Страница 11 из 117
На другой день снова пошли встречать, думали, что путаница с поездами, тогда они ходили через пень-колоду. Но Дима снова не приехал. Бабушка несколько дней плакала. На телеграммы ответов не было. Все были встревожены и растеряны.
Наконец узнали — но что! Накануне отъезда Дима устроил прощальную вечеринку, позвал знакомых, родных жены. Сидели, пили-ели, смеялись — как это обычно бывает. Кто-то постучал в окно, Дима вгляделся в темноту, кивнул головой и вышел. Гости не обратили на это внимания, потом хватились, звали с крыльца, пошли искать в ночь… Тщетно!
Так исчез из жизни Вадим Дмитриевич Клепацкий, мой дядя, 23-х лет!
Толком никто не мог прояснить, что произошло. Говорили, что недруги вызвали его в темноту, убили, а тело бросили в отработанную шахту. Когда первое потрясение прошло, бабушка собралась ехать в Акмолинск. Ее все отговаривали, она страдала сердцем, путешествие трудное — и что она узнает, кроме того, что уже сообщили? Даже нет могилы, тело не нашли. Бабушка хотела увидеть внучку и невестку, но та не откликалась. Так мы ничего и не знаем о них.
Много лет бабушка плакала, как только называли имя Димы. А когда вскоре у тети Вали, ее дочери, родился сын, его назвали Димой — в память того, исчезнувшего с лица земли «в никуда и в никогда».
О приговоре, приведенном в исполнение
Дядя Ваня был младшим братом отца. Журналист, комсомольский работник, по натуре борец за справедливость и энтузиаст. Я его плохо, но помню. А свадьбу его в 1936 году помню хорошо. Он женился на Тасе Каплуновой, она была еще студентка. Высокая, белокурая, улыбчатая. Потом она всю жизнь преподавала марксизм-ленинизм.
Свадьбу праздновали в комнате бабушки (тоже коммуналка), было много народу, и угощали русскими блюдами (Тасин отец — повар), и грузинскими — бабушка хорошо их готовила.
В это время дядя Ваня работал ответственным секретарем газеты «Ударник Дзержинской» (железная дорога им. Дзержинского). Молодые прожили всего год, как 3 августа 1937 года Ваню арестовали. Тася в это время была беременна.
Вот как выглядели эти проклятые ордера (переписано мною 4 января 1995 года из дела, хранящегося в КГБ):
«Ордер № 449, выданный 3 августа 1937 года. Действителен двое суток.
Сотруднику Попову. Вам поручается произвести обыск и арест
Катаняна Ивана Абгаровича.
Либмана Соломона Абрамовича.
Проживающих ст. Малаховка, Ленинградской ж.д., 1-й Малаховский пер. 3, дача Королевых.
Всем органам Советской Власти и гражданам СССР подлежит оказывать законное содействие предъявителю ордера, при исполнении им возложенных на него поручений.
Начальник ДТО ГУГБ
Секретарь
(подписи).
Итак, его увезли, и про него ничего не было известно. Бабушка каждый день ходила на Лубянку, выстаивала длинные очереди и ей отвечали, что ничего не знают. Родился сын Гриша, но отцу некуда было дать знать. Долгие годы все родные надеялись, что о нем что-то станет известно, что он объявится, что он жив, но находится в строгой изоляции. Но Ваня бесследно исчез с лица земли, и только в 1957 году пришла его реабилитация — посмертная! Так он и не узнал, что у него остался сын. А сын тоже не узнал про голгофу отца, которая стала известна нам в подробностях лишь в 1995 году, когда Гриши уже не было. Он умер молодым, красивым и веселым, в сорок лет, на охоте, от разрыва сердца.
В деле арестованного дяди Вани находится протокол допроса от 19 ноября 37 года, он первый, который подшит в деле. Если учесть, что арест был 3 августа, то ясно, что были другие допросы, предшествовавшие этому ноябрьскому, но о них нет никаких следов. Наверно, в тех протоколах Иван Катанян все отрицал. В ноябрьском же протоколе в начале тоже идет полное отрицание и вдруг в середине:
«Я убедился, что следствие в отношении меня располагает неопровержимыми доказательствами моей виновности и что дальнейшее запирательство бессмысленно, а потому решил давать откровенные показания как о своей антисоветской деятельности, так и об антисоветской деятельности других лиц. <…>
Да, я встал на путь борьбы с советской властью и партией сознательно потому, что это соответствовало моим взглядам и настроениям».
Он называет «соучастников» — 22 человека. Называет и еще не арестованных — тех, кто бывал на даче у Костаняна, своего сотрудника. «Я забыл еще назвать» — и называет еще несколько человек.
По его показаниям, все эти люди, включая его самого, работая в Профинтерне, передавали за границу секретные материалы, срывали стачки за рубежом, саботировали связь с прогрессивными организациями на Западе и т. п.
Протокол записан как дружеская беседа, как откровенный разговор друзей. Все без сучка и задоринки — наводящие вопросы следователя, складные, ровные фразы подследственного. Нетрудно представить, что за этим стояло на самом деле.
Каждый лист подписан Иваном Катаняном, а в конце протокола подписи двух негодяев:
«Допросили: Пом. нач. 5 отделения ДТО ГУГБ ж. д. им. Дзержинского. Сержант госбезопасности Калинин. Оперуполномоченный ДТО ГУГБ, сержант госбезопасности Лапинас».
На допросе 1 декабря 37 г. он назвал еще 26 человек! И в конце: «Да, я признаю, что террор как метод борьбы с ВКП(б) я целиком и полностью разделял». Допросили те же.
В деле также подшит донос 25-тилетнего С. Либмана, коллеги Вани Катаняна: 13 июля 37 г. он сделал заявление о том, что «секретарь редакции «Ударник Дзержинской» Катанян, находясь 11 июля 37 г. на квартире своей матери, сказал ему, что у его, Катаняна, матери имеется ряд фото старых ее знакомых, находившихся в разное время за границей, и что эти фото надо уничтожить».
Как видно из ордера на арест, донос его не спас и он был арестован в один день и час с дядей Ваней…
С момента ареста прошел почти год, а родным ничего не сообщают. Но однажды в огромной коммуналке в Каретном ряду, где жила бабушка с дочерью Лизой и внучкой Лиечкой, раздался телефонный звонок. Мужской голос попросил бабушку или Лизу. Подошла Лия, ей было уже лет девять. Узнав, что никого нет дома, голос произнес: «Говорит следователь по делу Ивана Абгаровича Катаняна. Завтра в 12 часов его мать может прийти на свидание с ним и принести теплые вещи. Подойти к такому-то окошку, там будет пропуск». Лия все записала, и следователь попросил ее повторить. «Все верно», — сказал он и повесил трубку. Легко представить, что творилось дома, когда вернулись бабушка и Лиза. На следующее утро в условленном окошке никакого пропуска не было и теплых вещей никто не принял. Про вчерашний звонок никто не знал и ничего бабушке не объяснил. Она вернулась домой убитая.
Вот какая у нас была версия: следователь звонил из кабинета, в котором допрашивал Ваню. И, видимо, посулил ему свидание с матерью, чтобы вынудить его подписать нечто. Для вящей убедительности обмана следователь при нем же и позвонил… Подписал Ваня или нет? Тайна Лубянки.
Это была последняя весточка о Ване.
В начале 1940 года бабушка обратилась в Прокуратуру МВО с просьбой пересмотреть дело. Она не знала, что сына уже расстреляли.
Из материалов следственного дела:
«СЕКРЕТНО
ЗАКЛЮЧЕНИЕ
4 марта 1940 г. пом. военного прокурора МВО Кузнецов, рассмотрев архивное дело Катаняна И. А., истребованное по жалобе его матери,
нашел:
(дальше идет изложение «преступления» и в конце):
По изложенным обстоятельствам, основания вынести протест по приговору Военной коллегии — не нахожу.
Жалобу гр-ки Катанян оставить без удовлетворения.
Пом. военного прокурора МВО Кузнецов — 13.3.40
Согласен: Старший пом. военного прокурора МВО
Военный юрист 1 ранга Израильян — 17.3.40».
Лжецы Кузнецов и Израильян оставили без удовлетворения просьбу матери не потому, что сын ее был давно убит (что они отлично знали), а «по изложенным обстоятельствам».