Страница 9 из 27
Я осторожно прикрыл за собой дверь спальни, на цыпочках прошел по коридору и спустился по лестнице. Свет в прихожей был потушен. Пробравшись на ощупь к двойным дверям, ведущим в гостиную, я обнаружил, что они заперты на замок. Несколько мгновений я, беззвучно ругаясь, простоял у дверей и вдруг услышал легкий шелестящий звук у себя за спиной, от которого волосы на моем затылке встали дыбом. Я резко повернулся и привалился спиной к плотно закрытым дверям в гостиную.
Держа в руках богато украшенный серебряный подсвечник, по лестнице спускалась Труди Ламберт. При мерцающем пламени свечи я разглядел, что глаза ее широко раскрыты, но это были глаза сомнамбулы. На ней не было ничего, кроме тонкой белой шелковой ночной рубашки, доходившей до лодыжек, которая выставляла напоказ ее роскошное зрелое тело — от торчащих сосков на ее тяжелой груди до смутно видневшегося золотисто-каштанового треугольника внизу живота. Я молча смотрел, как она пересекла прихожую и, наклонившись так, что под прозрачной ночной рубашкой стали явственно видны ее округлые ягодицы, поставила подсвечник на пол. Затем Труди повернула в замке ключ и отодвинула засов. Секундой позже входная дверь распахнулась. Труди снова наклонилась и, погасив свечу, вышла наружу, оставив дверь приоткрытой. Не раздумывая, я последовал за ней.
Труди обошла дом и пересекла аккуратно подстриженную лужайку. Я шел следом, держась на приличном расстоянии. Она направилась к тому месту, где я выбрался из реки на берег, и исчезла в зарослях деревьев. Я заколебался, стоит ли мне идти за ней? Но потом решил, что, если она ходит во сне, я должен проследить, чтобы она не пострадала. Зайдя в лес, я с трудом продирался сквозь густой подлесок и неожиданно увидел перед собой крошечную полянку.
Посередине полянки в совершенно невообразимой позе застыла Труди — она стояла на коленях, опустив голову на землю и задрав голый зад. Скомканная ночная рубашка валялась неподалеку; при свете луны тело Труди отливало нежным серебристым сиянием. Груди ее свисали вниз, словно вымя у коровы, а ягодицы раздвинулись так сильно, что в пространстве между ними залегли тени. Вдруг в темноте позади Труди что-то зашевелилось. Я всматривался туда так напряженно, что у меня заболели глаза. Шевеление повторилось. От деревьев отделилось темное пятно и стало медленно приближаться к телу актрисы. При свете луны пятно приняло очертания человеческой фигуры. У нее была голова и туловище, ноги и руки, однако лица я разглядеть не смог. Таинственный незнакомец остановился у стоявшей на коленях Труди, и контраст между ее белым телом и черной фигурой, возвышавшейся над ней, породил в моей душе какой-то первобытный страх. Правая рука незнакомца поднялась высоко в воздух, а потом резко опустилась вниз. В воздухе мелькнул хлыст, и тут же до моих ушей донесся отвратительный звук удара о человеческое тело. Хлыст стегнул Труди по голой спине; тело ее обмякло, и она издала низкий стон, исходивший из глубины горла.
Я прорычал нечто нечленораздельное и выскочил на полянку. Черная фигура повернулась ко мне; теперь ее заливал лунный свет, и все же лица я так и не увидел — передо мной стоял черный силуэт. Я в бешенстве ударил его, но незнакомец с легкостью, граничащей с издевкой, уклонился от моего удара, а сам я почувствовал сильный удар сбоку по шее. Впечатление было такое, будто меня ударили тяжелым железным кулаком. У меня промелькнула мысль, что моя голова вот-вот слетит с плеч. Я упал на колени, и тут же сзади на мою шею обрушился второй удар железного кулака. Я почувствовал невыносимую боль и провалился в беспамятство.
К тому времени, когда я пришел в себя, на полянке уже никого не было. Я немного посидел, легонько массируя ноющую шею и осторожно ощупывая ее, чтобы убедиться, что все цело. Потом я встал и медленно побрел назад к дому. Я старался ни о чем не думать, поскольку мне не хотелось, чтобы к боли в шее добавилась еще и головная боль. Обойдя дом и приблизившись к входной двери, я обнаружил, что весь дом погружен во тьму. Это меня очень обрадовало. Мне хотелось только одного — добраться до своей постели и уснуть. Завтра наступит другой день, и сразу же после утренней трапезы я уеду с проклятого острова, сяду на первый же самолет в Штаты и постараюсь найти себе работу на телевидении. К черту кинематограф! К черту всех этих придурков, связывающих с ним свои надежды, — Труди Ламберт, Аманту Харди и Бориса Сливку в придачу!
Однако через несколько секунд я столкнулся с непредвиденным препятствием — какой-то безмозглый осел запер входную дверь, и я понял, что в дом мне не попасть. Стучать я не решился — тогда мне придется объяснять, как я оказался посреди ночи во дворе. А если вспомнить все происшедшее со мной за день, я не сомневался, что дверь мне откроет не кто иной, как Черный рыцарь, железный кулак которого будет наготове. Я прикинул — окно моей спальни выходит на берег реки, как раз в сторону того места, где я выбрался из воды. Я снова обошел дом кругом и принялся изучать фасад.
На втором этаже было по крайней мере пять спален, и мне оставалось лишь определить, какое из окон мое. Я стал припоминать, какой по счету от лестницы была дверь в мою спальню. Кажется, третьей. А может, второй? Комната Бориса располагалась рядом с моей, так что если я влезу во второе окно, то попаду либо в его, либо в свою комнату. Конечно, для тренированного мужчины залезть в окно на втором этаже — пара пустяков, но для человека, ведущего сидячий образ жизни, да еще находящегося на грани нервного и физического срыва, задачка была не из легких. Я взобрался на подоконник первого этажа, неловко выпрямился и ухватился обеими руками за водосточную трубу. Однако с первого раза мне не повезло — ноги мои скользнули по трубе, и я невольно съехал по ней на землю. Во второй раз я ухитрился просунуть каблуки моих ботинок в щель между трубой и стеной и стал подтягиваться вверх. Но я очень устал и ослаб, и мне удавалось подтянуться не более чем на два дюйма за один раз. Когда я добрался до окна на втором этаже, по лицу моему струился пот, а мускулы ног дрожали от напряжения. Я поставил на подоконник сначала одну ногу, потом вторую и принялся медленно продвигаться вперед, держась одной рукой за трубу. К счастью, высота окна была всего пять футов и оно было широко распахнуто. Я закрыл глаза, пробормотал заветное слово «Джеронимо!» и прыгнул в комнату. Я приземлился на четвереньки, больно ударившись о пол ладонями и коленями, да при этом с таким грохотом, что от него содрогнулся, наверное, весь дом. Не удержав равновесия, я ударился лицом об пол. В следующую секунду раздался щелчок, и комната осветилась мягким светом ночника. Я неуклюже поднялся на ноги и увидел перед собой мою вчерашнюю знакомую — блондинку. Она сидела на постели и смотрела на меня с нескрываемым изумлением.
— А, это вы, мистер Бейкер! — В ее низком грудном голосе послышались веселые нотки. — Я ценю ваш подвиг, но вместо того, чтобы лезть в окно, вам нужно было тихонько постучать в мою дверь, только и всего.
— Простите меня, мисс Траскот, — хрипло произнес я. — Я вам все объясню, и, надеюсь, вы меня поймете.
В сверкающих голубых глазах девушки мелькнуло сочувствие.
— Бедный вы, бедный! У вас такой усталый вид. Вам надо выпить.
— Буду вам очень признателен, — сказал я, до глубины души тронутый ее заботой.
Памела отбросила одеяло и встала с кровати. У меня захватило дух — она была совершенно голой. Нисколько не смущаясь меня, она, изящно покачивая бедрами, подошла к старинному бюро и, откинув крышку, достала бутылку и два бокала. К тому времени мне уже удалось справиться с собой. Памела повернулась ко мне и улыбнулась тягучей улыбкой хищницы, которая вот-вот набросится на свою жертву. Я не мог отвести от нее глаз. Фигура Памелы поражала изяществом пропорций. Темно-розовые соски ее грудей стояли, как часовые на страже, а точеные бедра напоминали алебастровые колонны. Между ними внизу округлого живота курчавились волосики пшеничного цвета, образуя что-то похожее на диадему. Из газончика тонких волосиков выглядывал краешек клитора. Памела подошла ко мне и протянула бокал. Я сделал жадный глоток. В горле у меня пересохло, зато в паху стало нарастать возбуждение. Клитор, прячущийся в волосиках, стал расти, увеличиваясь в моем воображении до немыслимых размеров. Усилием воли я заставил себя отвести взгляд от него и сосредоточил его на нежных морщинках соска на левой груди.