Брешь

Трэвис кивнул и выглянул в окно, озирая бескрайнюю равнину. Ее пересекла ведущая с востока на запад дорога, на которой почти не было движения.

— Ладно, — промолвил он, помолчав. — А что это за место, Театерштрассе, семь? Что там находится?

Пэйдж ответила не сразу:

— Тут не столько важно, что там находится, сколько — что представляет собой само здание.

— А что оно собой представляет?

Снова последовала пауза, а потом краткий ответ:

— Оружие.

Он отвернулся от окна и уставился на нее, ожидая продолжения.

— Театерштрассе, семь — это то место, где все должно решиться, — сказала Пэйдж. — Это средоточие всего, что затевают наши враги. Если мы победим там, то победим везде. Если же потерпим там поражение… — Пэйдж осеклась, не желая говорить, а может быть, даже думать о такой возможности.

— Чтобы все это не казалось бессмыслицей, мне нужно начать с самого начала, — промолвила она после паузы. — Изложить вам суть дела.

Пэйдж снова задумалась, видимо, на сей раз о том, как лучше это сделать, а потом повела рассказ:

— Тогда, весной 1978 года, имели место два странных события. Одно, как вам уже известно, произошло в пяти сотнях футов под землей, в Вайоминге, а другое — в пяти сотнях футов к югу от Пенсильвания-авеню. Наиболее могущественная бюрократия в мире выступила с самой ценной инициативой в истории, решив ограничить собственное влияние.

По прошествии нескольких недель после катастрофической попытки запуска Гигантского ионного коллайдера в Винд-Крик президент Соединенных Штатов и большая часть членов его кабинета выслушали доклад инспекторов, обследовавших место происшествия. Угодившие в ловушку сотрудники министерства энергетики были госпитализированы и освобождены от исполнения обязанностей. Они дали подписку о неразглашении и получили лечебные отпуска, обещавшие, похоже, затянуться надолго. Рубен Уард так и остался в коме: его доставили в больницу Джонса Хопкинса, и никаких изменений в его состоянии не наблюдалось.

Третьего апреля на месте происшествия побывала первая научная экспедиция. Она установила, что под Брешью (этот термин устоялся уже к тому времени) скопилось более девяноста извергнутых ею предметов.

Если до того момента еще не для всех знакомых с возникшей проблемой было очевидно, насколько она масштабна и сколь осторожного подхода требует, находки и выводы экспедиции прояснили картину. На восьмидесяти семи страницах доклада, представленного ею после первого осмотра, слово «опасность» появлялось более двухсот раз.

После получения доклада наиболее приближенные советники президента принялись обсуждать программу предполагаемых действий по вполне предсказуемым направлениям. Речь шла в первую очередь о соблюдении режима секретности, о том, до какой степени можно поделиться информацией с Конгрессом, о том, кто из оборонных подрядчиков может быть допущен к работам и как распределить их роль в использовании этого неожиданно возникшего нового ресурса. Ясно, что фирмы, проявившие наибольшую щедрость в ходе избирательной кампании, окажутся в очереди первыми, но насколько вообще длинна будет эта очередь? Будет она состоять из двух компаний? Или все-таки из трех?

По прошествии нескольких часов такого рода дискуссии президент обратил внимание на человека, почти не принимавшего в ней участия. То был Патрик Кэмпбелл, профессор Массачусетского технологического института и в свои тридцать три года самый молодой член Совета по науке.

— Вы, похоже, не согласны? — заметил президент.

— Не согласен.

— Тогда выскажите свои соображения.

Кэмпбелл выдержал паузу, подыскивая правильные слова, а потом сказал:

— Неужели кто-то из вас и вправду верит, будто мы сможем удержать все это в тайне?

Он помолчал несколько секунд, словно ожидая возражений. Таковых не последовало.

— Давайте посмотрим, как обстояло дело с данными по проекту «Манхэттен»: уж если что и старались сохранить в секрете, так это их. Ну и долго это удавалось делать? Два года. Всего два года — и русские уже знали все, что требовалось для разработки собственной ядерной бомбы. А теперь подумайте о том, сколько сведений им нужно было добыть у нас тогда, и сравните с нынешней ситуацией, когда требуется установить всего два факта: сам факт существования Бреши и то, что она возникла в результате попытки запустить коллайдер. Разжиться дополнительной информацией, которая может им понадобиться, и вовсе не составит ни малейшего труда. Первые публикации о ГИКе появились в «Сайентифик америкэн» еще за пять лет до того, как мы завершили его сооружение.

— То, что Россия создаст свою собственную Брешь, конечно, проблематично, но… — подал голос вице-президент.

— Россия, Китай, Индия, Северная и Южная Кореи, Израиль, Германия, Британия, Япония, Саудовская Аравия, — продолжил его мысль Кэмпбелл. — Возможно, я еще многих упустил, но все перечисленные страны имеют полную возможность произвести такой же прорыв в рамках ближайшего десятилетия. Скажем прямо, десять лет нам потребовалось потому, что это был проект министерства энергетики: займись им министерство обороны, коллайдер был бы построен вдвое быстрее. Думаю, следует ожидать, что перечисленные ранее страны будут действовать в этом направлении с максимальной поспешностью.

Он махнул рукой на лежавшую перед ним копию доклада.

— Вы хотите, чтобы этим долбаным дельцем занялись все самые опасные оборонные компании десятка стран?

Даже через много лет Кэмпбелл не переставал удивляться: неужто и правда тогда, ввернув вовремя крепкое словечко, ему удалось спасти мир? Конечно, доклад и сам по себе вызывал основательную нервозность, так что после его своевременного вмешательства обсуждение приобрело иной характер и на прежнюю стезю больше не возвращалось. Он просто озвучил их собственные страхи. Вот и всё. Указал на них и ткнул в них носом.

Естественно, что под конец президент обратился к Кэмпбеллу с неизбежным в такой ситуации вопросом: какую конкретно альтернативу предлагает он сам?

Ответ у Кэмпбелла имелся. Перво-наперво лишить другие страны побудительных мотивов к созданию собственных Брешей, то есть поделиться с ними информацией об уже существующей. Провести тайную встречу руководителей держав, обладающих соответствующими возможностями, с непременным участием наиболее уважаемых ученых, но без привлечения воротил военно-промышленного комплекса. Проявить откровенность, честность. Забыть обо всех политических разногласиях ради главной задачи: уберечь мир от хаоса. Брешь должна быть передана под контроль единой международной организации, которая служила бы интересам человечества в целом, а не какой-либо страны или группы стран. Разумеется, эта организация должна быть сформирована из людей с безупречной репутацией, как научной, так и этической, причем под этикой в данном случае следует понимать приверженность реальным, общечеловеческим ценностям и потребностям, а не догматическим предписаниям какой-либо культуры или религии. Разумеется, объявлять о вакансиях, проводить открытые конкурсы ни в коем случае нельзя. Напротив, организация должна сама отыскивать достойных кандидатов на пополнение своих рядов, присматриваться к ним, изучать и лишь после этого брать на службу. Страны-участницы должны обеспечивать защиту и финансирование организации, но не вмешиваться в ее работу. Это касается даже Америки.

— Но Брешь находится на нашей территории, — указал министр обороны. — И то, что ее создало, было построено за наш счет.

— Это, конечно, увеличивает степень нашей ответственности, — указал Кэмпбелл, — но послушайте, чем сильнее мы будем настаивать на своих особых правах, тем выше будет вероятность того, что какая-нибудь другая сверхдержава заявит: «Ладно, ребята, проехали: забавляйтесь со своей игрушкой, а мы соорудим собственную, которой будем распоряжаться по нашему усмотрению». И как только так поступит хоть одно государство, остальные последуют его примеру. Единственный способ предотвратить такое развитие событий — это соблюдение равноправия. Подумайте о том, насколько благодарны были бы мы, поступи так кто-то из них. В том случае, если бы подобное произошло у кого-то из них.