, огонь которого прижал десантников к земле.

— Хорош! — наблюдая за разрывами снарядов, крикнул в телефонную трубку Бояршинов. Грянул залп.

Замолчал справа пулемет. Захлебнулись два вражеских миномета. Батальон поднялся в атаку. И вдруг слева по его цепям стеганули из пулемета. Атака захлебнулась.

— «Полтава»! «Полтава»! Справа от меня, в стороне между курганом и отдельным деревом дот, — передал Бояршинов.

И опять грянул залп. Прикрытая огнем пушек пехота поднялась в атаку.

Сержант Бояршинов вновь склонился к телефону.

— «Полтава»! «Полтава»! — Но командный пункт полка не откликался.

«Обрыв», — подумал сержант и подозвал бойца Черепанова.

— Петя, держи трубку и будь внимателен. А я на линию иду.

Столкнуть в Днепр бревно недолго. Держась за него одной рукой, а ладонью другой скользя по серому проводу, Василий Иванович плывет от шеста к шесту. Вот и разрыв. Минута — и провод соединен. Еще минута на подключение… Плотно прижаты наушники. Ни единого звука. И только после того, как был устранен третий разрыв, послышался голос Черепанова:

— «Полтава»! «Полтава»! — настойчиво вызывал он.

— «Полтава» на проводе, — послышался ответ.

Сержант Бояршинов облегченно вздохнул. Теперь у него одна забота: бесперебойно держать связь с левым берегом и не проглядеть ни одной огневой точки врага. Под сильным огнем он несколько раз восстанавливал связь. Дважды переправлялся на левый берег ревущего Днепра, четко и своевременно налаживал связь штаба полка то с одним, то с другим подразделением десантников.

Устраняя новый разрыв провода, Василий Иванович сплоховал: то ли слишком высоко приподнялся над водой, то ли слишком большое бревно толкал перед собою. Словом, засекли его гитлеровцы и открыли ураганный пулеметный и минометный огонь. Кто знает, что бы могло случиться, если бы не пришли на память детские забавы: нырять на дно реки, кто дольше пробудет под водой; вспомнились и рассказы учителя о том, как славянские воины, взяв в рот тростниковую дудочку, просиживали в воде под самым носом противника. «Не дураки, видать, были наши предки», — прошептал сержант и, набрав полную грудь воздуха, с головой ушел под воду, не выпуская из рук бревна. Перевернувшись на спину, он чуть-чуть высунулся из воды, набрал новую порцию воздуха и опять скрылся. Вокруг рикошетили пули, в бревно втыкались осколки. От разрывов мин и снарядов выбрасывались фонтаны воды.

«Фрицы решили прикончить меня. Но мы еще поборемся!» — сержант почувствовал под ногами твердое дно, но, не высовывая из воды головы, толкнул бревно по течению. Не прошло и минуты, как подле отнесенного в сторону бревна шлепнулись две мины. «Клюнуло», — улыбнулся Василий и резко ушел под воду. Вокруг опять засвистели пули, зашипели осколки. Выходить из воды было небезопасно. «Ну что ж, переждем», — решил Василий Иванович.

Поздно вечером сержант Бояршинов пришел на КП батальона. Несколько минут передохнул, выжал одежду и вновь пустился вплавь. За ночь побывал три раза на левом берегу: протянул еще три нитки провода, обеспечив все десантные подразделения прочной связью с дивизией.

В. И. Бояршинов.

А утром, с первыми лучами солнца, десантники поднялись в атаку. Вдруг, в самый решительный момент боя, когда из-за кургана выползли черные, с ломаными крестами немецкие танки и, поднимая клубы пыли, поползли прямо на командный пункт батальона, замолчал телефон.

«Линия перебита», — догадался Бояршинов и вспомнил, как на ближних подступах к Харькову он не один час пролежал на гребне высоты, держа в руках оголенные провода телефонного канатика. Тогда также в самый напряженный момент боя телефон замолчал. Пришлось оставить у аппарата телефониста, а самому ползти по линии. Пять раз срастил он тогда телефонный канатик, а голоса командира дивизиона так и не услышал. Нашел шестой разрыв. Стал стягивать. Да не тут-то было. Канатик как струна. Порылся в сумке. Ни одного сантиметра провода. Что делать? Бежать на КП дивизиона? Не успеть. Сзади слышится грохот вражеских пушек. Злобное завывание танковых моторов, скрежет гусениц. Каждая минута дорога. Чуть промедлил — и вражеские танки, кольцом охватившие батальон, сомнут, раздавят советских бойцов, И Василий Иванович без колебаний оголил концы провода. Уцепился за них голыми ладонями, пропуская сквозь себя ток, и тут же услышал тревожный и настойчивый голос командира пехотного батальона.