Полосатый катафалк (сборник)

— А она согласится пройти проверку на детекторе лжи? Вопрос не только мой. Его задают и репортеры.

— С каких это пор вы идете на поводу у прессы?

— Не лезьте в бутылку, Билл. Дело получило большой резонанс. Оно затрагивает многих людей в городе, а не только вашу клиенточку. Вот если бы она вывела нас на Гейнса…

— Ладно. Поговорю с ней еще раз. Но я убежден, что вы ставите не на ту лошадь.

— А я ни в чем не убежден, Билл. Вы слишком полагаетесь на априорные выводы. Не стоит. Я двадцать лет играю в эти игры, и все-таки люди то и дело меня удивляют. И не только лживостью, но и правдивостью. Дайте Элле Баркер возможность удивить вас. Что вас останавливает?

— Я же сказал, что поговорю с ней сегодня еще раз. А пока забудем про нее. Наверное, на Гейнса должны быть и другие выходы. Неужели он не оставил никаких следов в квартире, которую снимал?

— Ни единого. Марсианин, да и только, из чего следует, что за ним уже что-то числится и Ларри Гейнс — временное имя. Водительские права он получил на Гейнса и не пожелал дать отпечатки пальцев.

— Какая у него машина?

— Зеленый «плимут» последней модели. Я щедро делюсь с вами информацией, а когда получу что-нибудь в обмен?

— Сию минуту. В сентябре Гейнс поступил в колледж Буэнависты. Значит, у них должна быть копия его школьного аттестата.

— Но ее нет. Уиллс побывал там утром. Гейнса приняли условно до представления копии. Он со дня на день обещал принести ее, но так и не принес, и его выгнали вон.

— А что он намеревался изучать?

— Театральное искусство, — ответил Рич. — Он актер, ничего не скажешь.

12

— Он мне рассказывал, что всегда хотел стать актером, — говорила Элла. — Вообще знаменитостью, но лучше всего — актером. По-моему, актер из него вышел бы хоть куда!

Тон ее был сардоническим. Она наращивала броню, закаляла свою личность для обитания в тюрьме. Глаза у нее были острыми, как осколки разбитой мечты.

— Почему вы так считаете?

— А посмотрите, до чего он задурил мне голову. Когда он дарил мне кольцо и часы, я не сомневалась, что он купил их для меня. Честное слово.

— Я вам верю.

— В отличие от всех здесь. Даже девочки в камере думают, что я держу язык за зубами. Расспрашивают про Ларри так, словно мы вправду были близки и я все про него знаю. Мне столько вопросов назадавали, что у меня мысли путаются. Проснусь ночью, а в ушах жужжат голоса, задают мне вопросы. Я свихнусь, если не выберусь отсюда.

— Если бы удалось арестовать Гейнса, это вам помогло бы.

— А где он?

— В том-то и вопрос. Поэтому я вам снова и надоедаю.

— Вы мне не надоедаете. Так хорошо увидеть дружеское лицо, увидеть человека, с кем я могу поговорить. Я ничего дурного про других арестованных сказать не хочу, но они мне все чужие. Слышали бы вы, как они говорят о мужчинах!

— Все это вы забудете, едва выйдете отсюда. Вы ведь медсестра. Так считайте, что заболели и надо потерпеть.

— Попытаюсь.

Я выждал, пока ее лицо не стало спокойным. За окном с решеткой башенка суда резко белела в лучах утреннего солнца. С балкончика, опоясывающего ее под курантами, двое туристов смотрели на город. Они опирались на чугунные перила — молодой человек и девушка в голубом платье и шляпке. Такие платья и шляпки носят новобрачные в свадебном путешествии.

Элла проследила мой взгляд.

— Счастливцы!

— Вы скоро будете освобождены. Ваше счастье еще впереди.

— Ну, будем надеяться. Вы со мной очень добры, мистер Гуннарсон. Не думайте, что я этого не ценю. — И она неуверенно мне улыбнулась. Ее первая улыбка.

— Вам следует улыбаться почаще. Улыбка очень вам идет.

Комплимент был не слишком тонкий, но отвечал моменту. Элла улыбнулась по-настоящему и помолодела на пять лет.

— Благодарю вас, сэр.

— Вернемся к Гейнсу, если вы стерпите. Он много говорил с вами о карьере актера?

— Нет. Раза два, не больше. Упомянул, что играл на сцене.

— Где?

— По-моему, в школьном театральном кружке.

— А где он учился в школе, он не упоминал? Постарайтесь вспомнить.

Она послушно наморщила лоб.

— Нет, — сказала она после некоторой паузы. — Про это он ничего не говорил. Он вообще о своем прошлом мне ничего не рассказывал.

— А о своих друзьях и знакомых?

— Только о Бродмене. Называл его подонком.

— А об актерах или актрисах он что-нибудь говорил?

— Нет. И даже ни разу не пригласил меня в кино. Наверное, экономил деньги для блондинки, — добавила она зло.

— Какой блондинки?

— Ну, с которой я его поймала в каньоне. Наверное, он с ней гулял все это время.

— Какое время?

— То, когда я думала, что у нас с ним серьезно и, может, мы поженимся, и вообще. А он скорее всего по-настоящему только ею интересуется.

— Откуда у вас такое впечатление?

— Из того, что она сказала.

— А я и не знал, что вы с ней разговаривали. Вы часто ее видели?

— Только один раз. Я же вам говорила. Когда она сидела там в кимоно Ларри. Я ее слова точно запомнила, потому что почувствовала себя такой ничтожной. Она засмеялась мне в лицо и сказала Ларри: «А ты, блудный котик, шашни у меня за спиной заводил?» И еще сказала: «Мне не льстит твой выбор… э… выбор замены» — ну, что-то в таком роде.

Волна краски поднялась от шеи Эллы к щекам, смягчила очертания губ, а потом выражение глаз. Она сказала неуверенным голосом, который то повышался, то понижался:

— Какой дурой я была, что попалась Гейнсу на удочку…

— Ну, у всякого есть право на одну большую ошибку. Вы могли бы заплатить куда более дорогую цену.

— Да. Если бы он и вправду женился на мне. Теперь-то я вижу. И знаете, вот вы сказали про болезнь, так это относится к нему. Он был для меня как болезнь — болезнь, которая выдавала себя совсем за другое. Все мои мечты сбываются, собравшись в один великолепный букет. Я же знала, что так быть не может, но мне хотелось верить, ужасно хотелось.

— Кроме часов и кольца, он вам что-нибудь еще дарил?

— Нет. Один раз подарил цветы. Вернее, один цветок — гардению, и сказал, что теперь это наш с ним цветок. В тот вечер он посвятил меня в план краж. Слава Богу, что я хоть на это не согласилась.

— У вас нет ничего, что принадлежало ему? Какие-нибудь предметы одежды, например, которые он у вас оставил?

— За кого вы меня принимаете? У меня в квартире он не раздевался!

— Извините, я ничего дурного в виду не имел, мисс Баркер. Я просто подумал, что, быть может, у вас есть какая-нибудь его вещь. Что-то взятое на память.

— Нет. Было только кольцо, и я его продала. Про часы я просто забыла… — Она снова наморщила лоб. — И еще про одну вещь. Только она ничего не стоит. Старый бумажник из акульей кожи.

— Бумажник Ларри?

— Да. Как-то вечером я подарила ему свою фотографию — ну, знаете, размером как раз для бумажника — и заметила, что бумажник у него совсем истрепанный. На другой день я купила ему новый, крокодилий. С налогом он мне обошелся в двадцать долларов. И подарила, когда мы в следующий раз увиделись. Бумажник ему понравился. Он переложил в него все деньги и бумаги, а старый хотел выбросить. Но я не дала.

— В бумажнике что-нибудь осталось?

— Не думаю. Нет, погодите. В заднем отделении лежала бумажка. Газетная вырезка.

— Из какой газеты?

— Не знаю. Просто заметка, вырезанная из середины страницы.

— Заметка о чем?

— О какой-то постановке. По-моему, о школьном спектакле.

— А Ларри вы про нее спрашивали?

— Нет. Он бы подумал, что с моей стороны глупо было сохранить бумажник.

— А заметка цела?

— Да. Я положила ее назад. Точно деньги или ценность какую-нибудь. Какой же дурой бываешь!

— Бумажник все еще у вас?

Элла кивнула.

— Забыла выбросить. Он у меня дома.

— А где именно?

— В бюро. В верхнем ящике бюро в спальне. У меня есть шкатулка из красного дерева. Я ее называю моей сокровищницей. И бумажник я положила в нее. Миссис Клайн вас впустит… — Она покачала головой. — Даже подумать боюсь, какого она теперь обо мне мнения!