Страница 108 из 151
— Люди добрые! Да что за чудо вы везете?
За всех отвечает Прохор, сидя на ящике.
— Что везем? — нарочно переспрашивает он. — Да разве не видите? Машины идут!
— Та куда ж они идут?
— Куда же еще? — Прохор медлит с ответом. — В Усть-Невинскую!
— А издалече?
— Эге-ге-ге! — распевает Прохор. — Аж из Урала!
— Та ну? Що ж за такие машины, що идут до нас от самого Урала?
— Тю, пристал, хохол, с допросом! — говорит Прохор и будто сердится, а самому хочется подольше отвечать ни вопросы. — Так ты хочешь знать, что оно за машины? Те самые машины, что свет дают! Вот оно какие машины!
Обоз заскрипел дальше, и уже снова зазвучал беспечный смех Ирины, снова затянул песню довольный своими ответами Прохор, снова среди белой степи заблестела, как жар-птица, медная проволока, а те, кто повстречался с устьневинцами, все еще не трогались с места и все еще задумчиво смотрели им вслед.
— Так вот оно, хлопцы, каковское дело, — мечтательно проговорил возчик. — Машины идут в станицу!
Глава XV
Все эти дни станицы готовились к выезду на рытье канала. С утра и до вечера звенели кузни — спешно делали и оттачивали кирки, лопаты, грузили продукты, сбивали из досок носилки. В Белой Мечети Сергей пробыл полдня. При нем по снежной дороге потянулись в Усть-Невинскую подводы и сани с людьми и продовольствием. Сергей проводил их до поворота и поехал сперва в Краснокаменскую, а затем в левобережные хутора. Только на пятый день убедившись, что выезд прошел организованно, Сергей тоже отправился в Усть-Невинскую.
Наискось горы медленно выползала вереница подвод, изогнутая в виде серпа. Острие этого живого серпа вонзалось в заснеженную верхушку горы. Там же, отчетливо рисуясь бурками на белом фоне, ехали два всадника.
«Какая ж это станица так запоздала?» — подумал Сергей, увидев знамена, людей, идущих обочь дороги и едущих на подводах и на санях.
— Пришпорить? — спросил Ванюша.
Сергей кивнул головой. Взвыл мотор, сильнее зашуршала под резиной мерзлая земля. Машина поравнялась с задней подводой, на которой чинно, как гусыни в гнездах, сидели казачки — молодые и пожилые — и в толстых ватных кофтах, и в стеганках, и в полушубках. Лошадьми правил чернявый, как грач, мужчина, задумчивый и сердитый.
Сергей обратился к женщинам:
— Куда едете, хозяюшки?
Женщины заговорили наперебой:
— Не закудыкивай, а то удачи не будет.
— Едем на кудыкало, куда тебя не клыкало.
— К чужому дядьке в гости!
— Женихов едем искать!
— Подальше от мужей.
— Туда, где нас не знают!
— А ну, цытьте, вороны! — прикрикнул чернявый мужчина. — Это же председатель нашего рика, а вы зубоскальничаете!
Женщины умолкли и пристыженно смотрели на Сергея.
— Товарищ Тутаринов, — заговорил чернявый мужчина, — лучше с нашими бабами не связываться. Спытайте меня, Трифона Ярового, и я вам все расскажу. Это обоз станицы Родниковской, тут все наши пять колхозов, и едем мы в Усть-Невинскую канал рыть.
— Почему запоздали?
— Я в руководстве не состою, но так думаю, что по причине громоздкого табора.
— Всю станицу подняли? — спросил Сергей.
— Как это говорится: раз, да горазд! — Трифон усмехнулся. — Только я не знаю, как мы там расквартируемся. Усть-Невинская — станиченка невелика. Как поселить в ней такую ораву? Но, должно быть, Родионов и Андриянов знают. Вот они, на конях. — И Трифон указал кнутовищем на всадников в бурках.
Обогнать обоз нелегко — нужно было ехать по обочине дороги. Километра два машина подпрыгивала и тряслась на присыпанных снегом кочках. Мимо тянулись, гремя по мерзлой земле, подводы — одна вслед другой. Казалось, что это какое-то кочующее племя перебиралось на новую стоянку, забрав с собой все, что только можно было забрать. Сергей обгонял то подводу, груженную одними лопатами и кирками, еще новенькими, только что сделанными в кузне; то копны сена, уложенные на низких полозьях, на вершинах которых сидели мальцы, помахивая кнутом на тяжело идущих коней; то подводы, нагруженные носилками с еще не запачканными ручками, мешками с мукой, сложенными крест-накрест, кадками, бочонками, очевидно, с соленьями и моченьями, засыпанными доверху крупной желтой картошкой. Из-за дробин показывались овечьи морды с холодно-тоскливыми глазами, чернели опрокинутые котлы, кастрюли, блестела посуда в ящиках: за подводами плелись коровы, устало переступая клешнятыми ногами, — обоз ехал со своим молоком. На бричках стояли дощатые, в два этажа, клетки, и в них сидели крупные серые куры и гуси в такой тесноте, что их головки с красными от мороза серьгами вылезали в узкие щели. И весь этот караван сопровождали люди, двигаясь шумно, с веселыми разговорами, а то и с песнями, — кто бежал за подводой, подпрыгивая и размахивая руками, кто подгонял коров, кто сидел на возу.
Родионов и Андриянов, как только заметили райисполкомовскую машину, круто повернули лошадей, рысью подъехали к Сергею, соскочили с седел и поздоровались. Всегда свежее лицо Родионова теперь пылало ярким румянцем, на русых усах лежала испаринка. Старик Андриянов, в бурке, волочившейся по земле, как подбитые крылья у петуха, продрог на морозе, и обычно обескровленное, старческое его лицо сделалось землисто-черным, — по всему было видно, что его уже не грела сестра казака — бурка.
— Запоздали, родниковцы! — сказал Сергей. — Ваши соседи давно в Усть-Невинской.
— Зато погляди, какое движение! — заявил Родионов. — Ни одна станица таким лагерем не выехала. Пусть Савва Остроухов встречает гостей!
— Идем всей станицей, как дивизией, — пояснил Андриянов. — Люди и часть худобы останутся на канале, а на остальных подводах думаем забрать лес.
— А вы с Саввой условились и о договоре, и о количестве бревен? — спросил Сергей. — Ведь я же вас просил сперва съездить и обо всем договориться.
— А чего ж там договариваться? — возразил Родионов. — Есть решение исполкома — вот и едем, и на месте обо всем договоримся.
— Мы на всякий случай везем магарыч, — сказал Андриянов, и маленькие, озябшие его глаза оживились. — Там у нас на подводе едет бочоночек вина.
— Боюсь, как бы Савва не отправил вас обратно вместе с вином.
— А мы не уедем — вот и все!
В Усть-Невинской, куда вскоре приехал Сергей, царило необычное оживление. Еще вчера с вечера сюда прибыли беломечетинцы, краснокаменцы, рощенцы, яман-джалгинцы, а также хуторские колхозы, и площадь, запруженная подводами, лошадьми, шумела и напоминала ярмарку. Люди располагались огромным лагерем, кто где мог. Но всей площади горели костры — женщины хлопотали у котлов, подвешенных на дышлах и треногах. Отовсюду слышались людские голоса. Пришли устьневинцы посмотреть на нежданных гостей, появились гармонисты, песельники, образовались круги молодежи, и уже в голосистые звуки гармони вплеталась частая дробь каблуков.
В станичном Совете Сергей застал Савву, Семена и человек десять председателей колхозов, в шубах и в бурках. Они толпились у стола, кто с кнутом, кто с тетрадкой в руке. За столом сидел Семен и что-то записывал. Савва стоял у окна и с грустью смотрел на горевшие костры, на весь лагерь, уже живший своей многоголосой походной жизнью.
— Называйте фамилии бригадиров, — говорил Семен, обращаясь к седобородому мужчине. — Сколько у вас всего бригад? — Семен поднял голову, увидел Сергея и смущенно улыбнулся: — Сережа, вот я уже и на быстрине.
— А окопчик?
— Снегом замело.
— Получил решение бюро? — серьезно спросил Сергей.
— Не только решение, а и у Кондратьева в кабинете с час просидел. Вот я теперь и начальник, а это мои помощники.
— Инженеры приехали?
— Еще вчера прибыли.
— А где они?
— С утра на трассе. Там уже восемнадцать плугов работают. Такая, брат, идет пахота!
— Здорово, Сергей, — сказал Савва, подавая руку.
— А! Начальник гарнизона! Ну как дела?
— Дела идут! Видишь, что творится в моей станице? — Он развел руками и несмело засмеялся. — Не Усть-Невинская, а лагерь Запорожской Сечи!