Последний фуршет

К тому же он никогда не замечал, чтобы она стремилась погладить по головке чужого ребенка. Как делал его отец. Тот тянул руку к каждой головке с косичками. А потом, слышал Славик, и тело его покрывалось липкой пеленой страха, отец говорил матери в соседней спальне:

— Я хочу девочку. Понимаешь?

Мать смеялась, по ее тону Славик чувствовал, что она все еще, пока еще — только его мама. Он у нее единственный и так будет, пока не родится сестра.

— Я хочу дочь, — настаивал отец. — Я хочу, чтобы она была похожа...

— На меня? — отшучивалась мать.

— Нет. На меня, — он говорил серьезно. — Хочу.

— Но, — отвечала мать, — с нашими переездами, с твоей службой... — Славик чувствовал, как его тело высыхает. Он знал, что будет так, как скажет мама. — У нас есть Славик. — Он улыбался. Она любит его, как никого на свете. — Посмотри, он такой привязчивый, такой домашний. Он как девочка.

— Нет, — настаивал отец. — Хочу.

Мать завела большую собаку, хаски с голубыми глазами. Эта порода только стала популярной, и она, которая не пропускала ничего нового из собачьей, как сама говорила, жизни, заполучила ее.

— Вот тебе девочка, — радостно объявила мать, опуская на середину комнаты щенка.

Отец насмешливо бросил:

— Не такая. Она не похожа на меня.

Мать заботилась о щенке, словно это еще один ребенок. К собаке Славик ее не ревновал, хотя та ходила за матерью хвостиком и не могла провести без нее ни минуты.

Но отец упорствовал, и, когда Славику исполнилось четырнадцать, родилась Наташа. Поздний ребенок, но не болезненный, а здоровый и крепкий, она потрясла обоих родителей. Все внимание, соединенное с восторгом, обратилось к ней.

Славик почувствовал, что любовь ушла из его жизни. Он еще надеялся, цеплялся...

Он долго не обращал внимания на девочек. Мать начинала волноваться — не дурной ли это знак, но его не интересовали и мальчики.

А потом Славик отстранился от матери сам. Уехал в Москву, поступил в Институт стран Азии и Африки.

Когда написал ей, что женился, она прислала поздравление. Мать настолько успокоилась, что сын нашел новую любовь, что даже не познакомилась с невесткой. Теперь трудно поехать в чужую страну, писала она. Когда отец, морской офицер, вышел в отставку, родители остались в Клайпеде, в Литве.

Теперь Славику больше не нужна любовь матери. Такая женщина, как Лиза, — мечта для мужчины. Не важно, какой век на дворе, каждый из них хочет заполучить девственницу. Это только кажется, будто не имеет значения, был у нее кто-то раньше или нет. Все стремятся обладать единственной, которая принадлежала бы только ему.

Когда он рассказал об этом Лизе, она покрутила головой:

— Не верю.

— Думаешь, мужчины на самом деле с восторгом покупают подержанные машины? — Он хитро взглянул на нее. — Просто у них нет выбора. Но кому приятно знать, что кто-то трахался на заднем сиденье до тебя?

Она хохотала:

— Никогда не рассматривала старые иномарки с такой точки зрения.

— Мне повезло с тобой, Лизунья. Ты только моя.

Она не спрашивала, кто у него был до нее. Он все равно бы не сказал. К тому же смешно требовать от мужчины в расцвете сил полной неопытности. Да и зачем ей это? Он ее муж. Чего она бы никогда не потерпела, понимал он, — измены. А этого не случится. Ему вполне достаточно одной Лизы. Похоже, и ей тоже, одного его. А то и много, — он скривил губы. В последнее время жена в постели все чаще отворачивалась к стене и бормотала:

— Я сплю... сплю...

Славик не настаивал. На самом деле у них много работы. Она помогает ему.

— Женщина должна раствориться в любимом человеке, — сказал он, когда Лиза в очередной раз заговорила о том, что ей стоит снова пойти работать.

— А что, этот любимый человек — соляная кислота? — спросила она, пожимая плечами.

Он ухмыльнулся:

— Ты язва. Нет, язвочка. Моя любимая язвочка. — И потянулся к ней, чтобы обнять. Но Лиза увернулась.

— Тогда почему тебе не раствориться во мне?

— А разве я в тебе не растворяюсь? — промурлыкал он, привлек к себе и подвигал бедрами. Но Лиза не отозвалась, напротив, отстранилась. Он тоже отодвинулся. — Ты забываешь, Лиза, что живешь в мужском обществе. Даже если мы оба станем работать на тебя, все равно заплатят на тридцать процентов меньше. За твое женское имя.

— Но мы будем делать дорогую работу, — протестовала она.

— Да. Но высокая цена — не для всех. Ты помнишь, сколько тебе платили в галерее? А ты на самом деле редкий специалист.

— Ну... — протянула Лиза. — Я рассчитывала, что мне станут прибавлять.

—Ага, когда подойдешь к полтиннику. — Славик фыркнул. — Когда тебе уже ничего не надо будет, может, на самом деле перепадет. Брось, смотри-ка, я сидел два часа над этим текстом, — он кивнул на экран ноутбука. — Я пошлю его по электронной почте, не выходя из дома. А сколько за него получу? Больше, чем ты за месяц трудов в галерее. Галерея — галера, — проговорил он. — Ты работала, как раб на галере, — Славик засмеялся, довольный находкой. — Я спас тебя, я снял тебя с галеры. Пускай на Павла гребут другие рабы. Посмотри на вещи реально и продолжай с благодарностью судьбе, — он многозначительно взглянул на жену, — работать на меня.

— Выходит, женщине не вынырнуть? — спросила Лиза.

— В общем, нет. Если она станет нырять по всем правилам. Но не по правилам удается не всем, тебе — нет...

Славик покрутил головой, волосы растрепались. Зачесалась бровь, он провел по ней пальцем, в памяти возникла строчка из старой японской книги — бровь чешется перед свиданием. Тогда чего он тут стоит и ждет?

Славик вышел с балкона, закрыв его на замок. Быстро схватил бумажник, мобильник, вынул из холодильника бутылку вина и выбежал из квартиры. Скоростной лифт сбросил его к подножью башни. Он пробежал мимо консьержки, которая пила чай с пирожным.

— Вы заплатили за прошлый месяц? — крикнула она ему.

Но он не ответил. Что ей сказать — спросите жену?

Троллейбус с красно-синей рекламой на боку стоял с открытыми дверями, Славик влетел в него и покатил к метро.

Он давно не спускался в подземку, Лиза возила его на машине, как личный шофер. Стоило позвонить ей, и она, где бы ни была, что бы ни делала, бросала все и летела за ним, к нему.

Лиза много раз предлагала научить его водить машину. В общем-то он мог когда-то, но просто не хотелось напрягаться — водить джип надо умеючи, а покупать вторую машину? Зачем? Ему приятно видеть азартное лицо жены, которая вела себя на дороге так нагло, чего ему, мужчине, никогда бы не простили. Она лезла во все дырки и никогда не застаивалась в пробках, выезжая через дворы, дворики, через пешеходные тропинки — везде, где мог протиснуться ее «Паджеро пинин». Ему так не суметь. Он слышал от коллег, что сейчас на дороге самые страшные — это девчонки. Им лучше уступить, чем спорить. Славик ухмылялся — у него есть такая. Своя.

А сейчас он ехал уступить ей. Побыть на даче. Полюбоваться тем, чем любуется она. Это лучше, чем спорить. Вернуть ее поскорее домой, чтобы закончить работу над книгой.

А потом... Славик глубоко втянул воздух. А потом наступит момент славы... Обещанный Андреем Борисовичем фуршет вознесет его туда, куда он давно стремился...

Лиза сидела напротив мужа. Она смотрела на его руку, покрытую светлыми волосками, среди зарослей круглились «Сейко». Стрелка двигалась. Они молчали. Она уже съела все, что было на тарелке, и смотрела на него. Он жевал швейцарский, засохший в дачном холодильнике сыр.

Лиза отвернулась к окну. Оно было серым. А когда повернулась, Славик все еще ел сыр. Перевела взгляд на его часы — стрелка передвинулась на пять минут. Она уже знала... почти точно... Это случится.

Не любящая себя женщина не может пробудить любовь. Сейчас она не любила себя. Значит, он тоже не любит ее, только не знает об этом. Или знает, но боится себе сказать.

Она должна себя полюбить. И тогда...