Страница 44 из 64
Под конец он всучил мне полдюжины книг, которые я обещал просмотреть. Книги и журналы он привез из училища.
— Как же вы тащили такое количество литературы?
Дафу объяснил, что, проезжая Малинди, купил там для этой цели осла. Помимо печатной продукции, он ничего не вез: ни одежды (зачем она ему здесь?), ни других вещей, только стетоскоп и аппарат для измерения кровяного давления. Известие о смерти отца застало его студентом третьего курса медицинского колледжа.
— Вот куда мне следовало податься после возвращения с фронта, — заметил я, — а не бить баклуши. Как считаете, из меня вышел бы хороший врач?
— Почему нет? — ответил он, подумав.
Хотя я пошел бы в ординатуру, когда другие уже уходят на покой, добавил король, мне светила профессиональная карьера.
Но я — не другие. Я — Юджин Г. Хендерсон, человек, который поднял Муммаху. Конечно, на мою голову мог упасть с крыши кирпич. Могло произойти какое-либо другое непредвиденное несчастье. Но если меня минут такие печальные случаи, я дотяну до девяноста.
Помимо прочего Дафу напомнил мне о моих обязанностях Повелителя дождя. Я хотел было пошутить на этот счет. Король остановил меня:
— Вам, Хендерсон, не следует забывать, что вы теперь Санчо.
Каждое утро ко мне приходили две амазонки, Тамба и Бебу. В чем состояли их обязанности, я толком не разобрался. Начинали они предложением сделать мне джокси, ножной массаж спины. Каждый раз, огорченные моим отказом, они принимались массажировать друг друга. Делали они это с удовольствием, усердно и долго.
Что до меня, то каждый день я проводил разъяснительные беседы с Ромилеем. Его тревожила наша близость с Дафу.
— Пойми ты, голова садовая, — втолковывал я ему, — Дафу — это особый король!
Но он догадывался, что мое общение с Дафу не ограничивается разговорами, что мы с ним ставим опыт, о котором пока помолчу.
Перед завтраком амазонки проводили общий сбор, лучше сказать — языческое представление. Они падали на землю, облизав губы, чтобы к ним прилип песок, и ставили мою ногу себе на голову. Делалось это под торжественный бой барабанов и рев труб. У меня опять пошли прыщики по всему телу, они жутко чесались. Горло снова пересыхало, хотя я и повелевал влагой. Кроме того, от меня несло львиным запахом, насколько сильно — не знаю. Так или иначе, я должен был стоять перед амазонками в своих прозрачных зеленых штанах, истоптанных башмаках и с пробковым шлемом на голове. Потом женщины приносили зонты-опахала. Слуги составляли в ряд складные стулья, и все садились завтракать.
За столом были знакомые лица: Хорко, Бунам, его помощник и другие. Полнотелый Хорко совсем придавил боком сидящего рядом с ним худющего Бунама. Тот смотрел на меня немигающим взглядом человека с большим жизненным опытом. Две его бритоголовые жены болтали и смеялись, как девчонки. Хорко то и дело одергивал халат, сбивавшийся у него на животе, и трогал красные камни, оттягивающие книзу мочки его ушей.
Передо мной ставили лепешку из манной крупы. Она была мягкая и не могла повредить зубной протез, поставленный мадемуазель Монтекукколи и доктором Спором. В противном случае мне пришлось бы срочно возвращаться в цивилизованный мир и искать дантиста. Правда, у меня была запасная челюсть, но она осталась в картонной коробке в багажнике моего «бьюика». Без запасной челюсти я шагу не мог ступить. Коробка с надписью «Компания по производству зубоврачебных принадлежностей. Буффало» была выложена розовой папиросной бумагой. Для лучшей сохранности я поставил ее под запасное колесо, к которому специальной пружиной был прижат домкрат.
Я жевал лепешку медленно и осторожно. Глубокомысленный Бунам уплетал завтрак за обе щеки, как, впрочем, и многие другие. Он и его помощник в черном кожаном переднике таинственно переглядывались. Казалось, будто у человека в коже вот-вот вырастут крылья и он улетит неизвестно куда. За столом вообще царила непринужденная, но загадочная атмосфера, как в книжке про Алису в Стране чудес. Рядом играли в камешки черные малыши, похожие на батоны ржаного хлеба.
Когда под полом зарычала Атти, никто и глазом не моргнул. Только Хорко скривил в улыбке губы. Его кожа всегда поблескивала, словно вместо крови внутри текла жидкость для полировки мебели. У него было такое же могучее телосложение, как у короля, и тот же оттенок глаз навыкате. Я подумал, что, будучи в Ламу, пока его племянник учился на севере, он не терял времени даром. И вообще был малый не промах и, уж конечно, церковь обходил стороной.
Церемония застолья повторялась изо дня вдень. После завтрака я обычно в сопровождении двух амазонок шел к Муммахе. Шестеро мужчин на носилках перенесли статую назад, на прежнее место поклонения. Помещение, где она стояла вместе с Хуммамом, находилось в особом дворике с деревянными стойками и каменным чаном, полным воды сомнительной чистоты. Это был неприкосновенный запас Санчо.
Каждый день я с воодушевлением ждал свидания с Муммахой. Во-первых, потому, что самая неприятная пора дня уже оставалась позади (позже объясню, что имею в виду), а во-вторых, потому, что всей душой привязался к этой богине. Моя привязанность объяснялась не только победой над ней, но и ее личными качествами — как рукотворного создания и как божества. Ей, уродливой, как сто чертей, с немыслимой прической, похожей на гнездо аиста, с ногами, подгибающимися под тяжестью тела, я приписывал самые благородные намерения. «Привет, старушка! — говорил я ей. — Поздравляю с праздником. Как твой благоверный?» Старого неуклюжего бога гор, которого одолел Турамбо, парень в красной тюбетейке, я считал ее мужем. Это была отличная пара. Они удивительно подходили друг другу. Пока я разговаривал с Муммахой, мои стражницы наполняли водой из каменного чана тыквенные бутыли, после чего мы шли в ту часть двора, где нас ждала еще группа амазонок с опахалами-зонтами и большим гамаком. Все предметы были цвета Санчо, зеленые, как и мои шаровары. Я проваливался в глубокий гамак и оттуда глядел в неподвижное небо. Надо мной колыхались опахала. Иногда ветерок приподнимет зонты, и тогда мне в глаза бил солнечный луч. В голове начинала бурлить кровь, как кипящий кофе в кофейнике. Редкий день мы не слышали из подземелья рычания Атти.
Меня несли по селению, а я размышлял об эксперименте, который мы проводим с королем. К Тамбе и Бебу подходили женщины с чашками и плошками, и те наливали им толику воды из тыквенной бутыли. Помимо всего прочего Санчо ведал плодородием земли, каковое немыслимо без дождей. Такие хождения устраивались каждый день.
В центре селения, на своего рода базарной площади, я вылезал из гамака как раз перед человеком в красной робе и с топорным лицом, который важно восседал на куче сухого навоза. Это был управляющий хозяйственными делами и одновременно судья. В селении всегда велась какая-нибудь тяжба. Обвиняемого привязывали к столбу и рогулькой прижимали язык к нёбу. Когда меня приносили сюда, судебный процесс прерывался, и толпа зевак вопила: «Санчо! Аки-Санчо!» («Великий белый Санчо!») Я раскланивался, Тамба и Бебу подавали мне большую продырявленную тыкву с водой, напоминающую то ли резиновый разбрызгиватель, каким в былые времена пользовались прачки при глажении белья, то ли церковное кропило. Я принимался обрызгивать желающих. Они со смехом подставляли мне спины — беззубые старики с сединой на спине, молоденькие девушки с маленькими грудками и острыми сосками, широкоплечие крепыши. Я не забывал побрызгать и на обвиняемого. При этом всегда замечал, что к уважению туземцев моей физической силой и положением примешивается беззлобная насмешка.
Я очертил вам примерный круг моих обязанностей как Повелителя дождя.
Обязан еще рассказать вам об особой цели, которую преследовал король, и о книгах, которые он всучил мне. После нашей первой беседы я подумал — Дафу что-то затевает. Я обратил внимание на две потрепанные книги и несколько ксерокопий статей из научных журналов. Бегло просмотрел их: мелкий шрифт и тяжелый, точно надгробный камень, текст. Мной овладело расстройство — нечто похожее испытываешь, когда по пути в аэропорт Ла-Гуардиа едешь на роскошном лимузине мимо многочисленных кладбищ в Квинсе. Там кажется, будто живых отправляют на тот свет почтой, а надгробные камни — это марки, которые слюнявит Великая с косой.